ужасное, даже нельзя предположить что! О, боже!
Нет, надо поговорить с главврачом. Пусть действительно поколют.
Больной все-таки человек. Челюсть вставная. Говорит про какие-то
электроды. Надо взять шефство, а то заколют. Психи проклятые. Хлюпики и
чавчики, а ему и чавкать нечем. К тому же надо полечить его антабусом -
пахнет. Пойду к доктору.
Знаете, один человек нашел в справочнике свою фамилию. Она довольно
редкая. И вот эта фамилия убила какого-то князя и предана анафеме на
двенадцать поколений. Он - человек этот - как раз двенадцатый. Застрелился
он. Высчитал и застрелился. А потом родственники узнали, что та фамилия
через "е", а самоубийцы - через "я". Ошибка вышла. На ошибках учатся.
Нельзя же стреляться из-за князей. За женщин - можно, и за судьбы мира, а
за князей - глупо как-то за них. Уж лучше... нет, все то же самое. Да! Еще
бы! Он был не двенадцатый, а тринадцатый. Как жаль. Ни за что погиб
человек. Как много все-таки в мире несправедливости.
Человек со вставной челюстью молол какую-то совсем уж чушь. Его,
наверное, переведут вниз, к буйным. Жаль! Попрошу врачей о снисхождении.
Все-таки он меня любил. Иначе почему не отпускает от себя? Попрошу. У нас
антисемит есть. Не явный, но про себя. Но я видел, как он смотрел на Мишку
Нехамкина сзади. Такой взгляд... гестаповец бы позавидовал такому взгляду.
Слава богу! Я ошибся. Просто Мишка помочился на него ночью. Он и
смотрел. Еще бы, посмотришь тут. А мишка тоже. Разве так поступают
интеллигентные люди. Мочиться на живого человека, да еще больного.
Ай-яй-яй. А еще член-корреспондент какого-то журнала.
Все бегут к окнам и что-то кричат. Что они кричат? Ведь тихий час
сейчас. Придет главврач и всем попадет. Да! Именно этим и кончится.
Кто-то вошел. О, что это! Что это?! Какие-то люди, нет, не люди.
Какие-то жуткие существа, похожие на рыб. Это, наверное, из первого
отделения. Не может быть! Даже там таких не держат. Какой-то жуткий
маскарад. Но нет, они улыбаются, они распахнули настежь все входы и
выходы, они идут к нам и какими-то чудными голосами что-то читают. Про
нас. Мы свободны.
"Постановлением всего разумного..." Неужели! Да здравствует! Не может
быть. И человек со вставной челюстью плачет и говорит:
- Я предупреждал, я сделал все возможное, - а существа хлопают его по
спине и пониже - у них низко расположены плавники. Но ласково хлопают. И
другие хлопают. И все смеются.
Я понял все. Это они, они. Те, что пришли очистить мир для тех, кто
прилетит. Отдать под школы. А может, это они и прилетели. И все, как у
меня: Жизнь без сна, - не как наказание, а как благо. Моя мысль!
- Я тоже, я тоже помог вам! - Это я кричу. Какое-то существо хлопает
меня по уколам и улыбается громадной ослепительной улыбкой. Да это же
дельфины, я про них читал и видел фото.
Они! Значит, профессор - и есть профессор! Как это я проглядел при
моей проницательности. Спасибо вам! Спасибо вам, дорогие мои дельфины,
дорогие мои киты!
Мне сказали, что киты подниматься не стали - они большие, они внизу в
первом отделении. А кругом - музыка, салют из 56 залпов по количеству моих
лет.
Спасибо вам, спасибо! Свершилось! И дельфины оказались великодушнее,
чем грозились. Они никому ничего не сделали и даже сняли первый пункт.
Пейте, пейте работники науки. Сейчас можно. Мы свободны! Как хорошо
все-таки чувствовать себя здоровым человеком, и чтобы все это знали.
