К ней вновь стала возвращаться апатия, затуманивая очертания мысли.
Она снова стала прислушиваться к звукам падающих ледяных кубиков.
Она встала, подошла к раковине, открыла на полную мощь кран с
холодной водой и стала плескать ее себе на лицо. Она может раздумывать о
чем угодно, но одну проблему она должна решить. Должна. Она не может
оставить его в постели в дни, когда июнь превращается в июль. Это будет
слишком похоже на рассказ Фолкнера "Роза для Эмили", который включают во
все институтские антологии. "Роза для Эмили". Отцы города не знали, откуда
исходил этот ужасный запах, но, спустя немного времени, он исчез. Он...
Он...
- Нет! - вскрикнула она громко в залитой солнцем кухне.
Она начала быстро ходить из стороны в сторону. Ее первая мысль была о
городском морге, но кто... кто...
- Не пытайся уйти от этого! - закричала она яростно. - Кто похоронит
его?
Вместе со звуком ее голоса пришел и ответ. Он был абсолютно ясен.
Она, конечно. Кто же еще? Только она.
В половину третьего днем она услышала, как к дому подъезжает машина.
Она положила лопату на край ямы - она копала яму в саду, между помидорами
и салатом-латуком - и обернулась, слегка испуганно.
Это была новая модель "Кадиллака" бутылочного цвета, и из открывшейся
двери выходил толстый шестнадцатилетний Гарольд Лаудер. Фрэнни
почувствовала внезапный приступ неприязни. Гарольд ей не нравился, и она
не знала ни одного человека, который бы относился к нему иначе - это
относилось и к его покойной сестре Эми.
Гарольд издавал литературный журнал средней школы Оганквита и писал
странные рассказы в настоящем времени или от второго лица, а иногда и то,
и другое вместе. Ты проходишь по бредовому коридору, прокладываешь путь
сквозь расщепленную дверь и смотришь вверх на гончие звезды - таков был
стиль Гарольда.
Волосы Гарольда были черными и жирными. Он был довольно высоким и
весил почти двести сорок фунтов. Он предпочитал ковбойские ботинки с
острыми носами, широкие кожаные ремни, которые ему приходилось постоянно
подтягивать, так как его живот был значительно толще задницы, и цветастые
рубашки, которые развевались на нем, как паруса.
Он ее не заметил, так как смотрел на дом.
- Есть кто-нибудь дома? - закричал он, а потом просунул руку в окно
"Кадиллака" и просигналил. Звук ударил Фрэнни по нервам. Она не отозвалась
бы, если бы не была уверена, что когда Гарольд будет садиться обратно в
машину, он обязательно увидит ее на краю выкопанной ямы. На мгновение ей
захотелось лечь на землю, уползти поглубже в сад и затаиться среди гороха
и бобов до тех пор, пока он не уедет.
Прекрати, - приказала она самой себе, - немедленно прекрати. В любом
случае, он живой человек.
- Я здесь, Гарольд, - позвала она.
- Привет, Фрэн, - сказал он радостно, и глаза его с жадностью
скользнули по ее фигуре.
- Привет, Гарольд.
- Я слышал, что ты делаешь успехи в сопротивлении смертельной
болезни, поэтому я и заехал к тебе. Я объезжаю город. - Он улыбнулся ей,
обнажая зубы, которые, в лучшем случае, лишь шапочно были знакомы с зубной
щеткой.
- Я очень расстроилась, когда услышала об Эми, Гарольд. Твой отец и
мать?..
- Боюсь, что так, - сказал Гарольд. - Но ведь жизнь продолжается,
правда?
- Наверное, - вымученно произнесла Фрэнни. Его взгляд снова
остановился на груди, и она пожалела, что на ней не одет свитер.
- Как тебе моя машина?
- Она ведь принадлежит мистеру Брэннигану? - Мистер Брэнниган был
местным агентом по продаже недвижимости.
- Принадлежала, - сказал Гарольд равнодушно.
- А теперь извини меня, Гарольд...
- Но чем ты можешь быть занята, детка?
