размножаются быстро, да, собственно, какая разница? Хорошо, пусть в
картине действительно есть что-то странное. Надо полагать, странности
рождаются в ее собственном сознании, из которого упрямо не желают
выметаться последние отклонения, но допустим, что дело действительно в
картине. Что теперь? Она не ощущала в холсте ничего по-настоящему
{плохого}.
"Но ведь, признайся, разве она не кажется тебе {опасной}, Рози? -
В этот раз в голосе Практичности-Благоразумия она безошибочно уловила
взволнованные интонации. - Не будем говорить о злом или плохом, как ты
это называешь. Сказки, разве не оставляет она впечатление
{опасности}."
Нет, на этот вопрос она не {могла} ответить отрицательно, но, с
другой стороны, опасность подстерегает человека повсюду. Достаточно
только вспомнить, что произошло с экс-мужем Анны Стивенсон.
Однако она не {хотела} вспоминать, что случилось с Питером
Слоуиком, не желала возвращаться в места, которые на терапевтических
сеансах иногда называли Гилти-стрит, улица Вины. Лучше помечтает о
предстоящей субботе, попробует представить, что испытает при поцелуе
Билла. Интересно, он положит руки ей на плечи или обнимет за талию?
Каков вкус его губ? Как он...
Голова Рози упала набок. Пророкотал гром. Хор сверчков запел еще
сильнее, и одно насекомое вдруг запрыгало по комнате, приближаясь к
кровати, но Рози его не заметила. В этот раз нить, соединяющая
сознание с телом, оборвалась, и она погрузилась в темноту.
3
Ее разбудила вспышка света, в этот раз не пурпурная, а
ослепительно белая. Сразу за ней последовал гром - не рокот, а грохот.
Рози подпрыгнула на кровати, хватая ртом воздух, обеими руками
прижимая одеяло к себе. В свете очередной вспышки она увидела кухонный
стол, шкафчик, маленький диван, на котором могли бы поместиться только
двое влюбленных, тесно прижавшихся друг к другу, открытую дверь в
крошечную ванную комнатку, сдвинутую в сторону полупрозрачную душевую
занавеску с ромашками. Вспышка оказалась настолько яркой, а ее глаза -
непривычными к ней, что в течение некоторого времени она продолжала
видеть окружающие предметы и после того, как комната опять погрузилась
в темноту, только в противоположных тонах, как на негативе. Она
поняла, что все еще различает детский плач, хотя сверчки умолкли. И
подул ветер. Рози не только слышала его, но и чувствовала. Он шевелил
волосы у нее на висках, шелестел упавшими на пол страницами. Она
оставила текст нового романа на столе, и порыв ветра сбросил листы,
разметав по всему полу.
"Это не сон", - подумала она, опуская ноги с кровати. При этом
она бросила взгляд в сторону окна, и у нее перехватило дыхание. То ли
окно исчезло, то ли {вся} стена превратилась в окно.
Что бы там ни произошло, открывшийся из окна вид теперь даже
отдаленно не напоминал Трентон-стрит или Брайант-парк; Рози увидела
женщину в мареновом хитоне, стоящую на вершине заросшего густой
высокой травой холма, смотрящую вниз на развалины храма. Но сейчас
кайма короткого одеяния женщины, прибитая ветром к ее стройным длинным
бедрам, трепетала под его порывами; Рози увидела, как развеваются,
словно водоросли в сильном течении, выбившиеся из косы светлые волосы,
как по небу, толкаясь и обгоняя друг друга, мчатся пурпурно-черные
грозовые тучи. Теперь Рози заметила, как шевелится голова тощего пони,
пасущегося совсем рядом.
И если это окно, то оно распахнуто. Она увидела, как пони
просунул морду в ее комнату, обнюхал половицы, решил, что они не
представляют никакого интереса, повернулся и снова принялся щипать
траву на своей стороне.
Опять сверкнула молния, опять ударил гром. Опять по комнате
промчался порыв ветра, и до Рози донесся шелест страниц, кружащихся на
полу в кухонной нише. Она поднялась с кровати и медленно подошла к
картине, которая теперь занимала всю стену от пола до потолка, от
левого края до правого. Ветер прижал ночную рубашку к телу, подхватил
волосы, и она почувствовала сладкий аромат приближающегося дождя.
