- Дивное дело.
И оно действительно было дивным - это переселение всех племен севера. Он был рад, что ему довелось увидеть такое. Стоящий рядом с ним Старейшина, Анвильд из рода Сьокмана, пожал плечами и ответил негромко:
- И конец для нас.
- Если они остановятся.
- Эти не остановятся, но сзади идут воины.
Они были так сильны, так неуязвимы в своем множестве, что их воины шли сзади.
- Чтобы накормить столько ртов, им сегодня же понадобятся наши запасы и наши стада, - продолжал Анвильд. - И как только эти пройдут, воины нападут на Город.
- Значит надо отослать женщин и детей в западные холмы. Когда враг так силен, Город - только западня.
- Я слушаю, - сказал Анвильд, утвердительно пожав плечами.
- Теперь же , без промедления, прежде чем гааль нас окружит.
- Это уже было сказано и услышано. Но другие говорят, что нельзя отсылать женщин туда, где их ждут всякие опасности, а самим оставаться под защитой стен.
- Ну так пойдем с ними! - отрезал Вольд. - Неужели Люди Тевара не могут ничего решить?
- У них нет главы, - ответил Анвильд. - Они слушают того, этого и никого. - Продолжать - значило обвинить во всех бедах Вольда и его родичей, а потому он добавил только: - И мы будем ждать здесь, пока нас всех не перебьют.
- Своих женщин я отошлю, - сказал Вольд, рассерженный спокойной безнадежностью Анвильда, отвернулся от грозного зрелища Откочевки, кое-как спустился по приставной лестнице и пошел распорядиться, чтобы его родичи спасались, пока еще не поздно. Он тоже пойдет с ними. Ведь сражаться против бесчисленных врагов бесполезно, а хоть горстка Людей Тевара должна уцелеть, должна выжить.
Однако молодые мужчины его клана не согласились с ним и не захотели подчиниться ему. Они не убегут. Они будут сражаться.
- Но вы умрете, - сказал Вольд. - А ваши женщины и дети еще могут уйти.
Они будут свободными. если не останутся тут с вами. Его язык снова стал толстым. А они ждали, чтобы он замолчал, и не скрывали нетерпения.
- Мы отгоним гааля, - сказал молодой внук. - Мы ведь воины!
- Тевар - крепкий город, Старейший, - сказал другой вкрадчиво, льстивым голосом. - Ты объяснил нам, как построить его хорошо, и мы все сделали по твоему совету.
- Он выдержит натиск Зимы, - сказал Вольд. - Но не натиск десяти тысяч воинов. Уж лучше, чтобы женщины моего Рода погибли от холода среди снежных холмов, чем жили наложницами и рабынями гаалей. Но они не слышали, а только ждали, чтобы он наконец замолчал. Он вышел наружу, но у него уже не было сил карабкаться по приставным лестницам, и, чтобы никому не мешать в узком проходе, он отыскал укромное место неподалеку от южных ворот, в углу между стеной и подпоркой. Поднявшись по наклонной подпорке, сложенной из ровных кусков сухой глины, можно было увидеть, что делается за стеной, и он некоторое время следил за Откочевкой. Потом, когда ветер забрался под его меховой плащ, он присел на корточки и прижал подбородок к коленям, укрывшись за выступом. Солнце светило прямо туда. Некоторое время он грелся в его лучах и ни о чем не думал. Иногда он поглядывал на солнце - Зимнее солнце, слабое, старое. Из истоптанной земли под стеной уже поднималась зимняя трава . недолговечные растеньица, которые будут стремительно набирать сил, расцветать и отцветать между буранами до самого наступления Глубокой Зимы, когда снег уже не тает и только лишенные корней сугробники выдерживают лютый холод. Всегда что-нибудь да живет на протяжении великого Года, выжидая своего дня, расцветая и погибая, чтобы снова ждать. Тянулись долгие часы. Оттуда, где находились северная и западная стены, донеслись громкие крики. Воины бежали по узким проходам маленького города, где под нависающими стрехами мог пройти только один человек. Затем оглушительные вопли раздались позади Вольда, за воротами слева от него. Деревянные подъемные створки, которые можно было открыть только изнутри, с помощью сложной системы воротов, затряслись и затрещали. В них били бревном. Вольд с трудом выпрямился. Все тело его затекло, и он не чувствовал своих ног. Минуту он простоял, опираясь на копье, а потом привалился спиной к глиняным кирпичам и поднял копье, но не положил его на металку, а приготовился ударить с близкого расстояния.