Ощущение ирреальности происходящего вновь попыталось вползти в нее, и
она задумалась о том, сколько же человеческий мозг может вынести перед
тем, как лопнуть, словно старая изношенная резинка. Мои родители умерли,
но я могу примириться с этим. Какая-то жуткая болезнь охватила всю страну,
может быть, весь мир, пожиная праведных и неправедных - и я могу
примириться с этим. Я копаю яму в саду, который мой отец пропалывал еще
только неделю назад, и когда яма будет достаточно глубокой, я похороню его
в ней - и я думаю, что смогу примириться с этим. Но Гарольд Лаудер в
"Кадиллаке" Роя Брэннигана, пожирающий меня глазами и называющий меня
"деткой"? Я не знаю. Господи. Я просто не знаю.
- Гарольд, - сказала она терпеливо. - Я тебе никакая не детка. Я на
пять лет старше тебя. Физически невозможно, чтобы я была твоей деткой.
- Просто такое выражение, - сказал он, слегка зажмурившись от ее
спокойной ярости. - В любом случае, что это там такое? Вон та яма?
- Могила. Для моего отца.
- Ааа, - протянул Гарольд тихим, встревоженным голосом.
- Хочу пойти попить воды. Честно говоря, Гарольд, я дожидаюсь того
момента, когда ты уйдешь. Я не в духе.
- Понимаю, - сказал он напряженно. - Но Фрэн... в саду?
Она уже пошла к дому, но, услышав его слова, яростно обернулась.
- Ну, и что ты предлагаешь? Положить его в гроб и дотащить до
кладбища? Но зачем все это? Он _л_ю_б_и_л_ этот сад! Но в любом случае,
тебе-то какое до этого дело?
Она расплакалась. Повернувшись, она побежала на кухню, зная, что
Гарольд будет смотреть на ее покачивающиеся ягодицы, накапливая материал
для порнофильма, постоянно прокручивающегося у него в голове.
Она закрыла за собой дверь, подошла к раковине и быстро выпила три
стакана холодной воды подряд.
- Фрэн? - донесся до нее неуверенный, тихий голос.
Она обернулась и сквозь стекло двери увидела Гарольда. Он выглядел
озабоченно и несчастно, и Фрэн внезапно почувствовала к нему жалость.
Гарольд Лаудер, разъезжающий по этому печальному, опустевшему городу в
"Кадиллаке" Роя Брэннигана, Гарольд Лаудер, у которого, возможно, в жизни
не было ни одного свидания, одержимый чувством, которое он, наверное, сам
определял, как презрение к миру. К свиданиям, девушкам, друзьям - ко
всему. В том числе, и это уж наверняка, к самому себе.
- Извини, Гарольд.
- Нет, я сам виноват. Послушай, если ты не против, я могу помочь.
- Спасибо, но лучше мне сделать это одной. Это...
- Это личное. Конечно, я понимаю.
Она могла достать свитер из шкафа на кухне, но, разумеется, он понял
бы, зачем она это сделала, а ей не хотелось снова смущать его. Гарольд изо
всех сил пытался держаться, как хороший мальчик, что несколько напоминало
попытки говорить на иностранном языке. Она вышла из дома, и мгновение они
стояли вместе и смотрели на сад и на яму с разбросанной вокруг землей.
- Что ты собираешься делать? - спросила она Гарольда.
- Не знаю, - сказал он. - Знаешь... - Он запнулся.
- Что?
- Ну, мне трудно об этом говорить. Я не самый любимый человек на этом
кусочке Новой Англии. Сомневаюсь, что мне поставят в этих краях памятник,
даже если я когда-нибудь стану знаменитым писателем, как когда-то мечтал.
Она ничего не ответила, только продолжала смотреть на него.
- Вот! - воскликнул Гарольд, и тело его дернулось, словно слово
вылетело из него, как пробка. - Вот я и удивляюсь этой несправедливости.
Эта несправедливость выглядит - для меня, по крайней мере - такой
чудовищной, что мне легче поверить, будто неотесанным грубиянам, которые
посещают нашу местную цитадель знаний, удалось-таки наконец свести меня с
ума.
Он поправил очки на носу, и она сочувственно заметила, насколько его
мучают прыщи. Говорил ли ему кто-нибудь, - подумала она, - что мыло и
теплая вода могут немного помочь? Или все они были слишком увлечены,
наблюдая за тем, как их хорошенькая малышка Эми на крыльях неслась сквозь
Мэнский университет, имея средний балл 3,8 и закончив двадцать третьей на
курсе, где было более тысячи человек?
