сестра разгневалась донельзя; она устраивала бурные сцены, негодуя на то,
что ее не удостоили чести, какую отец оказал Мадлен. Ни лишение пищи, ни
заключение в погребе не смогли утихомирить Туанетту, кипевшую неистовым
возбущением.
Однажды господин де Сент-Коломб, встав рано утром, еще затемно, прошел
вдоль Бьевры до Сены, а там до моста Дофины и целый день просидел у своего
музыкального мастера, господина Парду, совещаясь с ним. Он рисовал вместе с
ним. Он делал вместе с ним расчеты. Вернулся он домой уже в сумерках. На
Пасху, кожда в часовне зазвонил колокол, Туанетта нашла в саду странный,
похожий на колокол, предмет, окутанный, словно призрак, серым саржевым
покрывалом. Развернув ткань, она обнаружила виолу половинного размера. То
была виола, выполненная с величайшей точностью, достойной всяческого
восхищения и во всем подобная инструментам ее отца и сестры, разве что вдвое
меньше, точь-в-точь ослик рядом со взрослым конем. Туанетта себя не помнила
от радости.
Она побледнела как полотно, и долго, сладко плакала, уткнувшись в
отцовские колени. Нрав господина де Сент-Коломба и нерасположение к
разговорам делали его крайне сдержанным; лицо его неизменно оставалось
суровым и бесстрастным, какие бы чувства ни волновали его душу. И лишь в его
сочинениях открывалась вся бесконечная, изысканная сложность внутреннего
мира, скрытого за этим застывшим ликом и редкими, скупыми жестами. Он
спокойно прихлебывал вино, гладя волосы дочери, приникшей головкой к его
камзолу и содрогавшейся от счастливых рыданий.
Очень скоро концерты для трех виол семейства Сент-Коломб завоевали
всеобщую известность. Юные дворяне и буржуа, которых господин де Сент-Коломб
обучал игре на виоле, добивались чести присутствовать на них. Музыканты -
члены гильдии или же просто почитавшие господина де Сент-Коломб, также
посещали эти собрания. Позднее Сент-Коломб начал устраивать каждые две
недели регулярные концерты, начинавшиеся после вечерни и длившиеся четыре
часа. И всякий раз он старался готовить для слушателей новую программу.
Вместе с тем, отец и дочери увлекались импровизациями, весьма искусно
исполняя их втроем на любую тему, предложенную кем-нибудь их публики.
ГЛАВА 4
Господин Кенье и господин Шамбоньер усердно посещали эти музыкальные
собрания. Да и прочие знатные господа увлеклись сей модной забавою; в иные
дни по грязной дороге, ведущей в усадьбу, проезжало до пятнадцати пышных
экипажей и множество всадников, оттесняя на обочину пешеходов и повозки
торговцев, направлявшихся Жуи или в Трапп. Король Людовик XIV, которому со
вчех сторон нахваливали этого музыканта с его дочерьми, также пожелал
услышать их игру. Он послал к Сент-Коломбу господина Кенье, своего
придворного виолониста. Туанетта самолично выбежала из дома, чтобы отворить
господину Кенье ворота и провести его в сад. Господин де Сент-Коломб,
бледный от ярости, что его потревожили в его уединении, спустился по четырем
ступенькам со своей шелковицы и молча поклонился гостю.
Раскланявшись в свой черед, господин Кенье надел шляпу и объявил:
- Сударь, вы обитаете в тишине и запустении деревни. Ах, сколь завидна,
сколь приятна жизнь в сей дикой глуши, средь зеленых лесов, укрывших в своей
чаще ваши мирные пенаты! Однако, придется вам, сударь, расстаться с ними!
Господин де Сент-Коломб не разжал губ. Он пристально смотрел на
говорившего.
- Сударь, - продолжал господин Кенье, - поскольку вы славитесь как
/`('- --k) мастер в искусстве игры на виоле, я получил приказ просить вас
выступить при Дворе. Его Величество изъявил желание послушать вас и, если он
останется доволен, вы будете приняты в число придворных музыкантов. В этом
случае я удостоюсь чести состоять при короле вместе с вами.