ЭПИЛОГ
На берегу моря и вдоль его берегов на воде, и под водой бродят
какие-то тихие существа. Некоторые из них иногда что-то выкрикнут или
забьются в истерике. Но в основном - они тихие. К ним все время подплывают
дельфины и они гладят их по спинам и дельфины гладят их. И существа
позволяют дельфинам залезать им на спину и щекотать себя под мышками, и
даже улыбаются, как будто им приятно. А может быть, им и в самом деле
хорошо!? Кто знает?...
ПОЛТЕРГЕЙСТ
"... Но ведь где-то реально лилась из стен вода,
и башмак ни с того, ни с сего ударял в люстру, и
электрические пробки летели в представителей
милиции из абсолютно пустой квартиры, и тяжелые
холодильники с грохотом падали набок на глазах у
собравшихся людей. И очевидцами этих явлений
были многие люди, которых уж никак не заподозришь
в желании "шутить"..."
"Труд" N 240 (20587).
Однажды, в час небывало жаркого рассвета, в одной из московских
квартир, Дед свесил левую ногу с кровати и подумал: "Неплохо бы
чего-нибудь пожрать". Эта мысль наполнила его сознание сладостным
предвкушением чувства набитого желудка. Поэтому, неудивительно, что тут же
правая его нога коснулась холодного пола вслед за левой. И вот уже
старейший стоит в полный рост посреди большой комнаты, жмурясь от яркого
солнца, одновременно почесывая лохматую, похожую после долгого сна на
грязный моток свалявшейся шерсти, голову. Он быстро натянул спортивное
трико. Потом минуту поразмышлял - пойти ли сначала умыться или сразу
начать готовить завтрак. Наконец, желудок неотразимым урчанием отмел
всяческие поползновения к гигиеническим процедурам. Дед потопал на кухню.
Было похоже, что день выдался на славу. Казалось, ничто не предвещает
грандиозных событий. Да и какая, в принципе, разница - с левой ноги встать
или с правой. Главное, что можно вообще встать, причем без головной боли,
судорог и гримас от язвенных колик. К тому же, сегодня - выходной, и это
тоже большой плюс. Хотя, между нами говоря, врожденный авантюризм Деда
исключал занятия тяжелым трудом, но он все-таки довольно сильно тяготился
процессом отбытия на производство. Ведь, как правило, старейший всегда был
человеком никому и ничего не должным, а тут совесть постоянно ныла ему в
будние дни о каком-то конституционном долге, связанным с работой. Короче -
невыносимая драма души.
Сегодня же все иначе - впереди только отдых.
Дед перебрал в памяти весь арсенал своих скромных кулинарных
шедевров. Выбор пал на яичницу-"глазунью". Вмиг на плите появилась
сковородка, в нее полетел кусок крестьянского масла, и первое яйцо
плюхнулось в шипящий жар. За ним последовало второе, третье, четвертое...
Наконец, пятое издало треск, однако треск весьма подозрительный - какой-то
мягкий, неестественный. Одновременно между половинок скорлупы вниз
метнулось нечто болезненно зеленого цвета, которое упало в самый центр
сковороды, аккуратно разместившись между четырех желтков. В воздухе повис
кошмарный запах сероводорода. Дед зло чертыхнулся, схватил посудину и
ринулся с ней в туалет. Он опрокинул кушанье в унитаз.
Пять яиц пропало - досадная неудача. Она к тому же усилилась еще
больше тем, что в сливном бачке не оказалось воды. Видимо, ее отключили
ночью, а предыдущий запас старейший израсходовал вчера вечером перед сном.
Теперь страшная вонь из-за невозможности сливания протухшей гадости будет
висеть невесть сколько, пока воду не включат снова. Деду оставалось лишь
поплотнее закрыть дверь туалета.
Между тем, желудок уже не урчал, а требовательно погромыхивал. Чтобы
как-то его усмирить, Дед состряпал себе пару бутербродов с маслом, налил в
кружку холодного чая и стал жевать, глядя в телевизор.
