Затем взглянул на господина Маре и сказал:
- Время уже позднее. У меня озябли ноги. Разрешите откланяться, сударь.
И внезапно покинул своего спутника.
ГЛАВА 13
Было начало весны. Сент-Коломб вытолкнул своего ученика из домика на
шелковице. Держа виолы в руках, они оба молча пересекли сад под мелким
весенним дождем и шумно ввалились в дом. Сент-Коломб крикнул, зовя дочерей.
Вид у него был разгневанный.
Он сказал:
- Ну же, играйте, сударь! Взволнуйте, наконец, своею игрой наш слух!
Туанетта бегом спустилась по лестнице. Она села подле двери, ведущей в
сад. Мадлен подошла и поцеловала Марена Маре, который сообщил ей,
устанавливая меж колен и настраивая виолу, что вчера он играл в часовне
перед королем. У Мадлен потемнели глаза. Атмосфера была натянутой, как
струна, что вот-вот лопнет. Пока Мадлен стирала краем передника дождевые
капли с виолы, Марен Маре еще раз шепнул ей на ухо:
- Он разъярен оттого, что вчера я играл в часовне перед королем.
Лицо господина Сент-Коломба омрачилось еще больше. Туанетта сделала
предостерегающий знак Марену Маре. Однако тот, ничего не замечая, продолжал
рассказывать Мадлен о том, как королеве поставили под ноги грелку с
угольями, и как эта грелка:
- Играйте же! - приказал господин де Сент-Коломб.
- Взгляни, Мадлен, я опалил низ моей виолы. Один из стражников заметил,
что она дымится, и указал мне на нее своею пикою. Но она не сгорела. То
есть, не сгорела по-настоящему. Просто почернела и:
Два кулака с грохотом обрушились на деревянный стол. Все подскочили.
Господин де Сент-Коломб, яростно оскалившись, выкрикнул:
- Играйте!
- Ты только взгляни, Мадлен! - продолжал Марен.
- Играйте же! - взмолилась Туанетта. Но тут Сент-Коломб бросился к юноше
и вырвал инструмент у него из рук.
- Нет! - закричал Марен и вскочил с места, пытаясь отнять виолу. Однако
господин де Сент-Коломб уже не владел собою. Он метался по комнате,
` ', e(" o виолой в воздухе. Марен Маре бегал за ним, простирая руки к
своему инструменту, дабы помешать учителю совершить самое ужасное. Он
кричал: "Нет! Нет!". Мадлен, скованная ужасом, беспомощно теребила передник.
Туанетта же, встав со стула, бросилась к мужчинам.
Сент-Коломб подбежал к очагу, размахнулся и со всею силой ударил виолу о
каменную кладку. Зеркало над камином раскололось от сотрясения. Марен Маре
сжался в комок и завыл. Господин де Сент-Коломб швырнул обломки виолы на пол
и принялся топтать их своими ботфортами. Туанетта пыталась оттащить отца за
полы, зовя его по имени. Миг спустя все четверо смолкли. Теперь они стояли
неподвижно, пораженные случившимся и непонимающе глядя на обломки. Господин
де Сент-Коломб, смертельно побледнев, опустил голову на руки. Он пытался
исторгнуть свое всегдашнее горестное: "А-а-ах! А-а-ах!". Но ему не удавалось
перевести дыхание.
- Отец, отец! - твердила Туанетта с горькими слезами, гладя его по спине
и плечам.
Сент-Коломб пошевелил пальцами и выдавил наконец из груди короткий
возглас: "Ах!", словно тонущий человек в свой последний миг. Затем он вышел
прочь из залы. Марен Маре плакал в объятиях Мадлен, что стояла перед ним на
коленях, все еще дрожа от недавнего испуга. Господин де Сент-Коломб вернулся
с кошельком в руке. Развязав шнурок, он сосчитал золотые монеты, подошел к
Марену Маре бросил кошелек к его ногам и собрался было выйти. Марен Маре
вскочил и крикнул ему вслед:
- Сударь, вы могли хотя бы извинится за то, что совершили!
Господин де Сент-Коломб обернулся и с полным спокойствием ответил:
- Сударь, что такое инструмент?! Инструмент - это еще не музыка. Этих
денег вам хватит на покупку новой цирковой лошади, чтобы гарцевать перед
королем.
