На застекленной террасе с видом на реку играли в карты Абдуллаев,
Алексей, Миша и Маша.
- Надоело играть, - сказала Маша, отбрасывая карты. - Да и статью
мне надо заканчивать.
Маша работала уже год у Абдуллаева, в его газете, главным редакто-
ром.
- Я и не думала прежде, что мне так будет нравиться работать в га-
зете. Ведь вот что удивительно: слова для меня приобрели другое значе-
ние. Каждое слово на вес золота.
- Например? - спросил Миша.
- Да вот - первая полоса. На ней должно быть не менее шести матери-
алов, чтобы глаз бежал у читателя, было что посмотреть. А я должна
этот глаз каким-то приемом остановить. Я сигналю: "Анатолий Чубайс ре-
шил, что чековая приватизация увенчалась полным успехом". Крупно так
это, черным, то есть полужирным шрифтом. И все! Понимаешь? Это целое
искусство! Я понимаю, Миша, что ты меня можешь назвать изменницей, но
книжка моих рассказов, выпущенная два с лишним года назад тиражом в
тысячу экземпляров, до сих пор не распродана. И все в той книжке -
детский лепет. Эти, извини, сопли в сахаре: "Розовые, розовые, розовые
лепестки утренней зари..." А тут в номер: "Американская финансовая
группа 20-20 рассматривает возможности инвестиций в России". Понима-
ешь?
Бывший врач кремлевки Алексей, хромая, вышел к рампе с балалайкой,
пропел:
Долго в цепях нас держали, Долго нас голод томил. Черные дни мино-
вали, Час искупленья пробил...
- Почему ты не ходишь в черном? - спросил Миша. - Тебе очень был к
лицу черный цвет. Твои короткие, ершистые черные волосы, черные бро-
ви...
- У меня есть черное вечернее платье. Когда-нибудь увидишь.
- Маша, ты прекрасна, изумительна, великолепна! - сказал Абдуллаев.
- С тобою мы завоюем не только Россию, но и весь мир!
Миша вышел на авансцену и проговорил в зал:
- Вороны способны к сложным формам поведения.
На террасе была плетеная мебель. Кресла-качалки, стулья, круглый
стол - все сплетено из белых прутьев хорошего дерева.
Александр Сергеевич сидел в кресле-качалке. Миша сел возле артиста
на стул. Миша спросил:
- Вы прочитали мой последний рассказ?
- Да. С удовольствием. Вы в архивах работали?
- Нет. Но о многом из эпохи Грозного вычитал в книгах.
- Сильный и страшный рассказ! - воскликнул Александр Сергеевич. -
Как там у вас живых баграми заталкивают под лед в Новгороде! А пьяный
царь девок щупает. Очень сильно! Вы взяли прекрасный сюжет из русской
истории. Так и нужно. Обязательно художественное произведение должно
выражать серьезную, большую мысль. Как говорил Чехов, только то прек-
расно, что серьезно. Продолжайте писать, вы талантливый человек!
Миша от смущения покраснел.
- Пора и обедать, наверное, - сказал Алексей.
- Я распорядился, - сказал Абдуллаев. - Через полчаса все будет го-
тово.
- Какой чудесный вид с террасы на реку! - со вздохом умиления ска-
зала Ильинская. - Живу здесь два года и никак не привыкну к этой кра-
соте. Такое впечатление, что паришь над рекой!
- Красиво, - согласился Алексей.
- Очень красиво! - усилил оценку Александр Сергеевич.
Свет на сцене медленно погас, затем луч прожектора выхватил из тьмы
восторженное лицо Маши.
- В заголовки новостей субботнего номера! - начала она и продолжи-
ла: - Банкиры России не склонны преувеличивать проблему оттока капита-
лов на Запад. АО "Пермские моторы" получило заказ на изготовление дви-
гателей для правительственного авиаотряда. Конфликт Вила Мирзаянова с
генпрокуратурой и контрразведкой завершился победой ученого.
Дали общий свет. Александр Сергеевич беседовал с Мишей.
