(примечание 162), аяты "285 и 286 могут быть и мекканскими и
мединскими..." (примечание 215).
Примечания к суре 3 - "Семейство Имрана", также считающейся
мединской, начинаются с фразы: "Когда [прочтена] первая часть, ст.
1-86, неизвестно; после сражения при Бадре". Есть тут и такие
комментарии, как к 66-му аяту: "вставка, нарушающая связь" (примечание
45); к 100-му аяту: "добавление Усмана" (примечание 63; имеется в виду
третий халиф Осман); к 125-130-му аятам: "ст. 125-130 неизвестного
происхождения..." (примечание 73); к аяту 132: "...цитата Абу Бакра
(первого халифа. - Л.К.) после смерти Мухаммада" (примечание 78) и
т.д.
Та же примерно картина и в примечаниях к "мекканским сурам". Вот
сура 96 - "Сгусток": "По мусульманской традиции... первая [сура]
(переданная в ночь предопределения - лайлат аль-кадр. - Л.К.)...
Большинство ученых [полагают так же], некоторые колеблются между нею и
С. 74... Andrae (шведский востоковед. - Л.К.) ... считает, что [эта]
сура более поздняя и представляет единое произведение..." (примечания
1-2). И дальше в примечании 12: "Ст. 15-18 [добавлены] несколько
позже..." и т. д. и т.п.
Конечно, при оценке перевода дело не сводится к примечаниям о
хронологии тех или других частей переводимого произведения. И нельзя
не отметить, что в переводе академика Крачковского немало нового, что
приближает читателя к правильному пониманию этого памятника как
наиболее раннего свидетельства эпохи возникновения и развития ислама.
Уже основная формула ислама, начинающая суры Корана, передана в
переводе Крачковского словами "Во имя Аллаха...", а не "Во имя
бога...", как ее теперь обычно воспринимают. Принципиальность такого
перевода особо оговорена переводчиком[См.: Коран. Перевод и
комментарии И.Ю. Крачковского, c. 503.]. И это понятно. Культ Аллаха
как бога ислама в период составления Корана еще только выделился из
числа богов древних арабов. Поэтому и проповедники раннего ислама, в
том числе те из них, кто работал над составлением и редактированием
Корана, были прежде всего заинтересованы не в проповеди абстрактного
бога, а в утверждении уже известного арабам Аллаха как единого бога,
новое представление о котором должно было устранить культы всех старых
богов и богинь.
Безусловным, достоинством перевода И.Ю. Крачковского является
сохранение в нем той формы произношений собственных имен, какие были
приняты у арабов, а не их иудейских или христианских соответствий
(Джибриль вместо Гавриил, Нух вместо Ной, Йусуф вместо Иосиф, Ибрахим
вместо Авраам, Марйам вместо Мария и т.д.). В этом отношении И.Ю.
Крачковский, продолжая лучшие русские академические традиции, намного
поднялся над большинством более ранних переводчиков, включая Г.С.
Саблукова. Но, к сожалению, перевод И.Ю. Крачковского остался
неоконченным. "Окончательная редакция перевода не была завершена, а
обширный подготовительный материал не был целиком реализован. Самый
текст перевода остался литературно необработанным, местами сохраняя
форму подстрочника. В окончательной редакции перевод ряда стихов,
может быть, получил бы иную формулировку, как об этом можно думать на
основании переводов коранических цитат в позднейших работах И.Ю.
Крачковского"[Коран. Перевод и комментарии И.Ю. Крачковского, с. 10.].
В рукописи, над которой И.Ю. Крачковский работал с 1921 по 1930
год, неоднократно возвращаясь к ней и позднее, сохранялся и разнобой в
форме собственных имен, что также оговорено в предисловии к переводу.
"Решение вопроса о фиксации арабской формы для библейских имен (Муса
вместо Моисей, Харун вместо Аарон и т. п.) взяли на себя подготовители
и редактор (как указано в книге - В.А. Крачковская, П.А. Грязневич и
В.И. Беляев. - Л.К.), так как у автора на протяжении всего текста
встречается непоследовательная передача - то в одной, то в другой
форме"[Там же с. 11].