Наверное, у гаалей были лестницы: они уже перебрались через северную стену и дрались внутри города - это он определил по шуму. Между крышами пролетело копье. Кто-то не рассчитал и слишком резко взмахнул металкой. Ворота снова затряслись. В прежние дни у них не было ни лестниц, ни таранов, и они приходили не десятками тысяч, а крались мимо оборванными семьями и кланами, трусливые дикари, убегающие на юг от холода, вместо того чтобы остаться жить и умереть в своем Пределе, как поступают истинные люди. И тут в проходе появился один из них - с широким белым лицом и пучком алых перьев в закрученных рогом вымазанных смолой волосах. Он бежал к воротам, чтобы открыть их изнутри. Вольд шагнул вперед и сказал:
- Стой!
Гааль оглянулся, и старик вонзил копье в бок врага под ребра так глубоко, что железный наконечник почти вышел наружу. Он все еще пытался вытащить копье из дергающегося в судорогах тела, когда позади него в городских воротах появилась первая пробоина. Это было жутко - дерево лопнуло, как гнилая кожа, и в дыру просунулась тупая морда толстого бревна. Вольд оставил копье в брюхе гааля и, спотыкаясь, тяжело побежал по проходу к своему Родовому Дому. Крутые деревянные крыши в том конце города пылали дымным пламенем.
Глава 8. В ГОРОДЕ ЧУЖАКОВ
Самым странным среди всего странного и непонятного в этом жилище были изображения на стене большой комнаты внизу. Когда Агат ушел и все комнаты погрузились в мертвую тишину, она так долго смотрела на изображения, что они стали миром, а она - стеной. Мир этот был сплетениями, сложными и прихотливыми, точно смыкающиеся ветви деревьев, точно струи потока . серебристые, серые, черные, пронизанные зеленью, алостью и желтизной, подобно золоту солнца. И вглядываясь в эти причудливые сплетения, модно было различить в них, между ними, слитые с ними и образующие их узоры и фигуры . зверей, деревья, траву, мужчин и женщин и разных других существ, - одни похожи на дальнерожденных, другие не похожи. И еще всякие странности: ларцы на круглых ногах, птицы, топоры, серебряные копья, оперенные огнем, лица, которые не были лицами, камни с крыльями и дерево, все в звездах вместо листьев.
- Что это такое? - спросила она у дальнерожденной женщины ир Рода Агата, которой он поручил заботиться о ней, и та, как всегда, стараясь быть доброй, ответила:
- Картина, рисунок. Ведь твои соплеменники рисуют красками, не так ли?
- Да, немножко. А о чем рассказывает эта картина?
- О других мирах и о нашей родине. Видишь, вот люди. Ее написал очень давно, еще в первый Год нашего изгнания, один из сыновей Эсмита.
- А это что? - с почтительного расстояния указала Ролери.
- Здание. Дворец Лиги на планете Давенант.
- А это?
- Эробиль.
- Я снова слушаю, - вежливо сказала Ролери .теперь она старательно соблюдала все законы вежливости), но, заметив, что Сейко не поняла фразы, спросила просто: - А что это такое эробиль?
- Ну. приспособление, чтобы ездить, вроде. Но ведь вы даже не знаете колеса, так как же объяснить тебе? Ты видела наши повозки - наши волокуши на колесах? Ну так это была повозка, чтобы на ней ездить, только она летала по воздуху.
- А вы и сейчас можете строить такие повозки? - в изумлении спросила Ролери. Но Сейко неверно истолковала ее вопрос и ответила сухо, почти раздраженно:
- Нет. Как мы могли сохранить здесь подобное умение, если Закон запрещает нам подниматься выше вашего технического уровня? А вы за шестьсот лет даже не научились пользоваться колесами!
Чувствуя себя беспомощной в этом чужом и непонятном мире, изгнанная своим племенем, а теперь разлученная с Агатом, Ролери боялась Сейко Эсмит, и всех, кого она встречала здесь, и всех вещей вокруг. Но покорно снести пренебрежение ревнивой женщины, женщины старше ее, она не смогла.
- Я спрашиваю, чтобы узнать новое, - сказала она. - Но по-моему, ваше племя пробыло здесь меньше, чем шестьсот Лет.