Показывали полуфинал чемпионата СССР по футболу с участием его
любимой команды. Правда, шла последняя минута матча, но счет был в ее
пользу - 1:0. В результате, она выходила в финал, а это устраивало Деда
чрезвычайно. Было видно, как на стадионе кое-кто начал тянуться к выходу,
спортивный комментатор стал прощаться со зрителями, и тут произошло
неожиданное. Когда оставалось четыре секунды до окончания игры, один из
нападающих технично обвел защитника дедовской команды, чуть притормозил и
ровно за одну секунду (!) до конца, умопомрачительным ударом послал мяч в
правый дальний угол ворот.
От страшных душевных мук, морального смятения и неожиданности Дед
подавился хлебом, захлебнулся чаем и горлораздирающим кашлем, перемешанным
с придурковатым всхлипыванием покрыл рев ликующей телевизионной толпы.
Спустя некоторое время мудрейший с иссиня-красным лицом и
выступившими слезами на глазах попытался произнести философскую речь о
переполнявших его чувствах, но кроме слова "выродки" из его трясущихся губ
ничего больше не вылетело. Это и понятно - такой удар судьбы, к тому же
еще и в воскресенье. Черт бы их всех побрал!
В конце-то концов, для этого ли он родился на свет, чтобы в выходной
после испорченного завтрака оказаться свидетелем позорного поражения
любимой команды.
Он выключил телевизор и вытер обмасленные руки об штаны. Затем
попытался навести порядок на столе, но разбил при этом зеркало. Последнее
обстоятельство заставило его сильно побледнеть, ибо с годами старейший
становился все более суеверным. "Как бы чего не вышло", - постоянно
мелькало у него в голове...
Звонок в дверь раздался, как пистолетный выстрел - громко и
предупреждающе. Дед подошел к двери, открыл ее, однако, с той стороны
никого не было. Дед на всякий случай пытливо осмотрел лестничную площадку
перед входом в квартиру, так как местная детвора в последнее время
облюбовала ее в качестве полигона для испытаний самодельной взрывчатки. На
этот раз, слава богу, обошлось без пороховых пистонов, гильз-"мондражек" и
баллончиков с горючим зловонием.
Мудрейший вернулся в комнату, но чувство тревоги его не покинуло.
Что-то было не так.
Что?!!
Запах угарного газа, тянущийся, по-видимому, из кухни.
И точно, зайдя на кухню, ее владелец увидел, что регуляторы всех
четырех конфорок газовой плиты повернуты до предела. Зажжены они не были,
и невидимый метан с шипением отравлял атмосферу.
Дед еще не считал себя человеком настолько выжившим из ума, чтобы
включить плиту на полную мощность и забыть поднести к ней спичку, поэтому
без лишних слов попробовал перекрыть этот проклятый газ. Не тут-то было.
Первый регулятор оказался почему-то сломанным и прокручивался, два других
основательно заклинило, а четвертый отсутствовал совсем.
В отчаянии Дед кинулся к телефону, уже боясь того, что на нем не
окажется наборного диска, будет обрезан провод или случится еще
какая-нибудь чертовщина в подобном стиле. Однако, связь произошла
подозрительно быстро.
- Служба газа, - беспристрастно прозвучало в трубке.
- Я... У меня здесь... - запыхтел Дед, - запах нехороший...
- Адрес?
Дед назвал адрес.
- Ждите машину...
Короткие гудки.
Пока машина была в пути, старейший распахнул все окна, а сам вышел на
балкон.
"Господи, господи, что же это за день такой", - думал Дед,
вглядываясь в широкую магистраль перед домом, по которой бежала вереница
машин. Коричневого фургона газовой службы среди них пока не было.
- Ладно, - вслух сказал старейший. Он толкнул балконную дверь, желая
войти внутрь квартиры, но это не удалось. То ли от сильного удара, то ли
еще по какой причине - верхний замок двери оказался закрытым.
- Ч-черт! - рыкнул старейший и схватил стульчик.
Упоминание нечистого и сыграло, наверное, свою роковую роль. В то
время, когда Дед, стоя на стульчике, тянул руку к замку, его опора