В комментариях академика Крачковского, имеющих форму
предварительного "краткого конспекта примечаний", ощущается порой
сильное влияние мусульманской традиции и ее модернизированных
истолкований. Впрочем, иногда это воспринимается как досадная описка,
своего рода lapsus kalami. Так, в примечании 62 к словам 91-го аята
второй суры Корана "Кто был врагом Джибрилу..." сказано: "У евреев
Гавриил - злой ангел"[Коран. Перевод и комментарии И.Ю. Крачковского,
с. 508.]. На поверку Гавриил в иудаизме, как и в христианстве, - один
из главных ангелов - "сила господня", он характеризуется не злыми, а
добрыми качествами. Мнение же о том, что он считается в иудаизме
грозным, злым, как оказывается, идет от мусульман, авторов известных
тафсиров - аль-Бухари (810-870), аз-3амахшари (1074-1143), аль-Байдави
(ум. ок. 1286 г.), которые, добросовестно пересказывая Коран, создали
впечатление, что раз враги Джибриля - "враги божьи", иудеи, то и их
ангел Гавриил - злой. Таким образом, в комментарии в этом случае
оказалась описка или, вернее, некритически воспринятый взгляд
мусульманских истолкователей Корана. То, что такое мнение было среди
мусульман распространено, определило, очевидно, и детальный рассказ о
причине его возникновения еще в старых энциклопедических изданиях, в
том числе выходивших в царской России[См. ст. "Гавриил". - Еврейская
энциклопедия. Спб., б. г., т. 5, с. 931-932.].
И.Ю. Крачковский, в целом высоко оценивая значение перевода
Корана Г.С. Саблукова, вместе с тем справедливо отметил, что "его
основная установка на понимание текста согласно поздней мусульманской
традиции едва ли правильна..."[Крачковский И.Ю. Избранные сочинения,
т. 5, с. 128.]. Однако нельзя не отметить, что влияние этой традиции
порой сказывается и в переводе Крачковского, в том виде, как он издан
в 1963 году. И лишь детальные комментарии в известной мере это влияние
ослабляют.
Вот пример. Коран, как мы уже отметили, первое крупное
произведение письменно зафиксированной арабской прозы. К тому же
прозы, хотя и записанной, но чаще всего с устной передачи, а порой
воспроизведенной по памяти через годы после ее произнесения. Было бы
странно, если бы в таком тексте не встречалось тех или иных
непоследовательностей, описок, недосмотров и т. п. Те, кто считал его
сочинением, не сотворенным людьми, "священным", "божественным", и даже
создал мусульманское учение о его "неподражаемости" - иджаз
аль-Куръан, не хотели замечать этих недостатков, а если и замечали их,
то пытались всячески затушевать, шли на их искусственные истолкования.
Так случилось с чтением начала 121-го аята 16-й суры Корана - "Пчелы":
"инна Ибрахйма кяна-уммятан", то есть: "подлинно, Ибрахим был народ
(народом)". Вопреки элементарной логике, вместо арабского слова
"уммятан" предлагали читать другие слова, особенно часто "имам" -
стоящий впереди, предстоятель, ибо в 118-м аяте 2-й суры Корана Аллах,
обращаясь к Ибрахиму, говорит, что он поставит (или - сделает) его
"для людей имамом".
Однако и среди мусульманских богословов появились истолкователи,
не удовлетворявшиеся такой подменой. Из них шейх-уль-ислам аль-Хамиди
подыскал "обоснование" 121-му аяту 16-й суры в том, что якобы лишь об
Ибрахиме, соединявшем в себе превосходные добродетели многих, можно
сказать, что он один будто был "некоторого рода обществом" - "бер
джемагат булды"[Аль-Хамиди. Куръан тафсири. Казань, 1907, т. 1, с. 499
(на татарском яз.).].
