двигающейся зеленой линией, которая теперь рисовала пики выше и гораздо
чаще, чем во все время с тех пор, как Хитер вошла в палату.
Ее собственное сердце стучало так сильно, что ее затрясло. То, что он
не отвечал, ужасало.
- Джек, ты в порядке, ты слышишь меня?
Медленно он повернул голову к ней снова. Облизал губы, лицо
исказилось. Его голос был слаб, почти шепот:
- Извини за это.
Она сказала испуганно:
- Извинить?
- Я предупреждал тебя. Ночью я так предчувствовал. Я всегда был...
именно психованный.
Смех, который вырвался у Хитер, был опасно близок к плачу. Она
прижалась так сильно к ограде кровати, что прутья больно вдавились ей в
диафрагму, но ей удалось поцеловать мужа в щеку, его бледную горячечную
щеку и затем в уголок серых губ.
- Да, но ты мой псих, - сказала она.
- Пить хочется, - произнес он.
- Конечно, хорошо. Я позову сиделку, посмотрим, что тебе позволят.
Мария Аликанте уже спешила зайти, встревоженная данными об изменении
в состоянии Джека, выведенными на монитор центральной панели.
- Он проснулся, осторожно, и сказал, что хочет пить, - сообщила
Хитер, составляя слова вместе в спокойном ликовании.
- Человек имеет право немного хотеть пить после тяжелого дня, не так
ли? - сказала Мария Джеку, огибая кровать и подходя к ночному столику, на
котором стоял герметичный графин с ледяной водой.
- Пива, - сказал Джек.
Постучав по пакету с внутривенным, Мария сказала:
- А что, вы думаете, мы накачиваем в ваши вены целый день?
- Не "Хайнекен".
- А вы любите "Хайнекен", да? Ну, у нас медицинский контроль
расходов, вы знаете. Нельзя использовать импортные товары. - Сестра налила
треть стакана воды из графина. - От нас вы получаете внутривенно
"Будвайзер", хотите вы того или нет.
- Хочу.
Открыв шкафчик ночного столика и выдернув гнущуюся пластиковую
соломинку, Мария сказала Хитер:
- Доктор Прокнов вернулся в больницу на вечерний обход, а доктор
Дилани только что приехал сюда. Как только я заметила изменения в
электроэнцефалограмме Джека, я вызвала их.
Уолтер Дилани был их семейным врачом. Хотя Прокнов хорош и явно
компетентен, Хитер чувствовала себя лучше, зная, что в медицинской
бригаде, занимающейся Джеком, есть кто-то почти из их семьи.
- Джек, - сказала Мария, - я не могу поднять кровать, потому что вы
должны лежать горизонтально. И не хочу, чтобы вы пытались сами поднимать
голову, хорошо? Позвольте мне поднимать ее за вас.
Мария подложила руку ему под шею и подняла голову на несколько дюймов
от тощей подушки. Другой рукой она взяла стакан. Хитер протянула руку над
оградой кровати и вставила соломинку между губ Джека.
- Маленькими глотками, - предупредила его Мария. - Если не хотите
подавиться.
После шести или семи глотков, делая паузы для дыхания между каждой
парой, он напился достаточно.
Хитер была в восторге сверх всякой меры от умеренных достижений
своего мужа. Как бы то ни было, его способность глотать разведенную
жидкость не давясь, возможно, означала, что паралича горловых мышц нет,
даже самого маленького. Она подумала, как глубоко изменилась их жизнь,
если такое простое действие, как выпивание воды не давясь, является
триумфом, но это печальное осознание не уменьшало радости.
Раз Джек был жив, у него появилась дорога к той жизни, которую они
знали. Долгая дорога. Один шаг. Маленький-маленький шаг. Другой... Но
дорога была, и ничто другое ее сейчас не волновало.
Пока Эмиль Прокнов и Уолтер Дилани осматривали Джека, Хитер
воспользовалась телефоном на посту сиделок и позвонила домой. Сначала она
поговорила с Мэ Хонг, потом с Тоби и сказала им, что с Джеком все будет
хорошо. Она знала, что придает реальности розовую окраску, но маленькая
доза оптимизма была нужна им всем.