- Свести с ума, - тихо повторил Гарольд. - Я разъезжал по городу на
"Кадиллаке". И посмотри на эти ботинки. - Он слегка приподнял штанины
джинсов, приоткрывая сияющие ковбойские ботинки с изощренными украшениями.
- Восемьдесят шесть долларов. Я просто зашел в обувной магазин и подобрал
мой размер. Я чувствовал себя самозванцем. Актером в пьесе. Сегодня были
такие моменты, когда я был _у_в_е_р_е_н_, что сошел с ума.
- Нет, - сказала Фрэнни. От него пахло так, словно он не принимал
ванну три или четыре дня, но это больше не вызывало у нее отвращения. -
Откуда эта сорочка? Я приснюсь тебе, если ты приснишься мне? Мы не
сумасшедшие, Гарольд.
- Может быть, было бы лучше, если б мы действительно оказались
сумасшедшими.
- Кто-то появится, - сказала Фрэнни. - Через некоторое время. Когда
эта болезнь, наконец, кончится.
- Кто?
- Кто-то сильный, - сказала она неуверенно. - Кто-то, кто сможет...
ну... привести все в порядок.
Он горько засмеялся.
- Милая ты моя детка... извини, Фрэн. Фрэн, все это сделали сильные
люди у власти. Они здорово умеют приводить все в порядок. Одним махом они
разрешили все проблемы - экономическую депрессию, загрязнение окружающей
среды, нехватку топлива, холодную войну. Да, они все привели в полный
порядок. Они разрешили проблемы тем же способом, которым Александр
распутал Гордиев узел - просто разрубив его пополам.
- Но ведь это просто новый вирус _г_р_и_п_п_а_, Гарольд. Я слышала по
радио.
- Мать-Природа не работает такими методами, Фрэн. Это у твоих сильных
людей у власти есть свора бактериологов, вирусологов и эпидемиологов,
засевших в каком-нибудь правительственном учреждении и занятых
изобретением всяких новых зверюшек. А потом какая-нибудь хорошо
оплачиваемая жаба говорит: "Смотрите, что я придумал. Убивает почти
в_с_е_х_". Ну разве это не прекрасно? Ему дают медаль и увеличивают
зарплату. А потом кто-нибудь разбивает пробирку.
- Что ты будешь делать, Фрэн?
- Хоронить отца, - ответила она мягко.
- Ой... ну конечно. - Он быстро посмотрел на нее и сказал: -
Послушай, я собираюсь уехать отсюда. Из Оганквита. Если я останусь здесь
еще на какое-то время, то действительно сойду с ума. Фрэн, почему бы тебе
не поехать со мной?
- Куда?
- Пока не знаю.
- Ну, когда будешь знать, приди и спроси меня еще раз.
Гарольд просиял.
- Хорошо. Так я и сделаю. Видишь ли, дело в том... - Он запнулся и
сошел с крыльца, словно в каком-то полусне. Его новые ковбойские ботинки
сверкали на солнце. Фрэн наблюдала за ним с грустным недоумением.
Он помахал ей перед тем, как сесть за руль "Кадиллака". Фрэн подняла
руку в ответ. Он неумело дал задний ход. Машина дернулась влево и
раздавила некоторые из цветов Карлы. Наконец, он вырулил на дорогу и чуть
не попал в канаву. Потом он просигналил два раза и укатил. Фрэн смотрела
ему вслед, пока он не скрылся из виду, а потом вернулась в сад своего
отца.
После четырех часов дня, пересиливая себя, она поднялась наверх
шаркающей походкой. В висках у нее стучала тупая головная боль, вызванная
жарой и переутомлением. Она решила было отложить это на один день, но ведь
будет только хуже. В руках она несла лучшую дамасскую скатерть своей
матери, предназначенную исключительно для гостей.
Все было не так хорошо, как она надеялась, но и не так плохо, как она
страшилась. На лице у него были мухи, и кожа потемнела, но у него был
такой сильный загар от работы в саду, что это едва было заметно. Запаха не
чувствовалось, а запаха-то она и боялась сильнее всего.
Он умер на двуспальной кровати, которую годами разделял с Карлой.
Фрэнни положила скатерть на половину матери и, сглотнув слюну,
