сказать.
Лева за последние недели осунулся, резче обозначились скулы, под
глазами тени, отчего глаза стали еще больше и голубее.
А ведь мой сын умен, подумал генерал. Мальчишка, а голова работает.
Почему мальчишка? Сколько ему? Иван Иванович задумался. Двадцать шесть. Я
в его возрасте уже прошел войну, учился в академии. Саша этого чертенка
родила, когда мне было двадцать шесть. Так ведь я мужиком был, не чета
этому глазастому. Женщин завоевывать надо, штурмом брать. Какие прони
вокруг Саши тогда вились, я чуть ли не из загса, прямо из пламени
выхватил. Хватка у меня была, да и сейчас еще. Генерал расправил плечи.
Нину ловкий ход Левы не обманул, но обрадовал. Когда она увидела
прохаживающегося между денниками генерала, Нина огорчилась. Что же, Лев
совсем мальчик, действительно Левушка, если все бегает под папиной опекой?
Она запуталась. Ей нравился этот дом, нравились люди, живущие здесь. В
Леву она была влюблена - влюблена, не больше. При встрече с ним у нее не
кружилась голова. Она с удовольствием с ним встречалась, скучала, когда
Лева на несколько дней пропадал, однако спала спокойно, не вздрагивала от
телефонного звонка. Кстати, Лева до сих пор не знает, что у нее дома есть
телефон. Ни разу не зашел, не поинтересовался, как она живет. Как она жила
раньше, до встречи с ним? Он вообще никогда не расспрашивает о ее жизни,
прошлом. Его не интересует? При первых встречах он смотрел восторженно и
вопросительно, теперь же смотрит спокойно, даже холодно. Когда любишь, все
иначе. Нина наклонилась над тарелкой, украдкой взглянула на хозяина дома.
Будет Лева таким же мужественным, как отец, или останется на всю жизнь
Левушкой?
Пробормотав какое-то объяснение, Клава деликатно отправилась на
кухню. Лева посмотрел на хозяйничающую за столом маму, поймал ее взгляд и
подмигнул. Она ответила улыбкой.
"Кажется, сын умней всех, - довольно подумала она. - Нина с Иваном
торопятся, все им надо сейчас, сию минуту. Иван максималист, считает, что
только его восприятие жизни идеально. Все одним махом, раз и навсегда.
Препятствия сломать, разрушить до основания. Он все еще считает, что украл
меня, заставил выйти замуж, покорил, завоевал. Глупый, глупый генерал.
Лидер и победитель. Шестой десяток, и все самоутверждается, соревнуется,
доказывает. Какое же счастье, что я выбрала тогда именно его, не ошиблась,
выстояла. Девчонка тоже из настоящих, торопится только. Как Иван,
максималистка. Все ей надо сразу, в готовом виде, только из чистого
золота. Возможно, Иван девочке больше Левки нравится. Еще бы! Сколько в
этого генерала-победителя сил вложила. Мужчину всю жизнь воспитывать надо,
только чтобы он ни в коем случае этого не почувствовал. Он вырастает,
крепнет, в трудную минуту это твоя опора. А чтобы не выйти из формы,
мужчина время от времени должен совершать подвиги".
Генерал взял графин с настойкой.
- Кто желает?
- Я пас, завтра соревнования, - ответила Нина.
- А у меня в понедельник, - сказал Лева. - Как выразилась бы Нина: по
тяжелой дорожке и в незнакомой компании.
- Кто у вас фаворит? - спросила Нина.
Лева замялся, покраснел заранее, но сказал:
- Справедливость. Она должна победить. Я отвечаю за это. Один.
Лева прихвастнул. Отвечал он не один. Турилин из своего кабинета
руководил операцией, которая в понедельник вступала в решающую фазу.
Анатолий Птицын направился в университет, его брат улетел в
Ленинград, чтобы выяснить ленинградский период жизни Крошина. Ломакин
вызвал по телефону родителей Наташи Лихаревой и отправился встречать их на
вокзал. Лева привел к Турилину сначала одного "телохранителя", затем
другого и уехал на ипподром.
Сделать статую просто, надо "взять кусок мрамора и отколоть все
лишнее". Лишнее и откалывали. Крошина оставляли одного.
