Он спросил у нее, доказывал ли он ей когда-нибудь всю силу своей любви.
- О да, я и в самом деле храню воспоминание о свидетельствах вашей
любви ко мне, - отвечала она, - хотя я ничего не имела бы против, выражай вы
ее чуточку многословнее.
- Стало быть, вы находили их чересчур скупыми и редкими?
- Они были столь же скупы, сколь и нередки, мой друг, но чаще всего
бессловесны. Однако я любила вас. Ах, как мне хотелось бы опять готовить вам
персиковый сироп!
Карета остановилась перед их домом. Он вышел и протянул руку, чтобы
помочь ей сойти.
- Я не могу, - сказала она.
Его лицо омрачилось такой грустью, что госпоже де Сент-Коломб захотелось
коснуться щеки мужа.
- У вас нездоровый вид, - промолвила она.
Он достал из кареты свою виолу в чехле и положил ее на дорогу. Потом сел
на подножку кареты и заплакал. Она вышла из экипажа. Он торопливо вскочил и
распахнул перед нею ворота. Они пересекли мощеный двор, поднялись на крыльцо
и вошли в залу, где он прислонил инструмент к камину. Он сказал жене:
- Печаль мою безгранична. Вы были в праве предъявить мне этот упрек. Но
слова не способны выразить то, что у меня на сердце; я не умею изъяснить вам
мои чувства:
Он толчком открыл дверь, выходившую на террасу и в сад. Они прошли по
лужайке. Он указал пальцем на хижину в развилке шелковицы, со словами:
- Вот домик, в котором я разговариваю.
И он вновь тихо заплакал. Они подошли к белой лодке.
Госпожа де Сент-Коломб села в нее, тогда как он придерживал суденышко за
борт, чтобы оно не отошло от берега. Она подобрала платье, стараясь не
замочить его на мокром дне лодки. Он выпрямился. Глаза его были опущены. Он
так и не увидел, что лодка отчалила. И, помолчав, заговорил вновь, сквозь
слезы, текущие по щекам:
- Даже не знаю, как вам сказать, мадам. Прошло двенадцать лет, а
простыни нашего ложа все еще не остыли.
ГЛАВА 16
Визиты господина Маре сделались крайне редки. Теперь Мадлен встречалась
с ним в Версале или Вобуайене, и их любовные свидания проходили в комнатке
деревенской гостиницы. Мадлен все поверяла ему. Вот почему она и рассказала,
что ее отец сочинил прекраснейшие пьесы, каких еще не слышал мир, но никому
не играет их. Одна называлась "Скорбный плач", другая - "Лодка Харона".
Однажды они сильно испугались. Это случилось в доме Сент-Коломба. Марен
Маре намеревался послушать тайком, забравшись под шелковицу, пьесы, о
которых говорила ему Мадлен. Марен сидел в зале. Она стояла перед ним. Она
подошла вплотную к нему. Ее грудь едва не касалась его лица. Мадлен
расстегнула корсаж, приспустила сорочку. Груди ее вырвались наружу. Марен
Маре приник к ним губами.
- Мадлен! - крикнул вдруг господин де Сент-Коломб.
Марен Маре кинулся за портьеру ближайшего окна. Мадлен побледнела и
торопливо оправила сорочку.
- Да, отец?
- Нам нужно сыграть гаммы и терцию и квинту.
- Хорошо, отец.
Господин де Сент-Коломб вошел в залу. Он не заметил Марена Маре. Отец и
дочь тотчас вышли. Когда Марен Маре услышал отдаленные звуки настраиваемых
виол, он выбрался из своего убежища, чтобы потихоньку улизнуть через сад. На
террасе он наткнулся на Туанетту; она стояла, опершись на балюстраду, и
глядела вдаль. Она остановила его, придержав за руку.
- Ну, а как ты находишь меня?
И она потянулась к нему, обнажив грудь, как только что сделала ее
старшая сестра. Марен Маре засмеялся, поцеловал ее и убежал.
ГЛАВА 17
В другой раз, спустя какое-то время, летним днем Гиньотта, Мадлен и
Туанетта пошли в часовню - обмахнуть пыль со статуй святых, снять паутину в
углах, вымыть пол, почистить стулья и скамьи, расставить свежие цветы, и
Марен Маре решил сопровождать их. Поднявшись на хоры, он заиграл на органе.