Господин де Сент-Коломб отвечал, что он человек пожилой и вдовый, что на
его попечении находятся две дочери, каковое обстоятельство вынуждает его
вести существование более уединенное, нежели у других, и что он питает
отвращение к светской жизни.
- Сударь, - сказал он, - я посвятил всего себя этой вот хижине из старых
досок в развилке шелковицы, звукам моей семиструнной виолы и двум моим
дочерям. Воспоминания - вот мои единственные друзья. Плакучие ивы там,
вдали, журчащие воды реки, голавли с пескарями да цветущая бузина - вот мои
придворные. Передайте же Его Величеству, что во дворце нечего делать дикарю,
который выл представлен покойному королю, его батюшке, еще тридцать пять лет
тому назад.
- Сударь, - возразил, - господин Кенье, - вы, верно, плохо уразумели мои
слова. Я придворный музыкант короля, а пожелание Его Величества - закон.
Лицо господина де Сент-Коломб вспыхнуло темным румянцем. Глаза его
гневно заблистали. Он подошел вплотную к гостю.
- Я настолько дик и неотесан, мсье, что полагаю себя вправе самому
распоряжаться своею жизнью. Извольте доложить Его Величеству, что он был
чересчур добр, остановив свой взор на таком ничтожестве, как я.
И господин де Сент-Коломб, продолжая говорить, неприметно подталкивал
господина Кенье к дому. Там они раскланялись. Господин де Сент-Коломб
вернулся на берег, Туанетта же отправилась в курятник, находившийся в углу
сада, у самой реки.
Тем временем господин Кенье, взяв шляпу и шпагу, тихонько подобрался к
шелковице, распихал носком сапога индюшек и желтеньких цыплят, что-то
клевавших у дерева, устроился на траве, в тени, меж корней, и принялся
слушать. Затем он ушел незамеченным и отправился в Лувр. Там он побеседовал
с королем, доложив ему причины отказа, выдвинутые музыкантом, и поделившись
с Его Величеством тем волшебным и мучительным впечатлением, какое произвела
на него тайком услышанная музыка.
ГЛАВА 5
Король выразил недовольство тем, что ему не удалось заполучить господина
де Сень-Коломб. Придворные продолжали нахваливать виртуозные импровизации
этого последнего. Досада, вызванная неповиновением, еще усиливала нетерпение
короля, во что бы то ни стало желавшего послушать игру знаменитого
музыканта. Он вновь отправил к нему господина Кенье, на сей раз в
сопровождении аббата Матье.
За каретой, что везла их в имение Сент-Коломба, следовали верхами два
офицера. Аббат Матье был одет в черную атласную рясу с узеньким кружевным
воротничком рюшками и большим алмазным крестом на груди.
Мадлен ввела прибывших в залу. Аббат Матье встал у камина, положив
украшенные кольцами руки на серебряный набалдашник своей трости красного
дерева. Господин де Сент-Коломб стоял у застекленной двери, выходившей в
сад, положив ничем не украшенные руки на высокую узкую спинку стула. Аббат
Матье заговорил первым.
- Музыканты и поэты античных времен любили славу и скорбели, когда
императоры и короли не допускали их пред свои очи. Вы же скрываетесь от мира
среди индюшек, кур и пескарей. Вы хороните свой талант, дарованный вам
Господом Богом, в деревенской пыли и скорбной гордыне. Репутация ваша хорошо
известна королю и его Двору, следовательно, настало время сжечь ваше
суконное платье, принять благосклонность Его Величества и заказать себе
парик с буклями. Ваш плоеный воротник давным-давно вышел из моды и :
- Это я сам давно вышел из моды, господа! - вскричал Сент-Коломб, до
#+c!(-k души уязвленный попреком в адрес его одежды. - Благодарите от меня
его Величество и передайте ему, что я предпочитаю отсветы заката на моих
руках золоту, которое он мне сулит. Я предпочитаю мои бедные суконные одежды
вашим чудовищным парикам. Я предпочитаю моих кур скрипкам короля и моих
свиней - вам самим.
- Сударь!
