Станислав Лем.
Испытание
S.Lem. Test, 1959
Перевод Константина Душенко, 1993
- Курсант Пиркс!
Голос Ослиного Лужка заставил его очнуться. Он как раз
представил себе, что в часовом кармашке старых гражданских брюк,
спрятанных на дне шкафа, завалялась двухкроновая монетка.
Серебряная, звенящая, забытая. Еще минуту назад он точно знал,
что там ничего нет - разве что старая почтовая квитанция,- но
постепенно уверил себя, что монета там могла быть, и, когда
Ослиный Лужок назвал его имя, он уже в этом не сомневался. Он
прямо-таки осязал ее округлость и видел, как она распирает
кармашек. Можно сходить в кино, и полкроны еще останется. А если
только на хронику, останется полторы; крону он отложил бы, а на
остальное сыграл бы на автоматах. А вдруг автомат заест, и он
начнет без конца сыпать монеты прямо в протянутую ладонь -
только успевай рассовывать по карманам и опять подставлять
руку... случилось же такое со Смигой! Он уже сгибался под
тяжестью неожиданно привалившего к нему богатства, когда его
вызвал Ослиный Лужок.
Преподаватель, заложив, как обычно, руки за спину и опираясь
на здоровую ногу, спросил:
- Курсант Пиркс, что бы вы сделали, если бы в патрульном
полете встретили инопланетный корабль?
- Я бы приблизился,- проговорил он глухим, почему-то
огрубевшим голосом.
Аудитория замерла. Это обещало быть поинтереснее лекции.
- Очень хорошо,- отечески подбодрил его Ослиный Лужок.- И
что же дальше?
- Я бы затормозил,- выпалил курсант Пиркc, чувствуя, что
вышел далеко за переднюю линию своих познаний. Он лихорадочно
искал в опустевшей вдруг голове какие-то параграфы "Поведения в
Пространстве". Ему казалось, что он в жизни туда не заглядывал.
Он скромно потупил глаза и увидел, что Смига что-то шепчет одними
губами. Он угадал подсказку и повторил ее вслух, прежде чем смысл
сказанного дошел до него:
- Я бы им представился.
Весь курс застонал от смеха. Даже Ослиный Лужок не смог
удержаться. Однако серьезность очень скоро вернулась к нему.
- Курсант Пиркc, завтра зайдете ко мне с бортовым журналом.
Курсант Берет!
Пиркc сел так осторожно, точно стул был из стекла, еще не
совсем остывшего. Он даже не очень-то обижался на Смигу - такой
уж он был, Смига, не мог пропустить удачной оказии. Он не слышал
ни слова из того, что говорил Берст,- тот чертил на доске
кривые, а Ослиный Лужок, как обычно, приглушал ответы
электронного Вычислителя, так что отвечавший в конце концов
запутывался в расчетах. Устав разрешал прибегать к помощи
Вычислителя, но у Ослиного Лужка была собственная теория на этот
счет: "Вычислитель - тот же человек,- говорил он,- и может
оплошать". Пиркc и на Ослиного Лужка не обижался. Он вообще ни на
кого не обижался. Почти никогда. Пять минут спустя он уже стоял
перед магазином на улице Диерхоф и разглядывал выставленные в
витрине газовые пистолеты. Из них можно было стрелять холостыми
зарядами - пулевыми и газовыми, полный комплект шесть крон,
вместе с сотней патронов. Понятно, на Диерхоф он тоже был только
в мечтах.
После звонка курсанты двинулись к выходу,- но без крика и
топота, как первый или второй курс; в конце концов они уже не
дети! Чуть ли не половина курса пошла в столовую - есть там пока
было нечего, зато можно было встретить новую официантку. Говорят,
хорошенькая. Пиркс медленно спускался по лестнице, минуя
остекленные стеллажи, заставленные звездными глобусами, и надежда
на то, что в кармашке действительно есть монета, таяла с каждым
шагом. На последней ступеньке он уже точно знал, что ее там
никогда не было.
У арки ворот стояли Берст, Смига и Паярц, с которым они
полгода сидели за одним столом на космодезии. Он еще тогда
замазал тушью все звезды в атласе Пиркса.