Все документы поступали на стол к старшему следователю прокуратуры по
особо важным делам. Николай Тимофеевич читал и перечитывал, он не любил
при допросе заглядывать в бумаги. Все должно быть в голове.
Так прошли понедельник и вторник. Наступила среда.
Крошин припарковался в излюбленном месте, чуть в стороне от главного
входа.
Вчера утром родители Наташи пытались устроить сцену, но Крошин быстро
вышел и аккуратно прикрыл за собой дверь. Вернувшись вечером, он обнаружил
ключ в условленном месте. Наташи не было, записки тоже. Девушка не взяла с
собой ничего из его подарков. Квартира была вычищена и вымыта до блеска,
пол натерт, постельное белье выстирано и отутюжено. Ощущение такое, будто
здесь никто никогда не жил, чисто и прохладно, как в склепе. Не вовремя,
только и подумал Крошин. Бабы - дуры, всегда все делают не вовремя.
Милиция ее в покое оставила. Откуда старики адрес узнали? Крошин не понял
причину происшедшего. Он позвонил Анне. Свято место пусто не бывает, решил
он. Девушка, с которой уже поговорили в милиции, ответила, что видеть его
не желает и просит больше не беспокоить. Он заговорил было о
неблагодарности женщин, о короткой памяти. Анна перебила:
- Бросьте, - сказала она, - к моему поступлению в университет вы не
имели ни малейшего отношения. Вы это знаете не хуже меня.
Обескураженный, Крошин положил трубку. Старый проверенный способ:
обещаешь нескольким хорошеньким абитуриенткам помощь, кто-то из них сдаст
экзамены успешно, проходит по конкурсу, а ты - король и благодетель. Как
она докопалась?
Докопался Птицын, только Крошин об этом не знал. Он еще не
почувствовал руку уголовного розыска. Крошин позвонил Леве, но не застал
его ни дома, ни на работе.
Наконец наступила среда. Он запер машину, взглянул на вздыбившихся
бронзовых коней. Эти на месте, не убежали. Он распахнул дверь. Незнакомый
контролер, недоуменно отстранив протянутые деньги, указал на кассу.
Пришлось, как всем, брать билет. В его ложе, в собственной ложе Крошина,
толпились какие-то люди. Он остановился у входа, недоуменно оглянулся.
Парней не было, стульев на месте тоже не было. Крошин прошелся по галерее.
Один из завсегдатаев остановил Крошина, отвел в сторону.
- Ребят забрали. Вчера.
- За какие дела?
- Не знаю. Тебя спрашивали сегодня.
- Кто? - удивился Крошин.
- Крошин? Александр Александрович?
Он повернулся.
Молоденький сержант милиции вежливо улыбнулся и козырнул:
- Вас просят зайти в дирекцию ипподрома.
- Скажите, что я обязательно зайду, - ответил Крошин.
- Простите, просят сейчас, - сержант вновь козырнул, улыбнулся еще
шире.
От директора Крошин вылетел пулей. Разговор был предельно короток.
Чтобы ноги вашей здесь не было, сказал директор. Крошин возразил, мол,
ходит он не к директору домой. Здесь государственное предприятие, а не
частная лавочка.
"Я тебе такое предприятие, сукин сын, устрою, на задницу месяц не
сядешь", - услышал он в ответ.
Крошин взглянул на старинную, висевшую на стене фотографию, где
молодой буденновец стоял, обнажив шашку, и выскочил из кабинета.
Крошин ехал без всякой цели, никуда не спешил, никто нигде его не
ждал. Несколько раз проверив, он убедился: за ним не следят. Он свободен,
волен ехать куда глаза глядят. Подписку о невыезде у него не брали.
Уехать, не скрыться, просто уехать в неопределенном направлении? Зачем ему
этот город? Может, вернуться в Москву? Уволиться и уехать. Не обманывай
себя, все не так просто. Убийцу Логинова ищут. Раз всех допросили и
сообщили на ипподром, ты первый, возможно единственный, кандидат. Наташу
отослали, Анну предупредили, подручных напугали. Тебя изолировали,
оставили одного. Зачем? Проще вызвать, снять отпечатки пальцев, установить
идентичность, и круг замкнется. Почему же не вызывают? Они ждут. Чего?
