сострадателен, религиозен: всеобщая норма не дана здесь как факт, и
самый голос совести, говоря БОЛЕЕ ИЛИ МЕНЕЕ громко и настойчиво,
очевидно, может (как факт) обязывать лишь в той мере, в какой он
слышен в каждом данном случае.
От первичных данных нравственности неизбежен переход к принципам,
коеорые выводит из них разум и которые попеременно выступали на первый
план в различных этических учениях.
ГЛАВА ВТОРАЯ.
АСКЕТИЧЕСКОЕ НАЧАЛО В НРАВСТВЕННОСТИ
Основное нравственное чувство стыда фактически заключает
в себе отрицательное отношение человека к овладевающей им
животной природе. Самому яркому и сильному проявлению этой природы
дух человеческий, даже на очень низких степенях развития,
противопоставляет сознание своего достоинства: мне стыдно
подчиняться плотскому влечению, мне стыдно быть как животное,
низшая сторона моего существа не должна преобладать во мне,- такое
преобладание есть нечто постыдное, греховное. Это самоутверждение
нравственного достоинства - полусознательное и неустойчивое в простом
чувстве стыда - действием разума возводится в ПРИНЦИП АСКЕТИЗМА.
Предмет отрицательного отношения в аскетизме не
есть материальная природа вообще. Нельзя найти такой точки
зрения, с которой бы можно было разумно утверждать, что эта
природа, объективно созерцаемая - в сущности ли своей или в
явлениях,- есть зло. Так называемые "восточные" учения,
отличающиеся крайним аскетизмом, представляют ту
характерную особенность, что начало зла в них отождествляется
с материей физического мира (в отличие от истинного
христианства, полагающего источник зла в области
нравственной). Но, строго говоря, ни в одной из
религиозно - философских систем Востока нельзя найти
такого отождествления зла с материальною природой.
Так, в системе иранского типа с более резких дуализмом - в
манихейсиве - материальная природа мало отождествляется со злом.
Природный мир имеет в себе светлую стихию, происходящую из царства
всеблагого божества; эта светлая стихия проявляется не только в
световых явлениях, но скрыта также и в растительной и животной жизни.
Само высшее божество представляется манихеям не иначе как в образе
света. "Восточные" системы не допускают отождествления зла с
материальною природой - самою по себе; если же вместо этого
бессмысленного отождествления поставить утверждение, что В
МАТЕРИАЛЬНОЙ ПРИРОДЕ МИРА И ЧЕЛОВЕКА ЕСТЬ ЗЛО, то на стороне
этой истины окажутся все глубокомысленные учения, как восточные,
так и западные. Эта истина не зависит от какого-нибудь
метафизического понятия о материи и природе: так как мы сами
причастны материальной природе, то по внутреннему опыту можем
сказать, что есть и чего нет в ней по отношению к требованиям
нашего духа.
Нормальный человек самого высокого духовного развития нисколько не
стыдится того, что он - существо телесное или материальное вообще;
никому не стыдно иметь тело протяженное, определенного очертания, с
определенным весом и окраской, т.е. нам не стыдно всего того, что у
нас общего с камнем, деревом, куском металла; только в отношении того,
в чем мы уподобляемся самым близким к нам существам из смежного с нами
царства природы - высшим животным, является у нас чувство стыда и
внутреннего противоборства, показывающее, что именно здесь, где мы
существенно соприкасаемся с материальною жизнью мира, где мы можем
действительно слиться с нею,- здесь мы и должны оторваться от неё и
подняться над нею.
Предметом стыда оказывается та область нашего материального бытия,
которая хотя имеет непосредственное отношение к духу, ибо может
внутренно возбуждать его, но при этом не только не служит
выражением духовной жизни, а наоборот, через неё процесс жизни
чисто-животной стремится захватить человеческий дух в свою
сферу, подчинить или поглотить его. Вот этот-то захват со
стороны материальной жизни, стремящейся сделать разумное существо
человека страдательным орудием или же бесполезным прилатком
физического процесса, вызывает противодействие духовного начала,
непосредственно выражающееся в чувстве стыда. Здесь разумное
утверждение известной нравственной нормы психологически облекается в
аффект страха перед ее нарущением или же скорби о нарушении
совершившемся. Эта норма, логически предполагаемая фактом стыда,
гласит в самом общем своем выражении: ЖИВОТНАЯ ЖИЗНЬ В ЧЕЛОВЕКЕ
ДОЛЖНА БЫТЬ ПОДЧИНЕНА ДУХОВНОЙ.
Поскольку факт стыда не зависит от индивидуальных, племенных и
прочих особенностей, и содержащиеся в нем требование имеет характер
ВСЕОБЩИЙ, что в соединении с логическою НЕОБХОДИМОСТЬЮ этого
требования сообщает ему полное значение нравственного ПРИНЦИПА.
Человек, как и животное, живет общею жизнью
вселенной. Существенное различие заключается лишь в способе
участия того и другого в этой жизни. И животное, как существо
одушевленное, внутренно, психически участвуют в захватывающих его
процессах природы; оно знает, что для него в этих процессах приятно и
что неприятно.
Человек сам оценивает свое участие в мировом процессе не по
отношению только к данным явлениям, действующим на него как
ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ ПОБУЖДЕНИЯ, а по отношению также к общему принципу
всякой деятельности - к идее достойного и недостойного бытия, или
добра и зла, которая сама становится определяющим основанием или
мотивом человеческой деятельности.