- Я могу его навестить? - спросил Тоби.
- Через несколько дней, милый.
- Я намного лучше. Весь день улучшение. Я теперь совсем не болен.
- Я сама об этом буду судить. Как бы то ни было, твоему папе нужно
несколько дней, чтобы заново набраться сил.
- Я принесу мороженое из орехового масла с шоколадом. Это его
любимое. У них нет этого в больнице, а?
- Нет, ничего такого.
- Передай папе, что я принесу ему.
- Хорошо.
- Я хочу сам купить. У меня есть деньги, я сэкономил карманные.
- Ты хороший мальчик, Тоби. Ты знаешь это?
Его голос стал тише и стеснительней:
- Когда ты вернешься?
- Не знаю, милый. Я здесь еще побуду. Наверное, тогда, когда ты
будешь уже в постели.
- Ты принесешь мне что-нибудь из комнаты папы?
- Что ты имеешь в виду?
- Что-нибудь из его комнаты. Что угодно. Просто что-то из его
комнаты, так чтобы я мог хранить это и знать, что оно оттуда, где он
сейчас.
Глубокая трещина между ненадежностью и страхом, вызванным просьбой
мальчика, стала много шире, чем Хитер могла вынести, не теряя контроля над
эмоциями, который ей удавалось сохранить до сих пор и так успешно лишь за
счет жуткого напряжения воли. В груди сдавило, и ей пришлось тяжело
сглотнуть, прежде чем она отважилась сказать:
- Конечно, хорошо, я тебе что-нибудь принесу.
- Если я буду спать, разбуди.
- Ладно.
- Обещаешь?
- Обещаю, солнышко. Теперь мне надо идти. Слушайся Мэ.
- Мы играем в "пятьсот случаев".
- И какие у вас ставки?
- Просто соломка.
- Хорошо. Я не хочу, чтобы ты обанкротил мою такую замечательную
подругу, как Мэ, - сказала Хитер, и хихиканье мальчика прозвучало для нее
сладкой музыкой.
Чтобы увериться, что она не пересечется с сиделками, Хитер
прислонилась к стене сбоку от двери, которая вела в реанимационную. Она
могла видеть оттуда палату Джека. Его дверь была закрыта, занавески
задернуты на огромных окнах наблюдения.
Воздух в реанимационной пах различными антисептиками. Она должна
привыкнуть к этим вяжущим и металлическим ароматам; которые казались
теперь какими-то ядовитыми, и привнесли горький привкус в рот.
Когда, наконец, доктора вышли из палаты Джека и направились к ней, то
они разулыбались, но у Хитер было беспокоящее ощущение, что новости
плохие. Их улыбки кончались на углах ртов: в глазах было нечто похуже
печали - возможно, жалость.
Доктор Уолтер Дилани был пятидесяти лет и прекрасно гляделся бы в
роли мудрого отца на телевизионных посиделках начала шестидесятых.
Каштановые волосы поседели на висках. Лицо - красивое мягкостью черт. Он
излучал спокойную уверенность и был так же расслаблен и умудрен опытом,
как Оззи Нельсон или Роберт Янг.
- Вы в порядке, Хитер? - спросил Дилани.
Она кивнула.
- Я поддерживала связь.
- Как Тоби?
- Дети не унывают. Он чувствует себя так хорошо, как будто увидит
отца через пару дней.
Дилани вздохнул и махнул рукой.
- Боже. Я ненавижу этот мир, который мы сотворили! - Хитер никогда
раньше не видела его таким разозленным. - Когда я был ребенком, люди не
стреляли в друг друга на улицах каждый день. Мы уважали полицейских,
знали, что они стоят между нами и варварами. Когда все это переменилось?
Ни Хитер, ни Прокнов ответа не знали.
Дилани продолжил:
- Кажется, я только обернулся и теперь живу уже в какой-то сточной
канаве, в сумасшедшем доме. Мир кишит людьми, которые не уважают никого и
ничего, но мы считаем нужным уважать их, сострадать убийцам, потому что с
ними так плохо обращались в жизни. - Он снова вздохнул и покачал головой.
- Извините. Сегодняшний день я обычно провожу в детской больнице, а там у
нас два малыша, которые попали в центр гангстерской перестрелки, - одному
из них три года, другому шесть. Младенцы, Боже мой! Теперь Джек.
