осмотра судна. Барка из ливанского кедра весьма добротной работы
содержалась в хорошем состоянии. Длина ее была локтей двадцать с
небольшим. Покупатель осмотрел ее с довольным видом. Через несколько дней
состоялась их сделка и купец расплатился золотом и тканями. В тот же день
вместе с четырьмя другими иноземными моряками он переселился на свое
судно. Ему отвели на окраину пристани, а потом поплыли вверх, чтобы
опробовать на ходу и узнать капризы судна.
Из старой команды чужеземец не взял никого, так как отправлялся на
острова Великой Зелени.
Через несколько дней барка совсем исчезла, и на пристани о ней не
вспоминали. Вдова, бывшая хозяйка судна, была довольна платой.
Дуауф тоже через несколько дней отправился в новое плавание - на этот
раз в Нубию за черным деревом, да и на обратном пути он должен был принять
груз розового гранита в Асуане для царского дома.
НЕОЖИДАННАЯ ВСТРЕЧА
Благодаря усилиям Руабена, Инара перевели в отдельную крошечную
хижину, в поселок, где жили одинокие надзиратели и стражники. Для работы
отвели площадку под тростниковым навесом, принесли все необходимые
инструменты. Впервые после двух лет он получил возможность ходить по всей
территории свободно. Подготовив площадку, он пошел в карьеры для выбора
нужного камня. Прежде всего зашел к товарищам. Они выразили искреннюю
радость за него и сожаление, что он уже не с ними. Но Инар долго еще был в
их камере, пока они отделяли для него огромную глыбу. Потом ее приволокли
под навес, и он начал работать над саркофагом для начальника каменоломен.
Молодой скульптор не знал, стоит ли радоваться своей свободе. Свобода
была призрачна. Он знал, что за ним следят и никуда, кроме каменоломен, он
не сможет уйти. Перемены в жизни принесли ему и неожиданные неприятности.
Надзиратели, с которыми ему приходилось встречаться в поселке, относились
к нему с презрением и на каждом шагу старались это подчеркнуть. Гордый
юноша жестоко страдал от унижения и горько сожалел о потере друзей.
Пользуясь своей относительной свободой, Инар часто заходил в знакомый
карьер под разными предлогами. Он даже сделал несколько ушебти для
Пекрура, и тот смотрел сквозь пальцы на посещения скульптора. Начальник
каменоломен иногда заходил к Инару и даже снисходил до разговора. Но с
надзирателями отношений не получилось, они каждый раз напоминали о рабском
клейме. Угрюмый и одинокий, он работал под своим навесом. В свободное
время любил прогуливаться вдоль реки.
Однажды он забрел далеко вверх по течению и присел отдохнуть. Он
сидел, задумавшись, вспоминал родной дом, Тию.
Густые заросли папируса с звездчатыми метелками вдруг зашевелились, и
в них показался незнакомец. Быстрые глаза его кого-то напоминали Инару.
Незнакомец осторожно оглядел пустынный берег и бросился к скульптору. Инар
узнал его:
- Эсхил! Какие боги вырвали тебя из пасти эмсеха?
Друзья крепко обнялись. Осторожный Эсхил увлек его в заросли и там,
скрытые от опасных глаз, они разговорились.
- Я все-таки твердо решил осуществить побег на родину, как ты убеждал
меня когда-то. Раззадорил ты меня. И, самое главное, помог как никто.
Платье, которое принес твой друг, было надежно спрятано в скалах, с ним
было уже легче.
Эсхил рассмеялся.