- Шестьсот лиголет равны десяти здешним Годам. - помолчав, Сейко Эсмит продолжала: - Видишь ли, про эробили и про всякие другие вещи, которые придумали люди у нас на родине, мы знаем далеко не все, потому что наши предки, перед тем как отправиться сюда, поклялись блюсти Закон Лиги, запрещавший им пользоваться многими вещами, не похожими на те, которые были у туземцев. Закон этот называется "культурное эмбарго". Со временем мы бы научили вас изготовлять всякие вещи. вроде крылатых повозок. Но Корабль улетел. Нас здесь осталось мало. И мы не получали никаких известий от Лиги, а многие ваши племена в те дни относились к нам враждебно. Нам было трудно хранить и Закон, и знания, которыми мы тогда обладали. Возможно, мы многое утратили. Мы не знаем.
- Какой странный Закон! - сказала Ролери.
- Он был создан ради вас, а не нас. - сказала Сейко своим быстрым голосом, произнося слова жестко, как Агат, как все дальнерожденные. - В Заветах Лиги, которые мы изучаем в детстве, написано: "На планетах, где селятся колонисты, запрещено знакомить местные высокоразумные существа с какими бы то ни было религиозными или философскими доктринами, обучать их каким бы то не было техническим нововведениям или научным положениям, прививать им иные культурные понятия и представления, а также вступать с ними в парасловестное общение, если они сами не это умение не развили. Запреты эти не могут быть нарушены до тех пор, пока Совет региона с согласия Пленуми не постанови, что данная планета по степени своего развития готова к прямому контакту или ко вступление в Лигу." Короче говоря, это значит, что мы обязаны жить, как живете вы. И в той мере, в какой мы отступили от вашего образа жизни, мы нарушили наш собственный Закон.
- Нам это вреда не принесло, сказала Ролери. - А вам - особой пользы.
- Не тебе судить, - сказала Сейко с холодной сухостью, но опять справилась с собой. - Время браться за работу. Ты пойдешь? Ролери послушно направилась за Сейко к дверям, но, выходя, оглянулась на картину. Она никогда еще не видела ничего столь целостного. Это мрачная серебристая пугающая сложность действовала на нее почти как присутствие Агата. А когда он был с ней, она боялась его - но только его одного. Никого и ничего другого.
Воины Космопорта ушли. Они должны были изматывать идущих на юг гаалей нападениями из засад и партизанскими налетами в надежде, что Откочевка свернет на более безопасную дорогу. Однако никто серьезно не верил в успех, и женщины заканчивали приготовление к осаде. Сейко и Ролери пришли в Дом Лиги на большой площади, и им вместе с двадцатью другими поручили пригнать стада ханн с дальних лугов к югу от города. Каждая женщина получила сверток с хлебом и творогом из ханньего молока, потому что вернуться они должны были не раньше вечера. Корм оскудел, и ханны теперь бродили на южных пастбищах между пляжем и береговой грядой. Женщины прошли около восьми миль, а потом рассыпались по лугу и повернули обратно, собирая и гоня перед собой все увеличивающееся стадо низкорослых косматых ханн, которые тихо и покорно брели к городу.
Теперь Ролери увидела дальнерожденных женщин по-новому. Прежде их легкие, светлые одежды, по-детски быстрые голоса и быстрые мысли создавали ощущение беспомощности и слабости. Но вот они идут между среди холмов по оледенелой, пожухлой траве, одетые в меховые куртки и штаны, как женщины людей, и гонят медлительное косматое стадо навстречу северному ветру, работая дружно, умело и упорно. А как слушаются их ханны! Словно они не гонят их, а ведут, словно у них есть какая-то особая власть. Они вышли на дорогу, сворачивающую к Лесным Воротам. Когда солнце уже село, - горстка женщин в море неторопливо трусящих животных с крутыми косматыми крупами.. Когда впереди показались стены Космопорта, одна из женщин запела. Ролери никогда прежде не слышала этой игры с высотой и ритмом звуков. Ее глаза замигали, горло сжалось, а ноги начали ступать по темной дороге в лад с этим голосом. Другие женщины подхватили песню, и теперь она разносилась далеко вокруг. Они пели об утраченной родине, которую никогда не знали, о том, как ткать одежду и расшивать ее драгоценными камнями, о воинах, павших на войне. А одна песня рассказывала про девушку, которая лишилась рассудка от любви и бросилась в море: "Ах, волны уходят далеко, пока не начнется прилив." Звонкими голосами творя песню из печали, они гнали вперед стадо - двадцать женщин в пронизанной ветром мгле. Было время прилива, и слева от них у дюн колыхалась и плескалась чернота. Впереди на высоких стенах пылали факелы, преображая Град Изгнания в остров света.