- Я не знаю, слышали ли вы последние новости, - сказал Эмиль Прокнов,
- но человек, который стрелял на станции автосервиса этим утром вез кокаин
и пентахлорфенол в карманах. Если он использовал оба наркотика
одновременно... тогда у него в душе была каша, точно.
- Как ядерной бомбой по собственным мозгам, Боже ты мой! - сказал
Дилани с отвращением.
Хитер знала, что они на самом деле расстроены и разозлены, но также
подозревала, что это только оттягивание плохих новостей. Она обратилась к
хирургу: - Джек вынес все без повреждений мозга. Вы тревожились из-за
этого, но он вынес.
- У него нет афазии, - сказал Прокнов. - Он может говорить, читать,
произносить по буквам, делать расчеты в голове. Умственные способности,
кажется, не ухудшились.
- Это означает, что не похоже, будто у него какие-либо физические
способности ухудшились в связи с повреждением мозга, - добавил Уолтер
Дилани, - но должны пройти еще день-два, прежде чем мы сможем быть уверены
в этом.
Эмиль Прокнов быстро провел худощавой рукой по своим кудрявым черным
волосам.
- Он справился с этим со всем действительно хорошо, миссис Макгарвей.
Это правда.
- Но?.. - спросила она.
Врачи поглядели друг на друга.
- Прямо сейчас, - сказал Дилани, - у него паралич обеих ног.
- Все ниже талии, - сказал Прокнов.
- А выше? - спросила она.
- Там все отлично, - уверил ее Дилани. - Все действует.
- Утром, - сказал Прокнов, - мы снова поищем перелом позвоночника.
Если найдем, сделаем гипсовое ложе, подобьем его войлоком и обездвижим
Джека ниже шеи вдоль всего пути нервных окончаний, ниже ягодиц, и
присоединим его ноги к весу.
- Он сможет снова ходить?
- Почти наверняка.
Она перевела взгляд с Прокнова на Дилани и обратно на Прокнова,
ожидая продолжения.
- Это все?
Врачи снова переглянулись.
Дилани сказал:
- Хитер. Я не уверен, что вы представляете себе точно, что у вас с
Джеком впереди.
- Так расскажите.
- Он будет в гипсе от трех до четырех месяцев. К тому времени, когда
снимут гипс, у него разовьется серьезная атрофия мускулов ниже талии. Не
будет сил ходить. Попросту его тело забудет, как надо ходить, так что ему
придется провести несколько недель в реабилитационном центре. Это, видимо,
будет тяжелее и болезненней, чем все то, с чем сталкивалось большинство из
нас.
- Да что такое? - спросила она.
Прокнов ответил:
- Сказанного более чем достаточно.
- Но могло быть и намного хуже, - напомнила она им.
Снова, наедине с Джеком, она опустила одну сторону ограды кровати на
постель и погладила его влажные волосы надо лбом.
- Ты выглядишь прекрасно, - сказал он, его голос все еще был слабым и
тихим.
- Лжец.
- Восхитительно.
- Я выгляжу как дерьмо.
Джек улыбнулся.
- Прежде чем отключиться, я подумал, увижу ли тебя снова.
- От меня так просто не избавишься.
- Нужно и вправду умереть, а?
- Даже это не спасет. Я найду тебя где бы то ни было.
- Я люблю тебя, Хитер.
- Я тебя люблю, - сказала она, - больше жизни.
К глазам подошла волна тепла, но она решила не реветь при нем.
Демонстрировать положительные эмоции. Держаться.
Его веки задрожали и он сказал:
- Я так устал.
- Не могу понять, почему.
Он снова улыбнулся:
- Сегодня был тяжелый день.
- Да? Я думала, вы, полицейские, ничего не делаете часами, только
сидите и пончики жуете, да собираете деньги от воротил наркобизнеса.
- Иногда мы избиваем невинных граждан.
- Ну да, это утомляет.
Его глаза закрылись.
Хитер продолжала гладить волосы мужа. Его руки все еще скрывались под
рукавами смирительной рубахи, и она отчаянно захотела коснуться их.