- С крокодилом же - нехитрая история. Незадолго перед этим мы пришли
к берегу купаться. Я зашел немного дальше и увидел там пику, которую забыл
кто-то из береговой стражи. Я припрятал ее в тростниках, прикрыл землей и
место хорошо заметил. Стражник о ней промолчал, видно, побоялся
неприятностей и приобрел другую. Долго ждал я удобного момента. Даже и
тебе не говорил, чтобы все получилось неожиданно для всех. Решил я, что
нужно убежать так, чтобы и сомнения ни у кого не было. Если меня будут
считать мертвым, искать не будут, и никто не пострадает. В тот день
выдался хороший случай. В камышовых зарослях спал крокодил. Пока все
плескались в воде, я прополз за пикой и ткнул ею несколько раз чудовище, а
потом начал кричать и под водой ушел в тростники. Кровь в воде вы видели
не мою, а крокодила. До вечера я пролежал в иле, потом отмылся, сходил за
греческим платьем и на рассвете на чьей-то рыбацкой лодке переправился на
западный берег. Трудно было первое время, но к Руабену не хотел
обращаться, у него и так много своих неприятностей. Встретил я одного
иноземца, сочинил ему историю об ограблении. Он немного помог, потом дела
пошли лучше. Я давно брожу здесь, все хочу тебя увидеть. У меня даже судно
готово к побегу. Выкупил еще троих земляков, но хочу выручить всю группу.
Да и через море плыть далеко, не справиться одному.
Инар слушал с сияющими глазами.
- Как же ты столько всего сделал? Как же мог приобрести судно? -
мучительная морщина пересекла его гладкий лоб.
- Не думай, друг, об этом. Я никого не обидел живых.
- Живых? Значит?.. - глаза юноши сверкнули негодующим огнем.
- Дорогой друг! Не думай об этом. Не все ли равно, как я их достал? Я
не украл у бедного его одежды. Не продал мальчика в рабство, не обидел
вдовы. И ты видишь, не убежал на родину, хотя и мог бы. Я остаюсь верен
дружбе. И как ты можешь чем-то возмущаться?
Инар сидел задумавшись. Эсхил был во многом прав.
Они договорились о следующей встрече. Инар много и мучительно думал,
догадываясь о способе добычи средств для побега. Вспоминалась собственная
разбитая жизнь, разрушенная семья, и горячее, мстительное чувство победило
угрызения совести. Организовать такой побег, чтобы никто не мог их
поймать. Пусть он не будет среди них, но отомстит тем, кто причинил ему
так много зла. Побег товарищей стал целью его жизни. Под предлогом выбора
глыбы для саркофага жены начальника он часто заходил в карьеры. Пекрур
косился вначале, но, узнав о цели приходов, стал очень любезен. Из
опасения провалить все раньше времени Инар ничего не говорил товарищам.
Встречи с Эсхилом продолжались изредка, каждый раз на новом месте,
где была какая-нибудь естественная защита от посторонних глаз. За
прошедшие месяцы критянин сильно изменился, и его почти невозможно было
узнать. Высокий, неторопливый, исполненный чувства собственного
достоинства, он был к тому же одет в одежду иноземца с ниспадающими
пышными складками, совершенно изменившую его фигуру и походку. С лица
недавнего раба исчезла худоба изнурения и чернота от тяжкого труда.
Важностью жестов и всем обликом он походил на гостей, привозивших товары с
северных островов. Даже Инару иногда не верилось, что еще недавно его друг
был всего-навсего рабом.
- А все-таки, как страшно меняет человека рабская доля, - говорил он.
- Теперь на господина больше ты похож, чем наш начальник каменоломен. За
это время ты пополнел и лицо у тебя посветлело, а раньше я и не думал, что
ты еще молод. Ты мне казался пожилым, иногда даже стариком.
Эсхил засмеялся и, щуря карие глаза, отвечал:
- Стар? А ты знаешь, как на меня ваши девушки и женщины
заглядываются? В гости приглашают. Только мне все в запрете.
И, вздохнув, продолжал:
- Да хранит меня Зевс всемогущий от потери памяти. Да сохранит меня
для семьи милостивая Гера! Афина мудрая! Не покидай меня добротой! Что
будет со мной, если я когда-нибудь разденусь в вашей стране? Всякий
поймет, что я за господин такой, когда увидит мою спину. Вот и приходится
ходить важно, да в дорогой одежде. Для купания мы едем куда-нибудь на
пустынный берег, осматриваемся и по очереди купаемся. Не жизнь, а сплошная
оглядка: на берегу смотрим, чтобы спину кто не увидел, а в воде крокодилов
боимся. Диву даешься, как только у вас почитают таких страшилищ.