Внизу он видел Туанетту, тершую тряпкой пол и ступени алтаря. Она поманила
его к себе. Он спустился. Было Очень жарко. Взявшись за руки, они прошли
через ризницу во двор, бегом пересекли кладбище, выбрались за ограду и
очутились в кустах на опушке леса.
Туанетта сильно запыхалась. В широком вырезе платья виднелась открытая
грудь, влажная от испарины. Глаза ее ярко блестели. Она потянулась к нему
полуобнаженным телом.
- Гляньте-ка, у меня весь корсаж промок от пота, - сказала она.
- У вас груди пышнее, чем у вашей сестры. Он пристально смотрел на ее
груди. Он придвинулся к ней, взял за руку, собрался было поцеловать, но
резко отстранился и шагнул назад. Он выглядел растерянным и сметенным.
- У меня так горячо в животе, - шепнула девушка, стиснув его руку и
привлекая к себе.
- Но ваша сестра: - пробормотал он и вдруг заключил ее в объятия. Они
бурно обнялись. Он целовал ей глаза. Он измял ее сорочку.
- Разденьтесь догола и возьмите меня, - попросила она. Она была совсем
еще ребенком. Она твердила:
- Разденьте меня догола! А потом разденьтесь сами!
Ее тело было по-женски округлым и упругим. Они соединились.
В тот миг, когда она, поднявшись с земли и стоя обнаженной, надевала
сорочку, ее тело, пышными грудями и крепкими ряжками, озаренное сбоку
заходящим солнцем, показалось ему самым прекрасным женским телом на свете.
- Мне совсем не стыдно, - сказала она.
- А мне стыдно.
- Мне вдруг так захотелось тебя!
Он помог ей зашнуровать платье. Она стояла к нему спиной, высоко подняв
руки. Он покрепче затянул талию. Она не носила панталон под юбкой. Она
сказала:
- Ну, теперь Мадлен совсем отощает.
ГЛАВА 18
Они лежали полураздетые в комнате Мадлен. Марен Маре сел, прислонясь к
спинке кровати. Он сказал ей:
- Я расстаюсь с вами. Вы сами могли убедиться, что во мне уже не
осталось желания к вашему телу.
Она взяла Марена за руки и, медленно склонив лицо в его ладони,
заплакала. Он тяжело вздохнул. Перевязь альковной занавеси распустилась и
упала в тот миг, когда он натянул штаны и собрался завязать их. Мадлен взяла
шнурки у него из рук и поднесла их к губам.
- Ваши тихие слезы трогают мне душу. Но я покидаю вас, ибо не ваши,
другие груди видятся мне в ночных грезах. И другие лица стоят передо мною.
Сердце человеческое поистине ненасытно. И разум наш не знает отдохновения.
Жизнь прекрасна в той же мере, сколь и безжалостна, как наши жертвы.
Она молчала, опустив голову, перебирая завязки его штанов, гладя ему
живот. Внезапно она выпрямилась, взглянула ему в лицо и, вся красная,
прошептала:
- Замолчи и убирайся!
ГЛАВА 19
Мадемуазель де Сент-Коломб занемогла; она так исхудала и ослабла, что ей
пришлось слечь в постель. Она была беременна. Марен Маре не осмеливался
приходить и справляться о ее здоровье, но назначил Туанетте дни для встреч
на берегу Бьевры, за мостками для стирки белья. Там он пускал своего коня
пастись на лугу, а сам расспрашивал Туанетту, как проходит беременность
Мадлен. Вскоре та разрешилась мальчиком, но ребенок родился мертвым. Марен
попросил Туанетту передать сестре сверток от него; там лежали полусапожки из
желтой телячьей кожи, на шнурках, сшитые его отцом. Мадлен бросила было
подарок в горящий камин, однако Туанетта этому воспротивилась. Наконец
Мадлен выздоровела. Она принялась читать жизнеописания Отцов-пустынников. Со
временем Марен и вовсе перестал приходить.
В 1675 году он занимался композицией у господина Люлли(13). В 1679 году
умер господин Кенье. Марен Маре, которому исполнилось двадцать три годи, был
назначен первым музыкантом королевского кабинета, получив, таким образом,
должность бывшего своего учителя. Также он стал дирижером оркестра при
господине Люлли. Он начал сочинять оперы. Он женился на Катрин д'Амикур, и у
них родилось девятнадцать детей. В тот год, когда открыли склепы Пор-Руайаль
(ибо король письменным указом повелел сровнять монастырь с землею, а останки
господ Амона(14) и Расина(15) швырнуть собакам), он вернулся к теме
"Мечтательницы".