- У тебя завтра пробный полет,- сказал Берст, когда Пиркc
поравнялся с ними.
- Порядок,- отозвался он флегматично. Его так просто не
разыграешь.
- Не веришь - прочти! - Берст ткнул пальцем в стекло
доски приказов.
Пиркс хотел пройти дальше, но голова повернулась сама. В
списке было только три имени. "Курсант Пиркс",- значилось там
черным по белому, в самом верху.
Несколько мгновений он ничего не видел.
Потом откуда-то издалека услышал собственный голос:
- Ну так что? Я же сказал - порядок.
Дорожка вела между клумбами. В этом году тут было множество
незабудок, искусно высаженных в виде приземляющейся ракеты.
Лютики изображали выхлопной огонь, но они уже отцвели. Пиркс не
видел ни клумб, ни дорожки, ни незабудок, ни Ослиного Лужка,
поспешным шагом вышедшего из бокового флигеля Института, чуть
было не налетел на него в воротах и отдал честь перед самым его
носом.
- А, Пиркс! - сказал Осиный Лужок.- Вы ведь завтра
летите? Хорошей тяги! Может, вам посчастливится встретить тех -
инопланетян.
Здание общежития находилось напротив, в парке, за большими
плакучими ивами. Оно стояло у пруда, и каменные колонны бокового
крыла высились над самой водой. Кто-то пустил слух, будто эти
колонны привезены прямо с Луны,- вздор, разумеется,- но
первокурсники со священным трепетом вырезали на них инициалы и
даты. Где-то там было и имя Пиркса - он усердно выдолбил его
четыре года назад.
В своей комнате - такой маленькой, что он жил в ней один,-
он долго не мог решить, стоит ли открывать шкаф. Он точно помнил,
где лежат старые брюки. Их запрещалось оставлять у себя,
потому-то он их и оставил. Ну, какой еще от них прок? Он
зажмурился, присел на корточки, через приоткрытую дверцу сунул
руку вовнутрь - и ощупал кармашек. Ну конечно, он так и знал.
Там ничего не было.
Он стоял в ненадутом комбинезоне на стальном помосте, под
самой крышей ангара, цепляясь локтем за трос, протянутый вместо
поручней: обе руки у него были заняты. В одной он держал бортовой
журнал, в другой - шпаргалку. Шпаргалку одолжил ему Смига -
говорили, что с ней летал весь курс. Неясно, правда, как она
возвращалась обратно, ведь после первого пробного полета
курсантов сразу же отправляли на север, на Базу, и зубрежка к
выпускным экзаменам шла уже там. Но, видно, как-то она
возвращалась,- может, ее сбрасывали на парашюте? Конечно, это
была только шутка.
Он стоял на пружинящей стальной доске, над сорокаметровой
бездной, и коротал время, пробуя угадать, будут ли его
обыскивать,- это, увы, случалось. В пробные полеты курсанты
брали самые неожиданные и строжайше запрещенные вещи: от плоских
фляжек с водкой и жевательного табака до фотографий знакомых
девушек. Не говоря уж, само собой, о шпаргалках. Пиркс долго
искал на себе место, где бы ее спрятать. Он перепрятывал се раз
пятнадцать - в ботинок под пятку, между двумя носками, за край
ботинка, во внутренний карман комбинезона, в маленький звездный
атлас - карманные брать разрешалось; подошел бы футляр для
очков, но, во-первых, футляр понадобился бы громадный, во-вторых,
он не носил очков. Чуть позже он сообразил. что в очках его бы не
приняли в Институт.
Итак, он стоял на стальном помосте в ожидании обоих
инструкторов и Шефа, а те почему-то опаздывали, хотя старт был
назначен на девятнадцать сорок, а часы уже показывали
девятнадцать двадцать семь. Будь у него кусочек пластыря, он,
пожалуй, прилепил бы шпаргалку под мышкой. Говорят, коротышка
Джеркес так и сделал, а когда инструктор дотронулся до него,
запищал, что, дескать, боится щекотки,- и проскочил. Но Пиркс не
был похож на человека, который боится щекотки. Он это знал и не
обманывался на свой счет. Поэтому он просто держал шпаргалку в
правой руке; потом, вспомнив, что придется здороваться за руку со
всей троицей, переложил шпаргалку в левую, а бортжурнал - из
левой в правую. Манипулируя таким образом, он незаметно привел в
движение стальной помост - тот уже раскачивался, как трамплин. И
тут он услышал шаги. Идущих он увидел не сразу - под крышей
ангара было темно.