Эти встречи с сильным, решительным человеком, которого никакая беда
не могла сломить, вдохновляли Инара. Он мужал, становился духовно сильным
и целеустремленным. В его глазах появился сухой и холодный блеск. И было в
них теперь что-то затаенное и упрямое. Инар любил Руабена, был многим ему
обязан. Но тот только был надежным и преданным другом. Эсхил же был мудрым
учителем, смелым до дерзости, а когда нужно, хитрым и осторожным. Он знал
намного больше других и многое умел. Жизнь с ним становилась интереснее и
разумнее. За прошедшие два года Инар был покорен своим старшим другом.
Теперь, занятые своей идеей, они были очень осторожны. Даже Руабен
ничего не знал о том, что Эсхил жив. Они избегали вовлекать в свое опасное
предприятие близких людей.
Угрюмый Руабен сидел на скамейке на берегу реки и смотрел на нее. На
душе у него было очень скверно. Здесь он часто бывал с Инаром и Тети. Инар
теперь влачил жалкое существование раба. Тети стала наложницей Яхмоса. Он
был одинок. Более четырех лет он не имел никаких известий о семье.
Несколько месяцев назад Руабен пытался послать ряд ценных вещей Мери и
надеялся, что, наконец, получит какие-либо известия о ней. Но барка не
зашла в Белую Антилопу. И он пребывал в мучительной неизвестности.
Погрузившись в свое невеселое раздумье, Руабен не заметил, как вблизи
от него на дорогих носилках пронесли прекрасную юную даму. Она внимательно
посмотрела на скульптора и приказала слугам остановиться в тени старых
сикимор. Выйдя из носилок, она нерешительно постояла минуту, потом
медленно направилась к Руабену. Он услышал легкий скрип песка, уже когда
она подошла близко. Это была Тия. Он встал и низко поклонился ей.
Иссиня-черные тяжелые ресницы медленно поднялись, и в ее больших глазах
отразилось смущение.
- Ты друг Инара? - спросила она очень тихо.
- Да, я его друг.
- Ему очень плохо?
Руабен отвел глаза. Что ей сказать? Как успокоить ее юную душу,
смятение которой отражалось сейчас на взволнованном лице?
- Сейчас уже лучше. Он не виновен ни в каких преступлениях.
- Я знаю. Он не способен на дурное.
Она опустила глаза и стояла растерянная, не решаясь доверить ему то,
что ее волновало: ведь она никогда не обменялась с ним и словом.
- Передай ему... что я его... помню. Буду помнить всегда, - ее
бледное лицо покрылось горячим румянцем. Она сняла с пальца сначала
широкое золотое кольцо, потом маленький перстень. Перстень она протянула
Руабену. На тонком золотом ободке, как живая капелька крови, горел красный
прозрачный камень.
- Передай ему. Это мой любимый амулет с детства. Пусть он хранит его
от бед.
Тия снова побледнела. Она чуть поклонилась Руабену и пошла к своим
носилкам. Она шла, высокая, с тонким станом, перехваченным золотым
плетеным поясом.
Руабен задумался. Да, народ Кемет красив. Много хорошеньких девушек в
столице. Большие глаза и длинные ресницы - не редкость. Но красота Тии
особенная. Ее всегда серьезное лицо, неуловимая легкая улыбка, взгляд
медлительных глаз, как бы проникающих в самую глубину души, - все у нее не
такое, как у других. Чистый гладкий лоб очаровывал благородством, а четкие
дуги бровей подчеркивали его белизну. Он понял, почему так восторженно
любил ее Инар.
Вспомнилась Тети. Яркая красота ее была совсем другой. Она
захватывала жизнерадостным звонким смехом, живостью, лукавством. Он часто
видел, как быстро иногда менялась Тети. Становилась недоступно гордой и
одним сверкающим взглядом могла остановить неугодного ей человека.
Сравнивая их, он подумал, как различна красота этих девушек: одна
обаятельная своей изнеженностью, аристократичностью, а другая несравненна
в блеске силы и здоровья.
И сейчас же над этими женскими образами всплыла Мери. Очень скромная,
милая и нежная. Самоотверженная хрупкая женщина, она была самой