В 1686 году он жил на улице Дюжур, подле церкви святого Евстафия.
Туанетта вышла замуж за господина Прду-младшего, работавшего, как и его
.b%f, в Ситэ, мастером струнных инструментов, и родила от него пятерых
детей.
ГЛАВА 20
Девятый раз, когда он почувствовал рядом с собою присутствие своей
супруги, пришелся на весну. Случилось это во время великих гонений 1679
года. Поставив на стол вино и блюдо с вафлями, он играл в своей хижине.
Прервавшись, он спросил ее:
- Мадам, как это возможно, что вы приходите сюда после смерти? Куда
подевалась моя лодка? Отчего при виде вас слезы мои высыхают? Может быть, вы
все-таки призрак? Или я схожу с ума?
- О, забудьте свои страхи. Лодка ваша давным-давно сгнила в тине.
Потусторонний мир не более непроницаем, чем это суденышко.
- Я страдаю, мадам, оттого, что не могу прикоснуться к вам.
- Ах, сударь, это ведь все равно, что коснуться ветра.
Она говорила медленно, как и все мертвые. Она добавила:
- Не думайте, будто я не страдаю оттого, что бесплотна, словно ветер.
Однако, этот ветер иногда доносит до ваших взоров частицы наших подобий.
Она замолчала, глядя на руки своего мужа, лежащие на красном дереве
виолы.
- А вы по-прежнему не очень-то красноречивы! - молвила она. - Чего же вы
ждете, мой друг? Играйте!
- Что вы так внимательно разглядывали, пока молчали?
- Играйте же! Я разглядывала ваши постаревшие руки на красном дереве
виолы.
Он замер. Он впился глазами в свою супругу, потом, впервые в жизни или,
по крайней мере, так пристально, как никогда доселе, взглянул на эти
сморщенные, желтые, в самом деле поблекшие руки. Он вытянул их обе перед
собой. Они были покрыты синеватыми пятнами, словно у мертвеца, и это
наполнило счастьем его душу. Эти признаки старости сближали его с нею или с
тем, чем она была нынче. Сердце его бурно колотилось от радости, пальцы
дрожали.
- Мои руки! - выговорил он. - Вы говорите о моих руках!
ГЛАВА 21
К этому часу солнце уже давно село. Небо заволокли грузные дождевые
тучи, настала тьма. Воздух был пронизан сыростью, предвещавший близкий
ливень. Он шагал по берегу Бьевры. Вновь увидел дом с башенкой и, наконец,
остановился перед высокой стеной, что огораживала усадьбу со всех сторон.
Издали до него временами долетали звуки виолы учителя. Они взволновали его.
Он прошел вдоль ограды до самой реки; цепляясь за корни дерева, оголенные
быстрым течением, он с трудом обогнул стену и взобрался на пригорок, - здесь
уже начинались владения Сент-Коломбов. От старой раскидистой ивы остался
теперь один ствол. И лодки тоже больше не было. Он подумал: "Ива погибла.
Лодка затонула. Здесь я любил девушек, которые нынче, верно, уже матери
семейств. Я познал их невинную красоту". У ног его больше не суетились куры
и гуси, - значит, Мадлен здесь не живет. Прежде она загоняла из по вечерам в
курятник, и ночью слышно было, как они возятся, кудахчут и гогочут внутри.
Прячась в тени ограды, он пошел на звуки виолы, к хижине своего учителя, и,
закутавшись поплотнее в дождевой плащ, приник ухом к дощатой стенке. Он
услышал протяжные жалобные арпеджио, они напоминали импровизации Куперена-
младшего(16), которые тот исполнял на органе в церкви Сен-Жерве. Сквозь
узенькое оконце сочился тусклый свет. Потом виола умолкла, и он услышал, как
учитель заговорил с кем-то, хотя ответа не расслышал:
- Мои руки! - воскликнул он. ! Вы говорите о моих руках!
И еще:
- Что вы так внимательно рассматривали, пока молчали?
Спустя час господин Маре удалился, все тем же неудобным путем, каким и
пришел сюда.