На первоначальных степенях своего развития человек есть духовное
существо более в возможности, чем в действительности, но именно эта
возможность высшего бытия, выражающаяся в самосознании и
самообладании, в противоположность слепой и не владеющей собой
природе,- именно эта самосознательная и самообладающая духовная
потенция и подвергается опасности со стороны плотской похоти. Плоть,
т.е. материя, выходящая из своего страдательного положения, психически
стремящаяся к самостоятельности и безмерности, тем самым пытается
привлечь к себе духовную силу, вовлечь ее в свой процесс, чтобы
разрешить ее в себя и усилиться на ее счет. Это возможно потому, что
хотя по идеальной своей сущности духовное бытие неоднородно с
материальным, но по своему фактическому, проявляемому существованию в
действительном человеке, как сила воплощенная, дух или, точнее, жизнь
духа, есть только видоизменение материального бытия, т.е. ближайшим
образом - животной души. С этой реальной точки зрения это - два вида
энергии, превратимые один в другой,- подобно тому, как механическое
движение превращается в теплоту и обратно. Плоть (т.е. животная душа
как самостоятельная) сильна только слабостью духа, живет только его
смертью. А потому и дух для своего сохранения и усиления требует
ослабления плоти, переведенная ее из действующего состояния в
потенциальное. Таков реальный смысл выставленной нами выше
нравственной нормы, или основоположения, гласящего, что плоть должна
быть подчинена духу. Здесь же основание всякой практики настоящего,
нравственного аскетизма.
Нравственное требование подчинения плоти духу встречается с
обратным фактическим стремлением плоти подчинить себе дух, вследствие
чего аскетический принцип двоится: требуется, во-первых, оградить
духовную жизнь от захватов плотского начала и, во-вторых, покорить
область плоти, сделать животную жизнь лишь потенцией или материей
духа. Существуют три главные момента в борьбе духа с
плотью:
1) внутреннее самаразличение духа и плоти
2) действительное отстаивание духом своей
независимости
3) явное преобладание духа над плотью, или упразднение дурного
плотского начала.
Первый момент, определяющий человека в отличие от животных, есть
нечто данное, именно в чувстве стыда; третий, как следствие духовного
совершенства, когда оно будет уже достигнуто,не может быть прямым
предметом нравственного требования или предписания в настоящем. В
области этики остается, таким образом, лишь второй момент; и наш
нравственный принцип получает следующее ближайшее определение:
ПОДЧИНЯЙ ПЛОТЬ ДУХУ, НАСКОЛЬКО ЭТО НУЖНО ДЛЯ ЕГО ДОСТОИНСТВА И
НЕЗАВИСИМОСТИ. ИМЕЯ ОКОНЧАТЕЛЬНОЮ, УПОВАЕМОЮ ЦЕЛЬЮ БЫТЬ ПОЛНЫМ
ГОСПОДИНОМ ФИЗИЧЕСКИХ СИЛ СВОЕЙ И ОБЩЕЙ ПРИРОДЫ, БЛИЖАЙШЕЮ,
ОБЯЗАТЕЛЬНОЮ СВОЕЮ ЦЕЛЬЮ СТАВЬ: НЕ БЫТЬ ПО КРАЙНЕЙ МЕРЕ ЗАКАБАЛЕННЫМ
СЛУГОЙ БУНТУЮЩЕЙ МАТЕРИИ, ИЛИ ХАОСА.
Так как тело человеческое (в своем анатомическом строении и
физиологических отправлениях) не имеет самостоятельного нравственного
значения, а может служить выражением и орудием как для плоти, так и
для духа, то нравственная борьба между этими двумя сторонами нашего
существа происходит и в области телесной, или органической жизни -
борьба за власть над телом.
В области телесной жизни наша нравственная задача состоит,
собственно, в том, чтобы не определяться страдательно плотскими
влечениями, особенно в двух главнейших отправлениях нашего организма -
питании и размножении.
Но в качестве предварительного упражнения, впрочем,
самостоятельного нравственного характера, важно, чтобы дух приобрел
власть и над такими отправлениями нашего животного организма, которые
не состоят в прямом отношении к "похотям плоти", каковы ДЫХАНИЕ И
СОН.- Дыхание есть основное условие жизни и постоянный способ общения
нашего тела с окружающей средой. Для власти духа над телом может быть
только желательно, чтобы эта основная функция находилась под
управлением или "контролем" человеческой воли. Некоторый контроль воли
над дыханием требуется уже просто благовоспитанностью. Аскетические
цели побуждают только идти далее по этому пути. Постепенным
упражнением легко достигнуть того, чтобы не дышать ртом ни во время
бодровствования, ни во сне, а затем дальнейшим шагом будет умение
удерживать всякое дыхание на более или менее продолжительное время.
Приобретенная власть над этими органическими отправлениями,
несомненно, укрепляет силы духа и дает ему твердую точку опоры для
дальнейших успехов.
Сон, как временная остановка в деятельности мозга и нервов, т.е.
прямых физиологических орудий духа, есть ослабление связи между
духовною и телесною жизнью, и для духа важно, чтобы он в этом случае
не являлся в исключительно страдательной роли; если сон вызывается
физическими причинами, то нужно, чтобы дух был способен по своим
собственным мотивам не допускать наступления сна или прерывать сон уже
наступивший. Самая склонность к чрезмерному сну показавает уже перевес
материального, страдательного начала; уступка же этой склонности и
действительное злоупотребление сном, несомненно, расслабляет дух и
усиливает плотские похоти. Поэтому в исторических проявлениях
аскетизма, например в христианском монашестве,борьба со сном имеет
значительную роль. Разумеется, выражающееся во сне ослабление связи
между духовною и телесною жизнью (точнее: между сознательною и
инстинктивною областями жизни) может совершаться и в ту и в другую
сторону: сонливцев следует отличать от сновидцев; но как общее правило