Явились все трое, как обычно ради такой оказии - в
мундирах, стройные и подтянутые, особенно Шеф. А на нем, на
курсанте Пирксе, был комбинезон, который даже без воздуха
выглядел как двадцать сложенных вместе доспехов регбийного
игрока, к тому же по обе стороны высокого ворота свисали разъемы
кабелей ближней и дальней радиосвязи, на шее болтался шланг
кислородного аппарата с вентилем на конце, в спину врезался
резервный баллон, в двойном противопотном белье было дьявольски
жарко, но пуще всего его донимало устройство, благодаря которому
в полете не надо отлучаться по нужде (впрочем, в ракете первой
ступени, служившей для пробных полетов, отлучиться было бы
некуда).
Помост вдруг начал подпрыгивать. Кто-то шел сзади - это был
Берст, в таком же комбинезоне; он четко отдал честь рукой в
огромной перчатке и остановился так близко от Пиркса, словно
всерьез решил спихнуть его вниз.
Когда начальство двинулось наконец вперед, Пиркс удивленно
спросил:
- Ты тоже летишь? Тебя же не было в списке.
- Брендан заболел. Я за него,- ответил Берст.
Пирксу стало как-то не по себе. В конце концов это была
редкая, прямо-таки единственная возможность хотя бы на миллиметр
подняться к недосягаемым высотам, на которых пребывал Берст,
словно бы вовсе о том не заботясь. У них на курсе он был не
только самым способным - с этим Пиркс еще примирился бы, он даже
питал уважение к математическим талантам Берста, с тех пор как
имел случай наблюдать его мужественный поединок с электронным
Вычислителем: Берст стал отставать лишь при извлечении корней
четвертой степени; мало того, что он был из состоятельной семьи и
не имел нужды предаваться мечтам о монетах, завалявшихся в старых
штанах,- но он к тому же показывал превосходные результаты в
легкой атлетике, прыгал как черт, отлично танцевал и, что тут
скрывать, был очень хорош собой, чего нельзя было сказать о
Пирксе.
Они шли по длинному помосту между решетчатыми консолями
перекрытия, мимо выстроенных в ряд ракет, пока полумрак не
сменился солнечным светом: здесь перекрытие было уже раздвинуто
на протяжении двухсот метров. Над огромными бетонированными
воронками, которые вбирали в себя и отводили пламя выхлопа,
высились рядом две конусообразных громадины - во всяком случае,
Пирксу они показались громадинами: сорок восемь метров в высоту и
одиннадцать в диаметре в самом низу, у ускорителей.
К люкам, уже открытым, были переброшены мостики, но проход
загораживали маленькие красные флажки на гибких флагштоках и
свинцовых подставках. Пиркс знал, что сам отодвинет флажок, когда
на вопрос, готов ли он выполнить задание, ответит "готов",- и
сделает это впервые в жизни. И тут же им овладело предчувствие,
что, отодвигая флажок, он споткнется о трос и непременно
растянется на помосте,- такое случалось. А если с кем-то
случалось, то с ним случится наверняка: временами ему казалось,
что он невезучий. Преподаватели смотрели на это иначе - дескать,
он ротозей, растяпа, и вечно думает о чем угодно, только не о
том, о чем полагалось бы думать. И правда, мало что давалось ему
с таким трудом, как слова. Между его поступками и мыслями,
облеченными в слова, зияла... не то чтобы пропасть, но, во всяком
случае, какой-то зазор, который осложнял ему жизнь. Преподаватели
не догадывались о том, что Пиркс мечтатель. Об этом не
догадывался никто. Считалось, что он вообще ни о чем не думает. А