Мдлен рыдала, пряча лицо и рукав и пытаясь подняться с колен. Все ее
тело содрогалось от плача. Так она и стояла на коленях, в слезах, между
двумя мужчинами.
- Прислушайтесь, сударь, к рыданиям, что исторгает горе у моей дочери:
оно куда ближе к музыке, нежели ваши гаммы. Покиньте навсегда здешние места,
сударь, вы родились фигляром. Вы сможете ловко жонглировать тарелками, вы
никогда не потеряете равновесия на канате, но как музыкант вы полное
ничтожество. По размеру дарования вас можно сравнить разве что со сливою или
даже с жуком. Отправляйтесь же играть в Версаль, а еще лучше на Новый мост,
где прохожие будут вам швырять монетки на выпивку.
И господин де Сент-Коломб покинул залу, с грохотом захлопнув за собой
дверь. Господин Маре тоже бросился за порог, во двор, чтобы уйти. Двери
хлопали одна за другою.
Мадлен поспешила следом за юношей, догнала его уже за воротами. Дождь
кончился. Девушка положила руки на плечи Марену. Тот плакал.
- Я сама обучу вас всему, что преподал мне отец, - сказала она.
- Ваш отец - злобный безумец! - вскричал юноша.
- О, нет. Она молча покачала головой и повторила:
- Нет. Она увидела слезы, что текли по его щекам, и вытерла одну из них.
Она заметила руки Марена, эти обнаженные, без перчаток, руки тянулись к ней,
на них вновь закапал дождь. Она протянула ему свои. Их пальцы
соприкоснулись, и оба вздрогнули. Потом они усилили свое пожатие, прильнули
друг к другу телами, прижались губами. И поцеловались.
ГЛАВА 14
Отныне господин Марен Маре являлся в дом тайком от господина де Сент-
Коломба. Мадлен показывала ему на своей виоле все изощренные приемы игры,
которым научил ее отец. Стоя перед юношей, она заставляла его множество раз
повторять одно и то же, по-своему располагая ему пальцы на грифе, выдвигая
инструмент вперед для лучшего звучания, поправляя локоть и плечо руки,
$%`& i%) смычок. При этом они неизбежно касались друг друга. Потом она
отдалась ему, и они любились в укромных уголках дома или в тени сада. Иногда
они прокрадывались к шелковице и, затаившись под хижиною Сент-Колоба,
слушали, какие новые фиоритуры он изобрел, насколько выросло его мастерство
и каким аккордам он нынче отдает предпочтение.
Летом 1676 года, когда господину Маре исполнилось двадцать лет, он
объявил госпоже де Сент-Коломб, что его приняли ко двору в качестве
<музыканта при короле>. Они находились в саду; Мадлен подталкивала юношу к
старой шелковице, к дощатой хижине, сидевшей на низкой развилке. Сама она
уже научила его всему, что умела.
Но вот однажды, когда Марен Маре прятался под домиком, разразилась
гроза, и он, вздрогнув, несколько раз прегромко чихнул. Господин де Сент-
Коломб вышел под дождь, увидел юношу, сидевшего на мокрой земле, подбородком
в колени, и принялся пинать его ногами, клича своих слуг. Насажав ему
синяков на икрах и коленях, он схватил его за шиворот, выволок из под дерева
и приказал лакею сбегать за хлыстом. Но тут вмешалась Мадлен де Сент-Коломб.
Она объявила отцу, что любит Марена, и мало-помалу успокоила его. Грозовые
тучи прошли так же быстро, как и налетели; они вынесли в сад холщовые кресла
и уселись в них.
- Я не желаю больше видеть вас у себя, сударь. Предупреждаю последний
раз, - объявил Сент-Коломб.
- Больше вы меня здесь не увидете.
- Намерены ли вы жениться на моей старшей дочери?
- Пока я еще не могу вам этого обещать.
- Туанетта ушла к мастеру и вернется не скоро, - отвернувшись, сказала
Мадллен.