- Вот некоторые субъекты говорят, что раньше было лучше, жизнь была
спокойнее, - сказал Александр Сергеевич. - Но это не так, и вы это
здорово показали. Культурный прогресс человечества идет очень медлен-
но. Мы живем в лучшее время, по сравнению с прошлыми временами, хотя
дикости еще много, но значительно меньше, чем прежде. И вы пишете луч-
ше, чем прежде... Тогда вы плели, как вон Маша, - кивнул Александр
Сергеевич в ее сторону, - непроницаемую словесную ткань, и только. Хо-
тя тканью то плетение назвать нельзя. Ткань - вещественна и имеет свое
предназначение, а то было нечто... бессмысленное. Когда нечего ска-
зать, я думаю, когда пуста душа, то начинается плетение, объемы, гла-
вы, как роман на голову, вместо снега! Мертвые слова, фанерное искусс-
тво. А у слов есть душа! Вот в чем дело. Эту душу слов нужно почувс-
твовать и познакомить слово со словом. А это могут делать единицы.
Ильинская, сидевшая рядом с Алексеем, шепотом спросила у него:
- Как вы думаете, Маша живет с Абдуллаевым?
- Разумеется, - прошептал Алексей.
- А как же Миша?
- Миша ее никогда не любил. Он прежде видел в ней коллегу по худо-
жественной прозе, а теперь... Инерция знакомств, работы. Абдуллаев те-
перь ему платит тысячу долларов.
- Пойдемте обедать, - сказал Абдуллаев.
Свет погас. Прожектор выхватил крупно руки Маши. Алексей из темноты
бодро запел:
Пройдут года, настанут дни такие, Когда советский трудовой народ
Вот эти руки, руки молодые, Руками золотыми назовет.
Повсюду будем первыми по праву. И говорим от сердца от всего, Что
не уроним трудовую славу Своей страны, народа своего!
После этого луч прожектора осветил сидящую в кресле Ильинскую. Она
задумчиво смотрела в зрительный зал.
- Муж оставил меня в пятьдесят шестом году. Я играла горничных и
воспитывала сына. Когда сыну исполнилось двадцать лет, он начал зани-
маться штангой. За год накачался до неузнаваемости. Стал победителем
первенства страны, и умер скоропостижно. Я думаю, он совершал ежеднев-
ное насилие над своим организмом ради дурацкой победы, о которой те-
перь никто не помнит. И я, сознаюсь, совершила насилие над собой, с
горя родила от главрежа Гену. То было в шестьдесят шестом году. И вот
Гена вырос, стал гражданином США, я пожила у него в Нью-Йорке, а те-
перь он здесь, устроил представительство своей фирмы, торгует компь-
ютерами. И жизнь теперь кажется лирикой, которую можно читать, а можно
и не...
Пошел дождь. По стеклам террасы потекли струйки.
После обеда Абдуллаев сказал:
- Я с Мишей съезжу на переговоры. К восьми часам вернемся.
Они ушли.
И дождь кончился. Выглянуло солнце. На улице было жарко, даже душ-
но.
- Пойдемте купаться, - сказала Маша.
- Я останусь, почитаю, - сказала Ильинская.
- Что вы читаете? - спросила Маша.
- Борхеса.
- А я к нему охладела, - сказала Маша. - Вообще охладела к прозе.
- Может быть, и я охладею, - сказала Ильинская.
Александр Сергеевич поднялся, сказал:
- Да, нужно прогуляться к реке, ноги помочить.
- Идемте, - сказал Алексей. - Я удочку возьму.
- Днем, говорят, плохо клюет, - сказал Александр Сергеевич.
- А я так с ней посижу.
Они вышли на крыльцо и по асфальтированной дорожке, по обе стороны
которой цвели пионы, спустились к реке. Тут был устроен пляж, насыпан
желтый мелкий песок, врыты скамейки.
Маша разделась. На ней был белый купальник. Александр Сергеевич
увидел ее загорелые плечи и худенькие, как крылья, лопатки. Маша стоя-
ла лицом к реке и размахивала руками.
- У вас красивая фигура, - сказал Алексей.
- Я об этом никогда не заботилась, - сказала Маша.
Алексей молча пошел вдоль берега к кустам. Там он размотал удочку,
бросил крючок в воду и сел на траву, затем стащил с себя рубашку.
Александр Сергеевич не спеша разделся и, опережая Машу, пошел в во-
ду. Он шел медленно, ощупывая ступнями дно, и когда вода стала ему по
грудь, поплыл саженками на тот берег. Маша поплыла за ним подобием
брасса. Они вылезли на том берегу и принялись загорать.
- Я хотел вас спросить об Абдуллаеве, - сказал Александр Сергеевич.
- Что?
- Спрашиваю об Абдуллаеве. Что он за человек?
- Талантливый человек.
- Вы любите его?
- Нет. Я просто с ним сплю, - лениво сказала Маша.