"Скоро начнется, - подумала она. - И я промокну. Мы все
промокнем, я так полагаю".
"РОЗИ, ЧТО ТЫ СЕБЕ ДУМАЕШЬ? - вопила Практичность-Благоразумие. -
РАДИ БОГА, ЧТО ТЫ ДЕ..."
Рози прихлопнула голос крышкой - в тот момент ей казалось, что
она наслушалась его до конца своих дней, - и остановилась у самой
стены, которая теперь стала и не стеной вовсе. Прямо перед ней, не
далее чем в пяти футах, стояла светловолосая женщина в мареновом
хитоне. Она не повернулась, но Рози видела слабые движения поднятой
руки, видела, как вздымается и опадает в ритм дыхания левая грудь
женщины, едва заметная на картине. Рози сделала глубокий вдох и
шагнула в картину.
4
На той стороне оказалось по меньшей мере на десять градусов
холоднее, и высокая трава защекотала ее лодыжки и икры. На мгновение
ей показалось, что она слышит отдаленный слабый плач ребенка, но затем
он затих. Рози оглянулась, ожидая увидеть за спиной свою комнату,
однако та тоже исчезла. В том месте, откуда она попала в новый мир, в
землю вцепилось корнями старое оливковое дерево с искривленными
ветвями. Под ним стоял мольберт художника, на стульчике перед
мольбертом лежала открытая коробка с палитрами, красками и кистями.
Полотно на мольберте имело те же размеры, что и картина,
купленная ею в ломбарде "Либерти-Сити". Оно изображало ее комнату на
Трентон-стрит, если смотреть на нее со стены, на которую она повесила
"Мареновую Розу". В центре комнаты, лицом к двери, выходящей в
коридор, стояла женщина, явно сама Рози. Поза ее слегка отличалась от
позы женщины в мареновом хитоне, находившейся на вершине холма -
например, руки изображенной на полотне Рози были опущены, - однако
сходство показалось ей достаточно заметным, чтобы вызвать глухой
страх. Кроме того, в картине имелись и другие пугающие детали: женщина
была в синих брюках и розовой безрукавке. Именно так собиралась
одеться Рози для субботней поездки с Биллом. "Придется подыскать
что-нибудь другое", - подумала она, словно, сменив одежду в будущем,
могла изменить то, что ей виделось в настоящем.
Что-то влажное прикоснулось к ее локтю, и Рози испуганно
вскрикнула. Повернувшись, она увидела пони, извиняюще глядевшего на
нее коричневыми глазами. Над головой прогремел гром.
Рядом с маленькой тележкой, в которую был запряжен пони, стояла
женщина в длинном, чуть ли не до пят, красном, похожем на халат,
одеянии, состоявшем, казалось, из множества слоев. Сквозь уложенную
искусными складками легкую, полупрозрачную ткань просвечивала кожа
цвета кофе с молоком. На небе блеснула молния, и Рози заметила то, что
уже видела на картине вскоре после того, как Билл привез ее домой из
"Попе Китчена"; лежащую на траве тень от тележки и растущую над ней
тень женщины.
- Да не вздрагивай ты, Боже мой, - произнесла женщина в красном
одеянии. - Кого-кого, а Радамантуса тебе нужно опасаться меньше всего.
Его зубы страшны только для травы. Он просто принюхивается к тебе, вот
и все.
Рози ощутила огромное, переполняющее душу облегчение, сообразив,
что перед ней женщина, которую Норман называл (с язвительной
интонацией) не иначе, как "эта черномазая сучка". К Рози обращалась
Уэнди Ярроу, но Уэнди Ярроу мертва; значит, все происходящее - не
более чем сон. Каким бы реальным он ни казался, какими бы реальными ни
представлялись ей мелкие детали (например, она вытерла крошечную
капельку слюны у локтя, оставшуюся от прикосновения морды пони), все
это сон.