Она присела на траву рядом с Мареном Маре, прислонясь спиною к креслу
отца. Трава уже почти высохла, и в воздухе сильно запахло сеном. Сент-Коломб
устремил взор на зеленую кромку леса за рекой. Мадлен взглянула на руку
Марена, что медленно подползала к ней. Его пальцы коснулись ее груди, потом
соскользнули к животу. Девушка вздрогнула и сжала колени. Господин де Сент-
Коломб не мог их видеть. Он продолжал говорить:
- Не знаю, месье, соглашусь ли я выдать за вас дочь. Вы уже, без
сомнения, приискали себе тепленькое местечко. Вы живете во дворце, королю
нравятся ваши мелодии, коими вы сопровождаете его утехи. На мой же вкус, нет
никакой разницы, занимаешься ли ты своим искусством в роскошных каменных
палатах или в дощатой хижине на шелковице. Для меня существует нечто
большее, чем искусство, большее, чем пальцы и уши, большее, чем музыкальные
инвенции: это жизнь, исполненная страстного чувства.
- Это вы то ведете жизнь, исполненную страстного чувства? - в унисон
воскликнули Мадлен и Марен, удивленно взглянув на старого музыканта.
- Вы, сударь, нравитесь видимому королю. Мне же это никак не подходит.
Поверьте мне, я ищу понравиться, с помощью моих пальцев, тому, кого никто не
видит.
- Вы изъясняетесь загадками, месье. Боюсь, что никогда не уразумею, что
вы имеете в виду.
- Вот потому-то я и не захотел, чтобы вы сопровождали меня на моем
тернистом пути, на этой дороге, заросшей травою, усеянной каменьями. Я
принадлежу могилам. Вы же публикуете свои ловкие сочиненьица, щедро уснащая
их украденными у меня фиоритурами, и вам невдомек, что это не более, чем
восьмушки половинки на нотной бумаге!
Марен Маре вынул платок, чтобы стереть следы крови с губ. Внезапно он
нагнулся к своему учителю:
- Сударь, я хочу задать вам один вопрос.
- Да?
- Отчего вы сами не публикуете сочиненную вами музыку?
- О, дети мои, да разве я сочиняю?! Я в жизни своей ничего не придумал
сам. Я просто выражаю то, что дарят мне река, водяная ряска, дорожная
/.+k-l, букашки и гусеницы, вспоминая притом забытое имя, былые услады.
- Но разве в болотной ряске и гусеницах есть музыка?
- Когда я провожу смычком по струнам, я все равно, что рассекаю им мое
кровоточащее сердце. Мои занятия - всего лишь строгий уклад жизни, в которой
нет места безделью и пустым забавам. Я исполняю не музыку. Я исполняю мою
судьбу.
ГЛАВА 15
Настали смутные времен; с одной стороны были неспокойны Вольнодумцы, с
другой - пустились в бегство господа и Пор-Руайяль. Они давно уже
намеревались купит остров близ Америки и поселиться там, подобно пуританам,
преследуемым за свои убеждения. Господин де Сент-Коломб сохранил дружеские
связи с господином де Бюром. Господин Кустель утверждал, будто Уединившиеся
простирали свое смирение до того, что предпочли обращение <сударь> самому
слову <святой>. На улице Сен-Доминик-д'Анфер дети также величали друг друга
<сударь> и на <вы>. Временами один из этих господ присылал за Сент-Коломбом
карету, с просьбою играть на похоронах одного из них или же на Темных
мессах. В такие дни господин де Сент-Коломб невольно вспоминал свою супругу,
обстоятельства, предварившие ее кончину. В душе его по-прежнему жила любовь,
которую ничто не могло поколебать. И ему казалось, что он все так же остро
ощущает ту любовь, то одиночество, ту ночь, тот холод. Однажды, на святой
неделе, сопроводив игрою на виоле Темную мессу в часовне особняка госпожи де
Пон-Карре, он собрал ноты и приготовился уходить. Он сидел на соломенном
стуле в узком боковом проходе. Виола, убранная в чехол, стояла рядом с ним.
Органист и две монашки исполняли новую, незнакомую ему мелодию, которую он
нашел прекрасной. Он взглянул направо: она сидела подле него. Он склонил
голову. Она улыбнулась ему, слегка приподняла руку; на сей раз она носила
черные митенки и кольца.
- Пора домой, - сказала она.
Он встал и, взяв виолу, последовал за нею к выходу в полумраке, мимо
статуй святых, облаченных в лиловые мантии. На улице он отворил дверцу
кареты, разложил ступеньки и взошел за нею, держа перед собой виолу. Он
велел кучеру трогать. Он слышал рядом легкий шелест платья своей супруги.