- Собственно, это я и хотел узнать.
- Узнали?
- Узнал.
- А вы что тут делаете? - спросила Маша.
- Спасаюсь от нищенства, - усмехнулся Александр Сергеевич.
- Спасибо за откровенность.
- У меня комната в коммуналке. В любую минуту я могу уехать отсюда.
А зачем? Здесь я сыт, обласкан. Имею хороших собеседников, не беспоко-
юсь о куске. И мне Абдуллаев нравится.
- Чем?
- Никогда не задает вопросов.
- Вон кто-то на лодке плывет, - сказала Маша.
- Я бы сейчас поел окрошки, да чтобы квас был похолоднее и свежих
огурчиков побольше... У вас, Маша, есть цель жизни? - вдруг спросил
Александр Сергеевич.
Маша недоуменно посмотрела на него.
- Это про жизнь? Что ее нужно прожить так, чтобы не было мучительно
больно за бесцельно прожитые годы? - усмехнулась Маша и добавила: -
"Как закалялась сталь"...
- При чем здесь "Как закалялась сталь"! Это Чехов. У него бригада,
писавшая эту "Сталь", списала. Я хорошо помню этот кусок. Слушайте:
"Жизнь дается один раз, и хочется прожить ее бодро, осмысленно, краси-
во. Хочется играть видную, самостоятельную, благородную роль, хочется
делать историю, чтобы те же поколения не имели права сказать про каж-
дого из нас: то было ничтожество или еще хуже того"... Но Чехов не был
бы Чеховым, если бы не довел эту мысль до логического конца: "Я верю и
в целесообразность, и в необходимость того, что происходит вокруг, но
какое мне дело до этой необходимости, зачем пропадать моему "я"?" Вот
в чем дело. В "Стали" человек стада дан, а у Чехова индивидуальности,
жизнь каждого - бесценна, божественна.
Маша долгим взглядом следила за лодкой, затем сказала:
- У меня какие-то провалы в душе. Ничего не понимаю, что вы говори-
те. Со мной часто так бывает, смотрю, слушаю, но ничего не понимаю.
Все куда-то проваливается. Но каждый отдельный момент кажется важным,
самым важным! Я с какой-то исступленностью сочиняла рассказы, стреми-
лась к оригинальности... И все провалилось, затянулось, забылось. К
чему? Зачем? Неизвестно.
- Искусство требует каждодневной работы в течение всей жизни, бе-
зоглядного служения, и тогда, когда тебя печатают, и тогда, когда тебя
не печатают. Каждый день!
- Мне скучно каждый день заниматься одним и тем же, - сказала Маша.
- Я хочу разнообразия, полноты впечатлений!
- Значит, вы не художник, - мягко сказал Александр Сергеевич. -
Ведь художник - это от слова "худо". Ему хуже всех на свете, но он тя-
нет свою лямку. А вы... Так, обыкновенная женщина. Через год вам надо-
ест газета. Вы найдете что-нибудь другое. Например, будете снимать
фильмы...
Маша оживилась:
- Я об этом еще не думала. А ведь снимать фильмы - это самое заме-
чательное, что может быть. Абдуллаев купит камеру и все необходимое, а
вы, милый Александр Сергеевич, будете играть главную роль!
- Мне главную не надо, - сказал Александр Сергеевич. - Я вам гене-
рала сыграю, но такого... В сценарии это нужно учесть!
- Честно говоря, я сейчас, глядя на вас, подумала, что старики в
тысячу раз интереснее молодых. Жаль, что вы не молодой, а то бы я вас
полюбила.
- Отчего это вам вдруг захотелось любви? Вам ее не хватает?
- Вам я могу сказать. Очень не хватает. То есть она у меня бывает
почти что каждый день, но мне этого мало. Я какая-то ненасытная.
Александр Сергеевич погладил ладонью ее спину, потом быстро встал и
пошел в воду.
Алексей задремал у куста, удочка выпала из рук.
- Клюет! - крикнул Александр Сергеевич, выбредая освеженным, в кап-
лях, из воды.
Алексей встрепенулся, медленно вытянул леску из воды и начал сматы-
вать удочку. Маша переплыла реку, вышла на берег, сказала:
- Чей выход?
Сверху послышался голос режиссера:
- Вороны!
- Я поменяю все свои жизненные устои ради свободного перемещения в
пространстве истории, до истории и после истории, я невольница свобо-
ды, выброшенная из небытия биологическим мутным плевком кодирования