"Конечно, что же еще, - сказала она себе. - Разве на самом деле
можно пройти в картину?"
Но разумные доводы не произвели должного эффекта. Между тем мысль
о том, что у тележки стоит давным-давно погибшая Уэнди Ярроу
подействовала гораздо сильнее.
Очередной порыв ветра опять донес до нее плач ребенка. Рози вдруг
заметила новую подробность; на тележке стояла сплетенная из тростника
большая прямоугольная корзина, ручку и углы которой украшали полоски
шелковой ленты. Над краем корзины свисала кромка розового одеяла явно
ручной работы.
- Рози.
Низкий, сладостно чувственный голос. Тем не менее от его звука по
спине Рози пробежали мурашки. Что-то с ним было не в порядке, но
неправильность голоса заметила бы только другая женщина - любой
мужчина, услышав его, тут же подумал бы о сексе и позабыл обо всем
остальном. Однако голос звучал очень неправильно. {Плохо}.
- Рози, - снова услышала она свое имя и неожиданно поняла; голос
только пытался походить на человеческий. Пытался вспомнить, как должен
говорить человек.
- Эй, подружка, не вздумай смотреть на нее, - предупредила ее
встревоженно женщина в длинном красном одеянии. - Это зрелище не для
таких, как ты.
- Нет, я вовсе не хочу смотреть на нее, - ответила Рози. - Я хочу
вернуться домой.
- Понимаю, только теперь уже поздно, голубушка, - сказала женщина
в красном, поглаживая шею пони. Ее темные глаза смотрели серьезно,
губы между фразами плотно сжимались. - И не дотрагивайся до нее,
ладно? Тебе она вреда не причинит, да только она не всегда успевает
совладать с собой в последнее время. Что-то с ней не в порядке. - Она
покрутила указательным пальцем у виска.
Рози неохотно повернулась к женщине в хитоне и сделала робкий шаг
к ней. Ее очаровала изумительно тонкая ткань хитона и бесподобно
нежная кожа на спине, обнаженном плече и основании шеи. Кожа казалась
гладкой, как самый роскошный шелк. Но выше...
Рози не знала, что представляют собой эти темные пятна,
расползавшиеся по шее женщины у самой линии волос, да и не {желала}
знать. Первой сумасшедшей мыслью было, что это следы от укусов, но
шрамы после укусов выглядят по-иному. Проказа? Что-то еще более
страшное? Что-то заразное?
- Рози, - в третий раз позвал ее сладостный чувственные низкий
голос, и было в нем нечто такое, от чего ей захотелось кричать; точно
так же у нее временами возникало желание кричать при виде нормановской
улыбки.
"Она сумасшедшая. Все остальное, все другие беды - в том числе и
пятна на коже - не так важны. Она сумасшедшая".
Сверкнула молния. Прогрохотал гром. И порыв затихающего на
минутку, чтобы возобновиться затем с новой силой, ветра, дующего со
стороны разрушенного храма у подножия холма, принес на своих крыльях
слабый плач младенца.
- Кто ты? - спросила она. - Кто ты, и почему я здесь?
Вместо ответа женщина протянула правую руку и перевернула ее,
показывая старое белое колечко шрамов на внутренней стороне
предплечья.
- Эта рана долго кровоточила, а потом в нее попала инфекция, и
она воспалилась, - произнесла она своим низким чувственным голосом.
Рози взглянула на свою руку. Только на левую, а не на правую;
отметины совпадали в точности. Крошечная жуткая мысль прокралась в ее
сознание: если бы ей предложили облачиться в короткий хитон маренового
цвета, она надела бы его так, чтобы оставить открытым правое плечо, а
не левое; если бы у нее был большой золотой браслет, она носила бы его
над левым, а не над правым локтем.
Женщина на холме - ее зеркальное отображение. Женщина на холме -
...
- Ты - это я, верно? - спросила она. И тут же, заметив, что
женщина с заплетенными в косу волосами шевельнулась, закричала
дрожащим пронзительным голосом: - Не поворачивайся! Я не хочу тебя
видеть!
- Не торопись с выводами, - остановил ее странный терпеливый тон