Но господин де Сент-Коломб, схватив стул, взмахнул им над головами
гостей с криком:
- Замолчите и покиньте мой дом! Или же я разобью этот стул об ваши
головы! Туанетта и Мадлен с ужасом взирали на отца, воздевшего стул к
потолку, боясь, что он лишился рассудка. Но аббат Матье не выказал испуга;
он легонько пристукнул тростью по полу и промолвил:
- Вы умрете в своем дощатом чулане, высохнув с голоду, как церковная
мышь, в полной безвестности.
Господин де Сент-Коломб размахнулся и с треском разбил стул об каминный
колпак, яростно прорычав:
- Ваш дворец ничтожнее моего чулана, а ваша публика мизинца моего не
стоит!
Аббат Матье выступи вперед и, поглаживая свой алмазный крест, продолжал:
- Вы сгниете заживо в этой ужасной глуши. Вы утонете в вашей деревенской
грязи.
Господин де Сент-Коломб, дрожащий от гнева и белый, как бумага, рванулся
схватить другой стул. Господин Кенье, а за ним Туанетта бросились к нему.
Господин де Сент-Коломб глухо стонал: "А-а-ах!", с трудом переводя дыхание и
вцепившись в спинку стула. Туанетта силой разжала ему пальцы, и они усадили
его. Пока господин Кенье надевал шляпу и перчатки, а аббат бранил хозяина за
глупое упорство, тот промолвил, тихо и с пугающим спокойствием:
- Нет, это вы утонете, а не я. Так держитесь же крепче за руки! Вам
страшно гибнуть в пучине, и вы хотите заманить туда, вместе с собою, других.
Голос его с трудом вырывался из груди хриплыми отрывистыми возгласами.
Королю понравился этот ответ, который аббат и виолонист передали ему. Он
велел оставить музыканта в покое, запретив, однако, своим придворным
посещать его концерты, ибо также был строптивцем и поддерживал тесные связи
с господами из Пор-Руайяль до того, как разогнал их.
ГЛАВА 6
В течение многих последующих лет они жили в мире и покое, всецело
отдаваясь музыке. Теанетта уже переросла свою маленькую виолу; настало
время, когда ей пришлось раз в месяц подкладывать полотняную тряпку между
ног. Теперь они устраивали всего один концерт в сезон, куда господин де Сент-
Коломб звал только своих собратьев-музыкантов, но никогда не приглашал ни
знатных господ из Версаля, ни даже буржуа, которые завоевывали все большую
благосклонность короля. Он гораздо реже записывал новые сочинения в тетрадь
с красной марокеновой обложкой и решительно отказывался печатать и
представлять их на суд публики. Он утверждал, что речь идет об
импровизациях, родившихся в один миг, а, стало быть один миг живущих, и
отказывал им в звании законченных произведений. Мадлен расцветала красотою,
красотою тонкой, изысканной и полной неясного, тоскливого ожидания, причину
коего никак не могла постичь. Туанетта же вся искрилась радостью жизни и все
более преуспевала в затейливости и виртуозности игры.
В дни, когда настрой души и погода оставляли Сент-Коломбу свободное
время, он шел к своей лодке, привязанной к берегу, и, сидя в ней, грезил
наяву. Лодка рассохлась от старости и пропускала воду; ее построили еще в ту
пору, когда покойный супер-интендант(8) предпринял очистку и рытье каналов;
за долгие годы белая краска на ее бортах совсем облупилась. Теперь лодка
походила на большую виолу, только без верхней деки - если бы господин Парду
вздумал таковую снять. Сент-Коломбу нравилось едва заметное колыхание
ac$%-kh* , зеленые кудри плакучих ив, ниспадающие ему на лицо,
сосредоточенное молчание рыбаков, сидевших поодаль. Он вспоминал жену, то
радостное воодушевление, с которым она относилась ко всему на свете,
разумные советы, что она давала ему, когда он их спрашивал, ее широкие бедра
и живот, подаривший ему двух дочерей, - теперь и они стали взрослыми
женщинами. Он следил за веселым шныряньем голавлей и пескарей в речушке,
слушал, как разбивают тишину шлепки их хвостов по воде или бульканье белых