Он приехал домой. Автоматически поел, напился чаю. "Они не дождутся,
чтобы я запил и потерял самоконтроль, у них нет отпечатков, они блефуют".
Он посмотрел на свою ладонь, стал изучать узоры на коже и в этот момент
вспомнил. Он так же смотрел на свою руку в Москве. На Петровке, в кабинете
следователя. С него только что сняли пальцевые отпечатки, они красовались
на специальном бланке, все десять пальцев. Он тряпочкой стирал с рук
черную краску, вот так же с любопытством изучал кожные узоры. Миллиарды
людей, у каждого собственная печать. Крошин отошел от окна, медленно сел в
кресло. Так вот чего они ждут: фотокопию дактилоскопической карты из
Москвы. Вот почему этот Гуров не взял со стола бутылку. Придет дактокарта,
они проведут экспертизу - и конец.
Он не вскочил, не побежал, продолжал сидеть. Уходить в нелегалы? Он
видел нелегалов, жизнь хуже смерти. Человек медленно умирает со страха.
В четверг утром все собрались в кабинете следователя прокуратуры.
Николай Тимофеевич встречал всех стоя; подвинул Турилину кресло, сел
последним.
- Как дальше жить будем, Константин, - он замялся и быстро добавил: -
Константинович?
Полковник сидел откинувшись, вытянув длинные худые ноги, и
сосредоточенно изучал собственные ботинки. Полковник молчал и, судя по
выражению его лица, отвечать не торопился. Все присутствующие отлично
понимали ситуацию. Крошин не дрогнул, не побежал, как они рассчитывали.
Психологическая атака желаемого результата не принесла.
Вчера Лева просил разрешения на встречу с Крошиным, Турилин не
согласился. Может убить, коротко ответил он. Лева долго убеждал
начальника, говорил о своей осторожности, о знании психологии преступника,
в общем, приводил различные доводы. Больше всего Леву огорчала мысль, что,
будь на его месте кто-нибудь другой, Турилин разрешил бы встречу. В конце
концов он прямо спросил об этом. Константин Константинович подумал и
ответил: "Разрешил бы только Ломакину". "А братьям?" - спросил Лева.
"Нет", - отрезал Турилин и подумал, что Птицыны при всех своих
достоинствах для такой работы не годятся, излишне самоуверенны и
прямолинейны. Заканчивая беседу, полковник сказал: "Если наша
психологическая обработка на преступника не подействовала, встреча с ним
бессмысленна, даже вредна, так как доказывает слабость нашей позиции; если
же Крошин близок к слому, он способен на крайности, встречаться с ним
опасно, тем более вам. Сейчас-то он понял, что вы с самого начала дурачили
его. Подождем".
Прошли сутки. Анатолий Птицын вернулся из Ленинграда, доложил, что
мать Крошина жива и сын время от времени у нее бывает.
Крошин никаких шагов не предпринимал, бежать не пытался. Ждать больше
нечего, надо решать. Для этого работники уголовного розыска и приехали в
прокуратуру.
- Анатолий? - спросил полковник. Он всегда называл братьев по именам.
- Наше мнение, - ответил Анатолий за двоих, - брать, арестовывать и
раскалывать на допросе. Первичные допросы поручить нам, розыску. Вашему
Крошину не выдержать, материалов достаточно. Нам кажется, точнее, мы
уверены, что в данном деле сильно преувеличены опыт, стойкость и ум
преступника. Убийца - человек ненормальный, психика сдвинута. Товарищи, -
он развел руками, - сами себе сложности придумываем. Убежден, мы убеждены,
три-четыре часа беседы - и знаменитый Крошин будет плакать и писать
покаяние.
- Понятно. Все? - спросил Турилин.
- Все, - ответил Птицын. - Брать надо прямо с работы, на публике,
сразу захватывать инициативу.
- Трофим Васильевич, ваше мнение? - обратился к Ломакину Турилин.
Старший группы склонил голову к одному плечу, к другому, словно
рассматривал вопрос под разными углами, неторопливо начал:
- Поостерегся бы, поостерегся. Видится мне, Крошина в лоб не взять. Я