Переводчики Корана на русский, немецкий и другие европейские
языки, как правило, продолжали следовать за основной мусульманской
традицией. И у Саблукова и у Крачковского написано: "был имамом".
Саблуков, правда, готовил особое пояснение слова "уммят (уммятан)" для
второго выпуска Приложений к переводу Корана, оставшегося
неопубликованным, а Крачковский указал в примечании другие переводы и
исследования, и в их числе критическую работу проф. Е.А. Малова
(1835-1918), о котором в "Очерках по истории русской арабистики" писал
как об "основательном знатоке татарского и арабского
языков"[Крачковский И.Ю. Избранные сочинения, т. 5, с. 129.]. Более
определенно примечание к новому изданию немецкого перевода Макса
Геннинга, где сказано: "Другое чтение: eine Gemeinde (umma)"[Der
Koran. Aus dem arabischen Ubersetzung von Max Henning. (Reclams
Universal Bibliothek, Bd. 351), 1968, S. 259.], то есть община,
общество, приход; по-арабски умма - народ. Так, истина, преодолевая
клерикальную традицию, медленно, но настоятельно пробивает путь к
широкому читателю.
О догмате несотворенности Корана
Философия, история, филология, медицина и точные науки,
развивавшиеся в средние века в Халифате, получили широкое признание
далеко за его пределами. Теперь, после крушения колониальной системы
империализме и образования на ее развалинах ряда самостоятельных,
суверенных государств Азии и Африки, играющих все более заметную
политическую и экономическую роль в современном мире, об этом факте
заговорило и исламоведение Запада.
Называя по признаку литературного языка и письменности культуру,
науку и технику всех народов Халифата арабской и произвольно сужая
понятием "ислам" весь их многогранный образ жизни, английский
исламовед Уильям Монтгомери Уотт пишет: "Когда арабские исследования,
арабская мысль, арабские сочинения предстают в полном объеме,
становится ясно, что без арабов европейская наука и философия не
смогли бы развиваться такими темпами. Арабы были не просто
передатчиками, но подлинными носителями греческой мысли. Они не только
сохранили живыми науки, которые постигли, но и расширили их диапазон.
Когда около 1100 г. европейцы стали серьезно интересоваться наукой и
философией своих врагов сарацинов (от арабского "шаркин" - восточных;
имеются в виду арабы, турки, иранцы, народы Северной Африки. - Л.К.),
эти науки были в расцвете. Европейцам пришлось учиться у арабов всему,
что было возможно, прежде чем они смогли двинуться вперед"[Монтгомери.
Уотт У. Влияние ислама на средневековую Европу. М., 1976, с. 65.].
Еще на грани VIII-IX веков, отмеченных значительным оживлением
экономической и культурной жизни Халифата, в нем возникают и получают
распространение передовые для своего времени идейные течения,
сторонники которых разрабатывают учения, приходившие в противоречие со
взглядами суннитских ортодоксов схоластов. Они знакомятся с
выдающимися творениями древней науки и литературы, в том числе с
сочинениями Аристотеля и других мыслителей древних Греции, Ирана,
Индии, переводят их, в меру сил и возможностей развивают свою
философскую, научную мысль. В числе сторонников таких позитивных
течений находились люди, получившие название мутазилитов (от арабского
"му'тазила" - удаляющиеся, отделяющиеся, обособившиеся), которые очень
рано были втянуты в догматические споры, в том числе о сотворенности
или несотворенности Корана. В Халифате о них говорили как о "людях
справедливости и единства" (бога) - "ахль альадль ва-т-таухид".
Согласно мутазилитам, Коран сотворен Аллахом, а допущение
извечности и несотворенности этой книги равносильно наделению ее
свойствами бога или, иначе, признанию наряду с Аллахом второго бога.
Мутазилиты толковали Коран во многом аллегорически, своих же
противников - суннитских богословов-ортодоксов - именовали
двоебожниками, сопоставляли их взгляды с учением христиан об Иисусе
Христе и его "единосущности" богу. Согласно доводам
теологов-мутазилитов, этим самым ортодоксы-сунниты нарушают принцип