можно ли сказать лучше?"
Метастазио показал пять или шесть страниц со многими
зачеркнутыми местами, чистыми отходами, чтобы выковать
четырнадцать строк. Казанова уже знал, что стихи, кажущиеся
легчайшими, стоят поэту многих трудов.
Метастазио насмехался над высказыванием Вольтера, что легче
написать сорок хороших итальянских стихов, чем четыре хороших
французских. Метастазио не мог сочинять больше четырнадцати -
шестнадцати хороших строк в день.
Дружески смеясь, он спрашивал, не слышал ли Казанова в Париже
его оперы и оратории в прозаическом французском переводе. Когда
Казанова сообщил, что один французский издатель разорился на этих
переводах, Метастазио засмеялся еще сильнее. Нельзя переложить
стихи в прозу. Так же осмеял он утверждения Рамо, что он пишет
музыку, под которую любой поэт может легко адаптировать свои
стихи.
Казанова описывает как заурядно смешанное общество:
театральные дамы и танцоры, монархи, шулеры и аристократы.
В воспоминаниях он набрасывает мрачную картину лицемерия
императрицы Марии-Терезии, после того как в сочинении 1769 года
"Confutazione ..." опубликовал целый гимн в ее честь. Полиция
высылала из Вены в каторжные тюрьмы Темешвара целые караваны
влюбленных девушек. Императрица против воли супругов бросала в
тюрьму изменяющих браку жен. Молодых женщин, которые шли по Вене
в одиночку, задерживала тайная полиция, и если они не могли дать
точного отчета, из доставляли в участок, где тотчас отнимали все
украшения и деньги.
Об императоре Йозефе II Казанова пишет резко. Йозеф II не
любил авантюристов. Кроме того между Казановой и императором
произошел небольшой скандал. Некая Катон М., подруга Казановы,
вероятно та, на которой он в Вене почти женился, пишет ему из
Вены 26 июля 1786 года, что она сыграла с ним шутку (Казанове
тогда был уже шестьдесят один год!): "Молодая маленькая Кашпер,
которую Вы когда-то так любили, пришла ко мне и просила адрес
своего верного господина де Казановы, которому она хочет написать
нежное письмо и притом благодарное; я была бы слишком нелюбезна,
чтобы такой милой женщине, которая когда-то была любимицей моего
друга, отказать в подобной незначительной просьбе; итак я сказала
ей адрес, только назвала город, который очень далеко от Вас.
Не правда ли, любимый друг, вы охотно захотите узнать название
города, чтобы оттуда переслали почту? Но Вы можете положиться на
мое слово, что Вы его не получите, пока не напишете мне очень
длинное письмо, в котором очень смиренно попросите открыть Вам
точное место, где находится божественное письмо с достойными
поклонения предметами Ваших желаний. Вы прекрасно можете принести
эту жертву молодой женщине, которой интересовался сам император
(Йозеф II); известно, что после Вашего отъезда из Вены он пожелал
учить французский и музыку; очевидно он встретился с трудностями,
чтобы удержать ее самостоятельно; поэтому она часто ходит к нему,
чтобы поблагодарить за милости, которые он ей оказывает; но я не
знаю в какой форме она выражает свою благодарность."
Итак, "молодая маленькая Кашпер" (о которой кроме этого
ничего не известно) была подругой императора, после того как она
была подругой Казановы. Поэтому Казанова сохраняет анонимность?
Или Казанова был лишь посредником, как для Людовика XV?
Казанова рассказывает, как "семь лет назад" в замке
Лаксенбург император Йозеф II говорил ему с явным презрением об
одном человеке, который за мельчайший дворянский титул истратил
громадные суммы и весьма пресмыкался.
"Совершенно верно", ответил Казанова императору, "но что
можно сказать о том, кто продает такие дворянские титулы?"
Тогда император повернулся к нему спиной и удалился.
Императору Йозефу II очень нравилось слушать аплодисменты
анекдотам, которые он рассказывал. Он рассказывал прелестно, но
смотрел на каждого, кто не смеялся, как на дурака.
Здесь один яростный рассказчик анекдотов издевается над
другим. В одном из писем архива в Дуксе Казанова по-другому
излагает свою первую встречу с Йозефом II. "Его Величество
остался вчера стоять, чтобы более получаса говорить со мной
тет-а-тет. При первых же словах императора я начал дрожать перед
его импозантным достоинством и монарх это заметил; потом я
отвечал глупым голосом, тупыми и сдавленными предложениями."
В общем Казанова был восхищен и Веной, и своими "фройнляйнс",
как он называет их немецким словом.
Кроме того, он познакомился с танцовщицей из Милана, которая
была умна, начитана и вдобавок очень мила. У нее он познакомился
с графом Эрдеди и князем Кински. Казанова несчастливо влюбился в
танцовщицу Фольяцци, позднее жену балетмейстера Анджолини, в
которого она была влюблена. Казанова за ней ухаживал, она над ним
смеялась.
Влюбленная театральная актриса, говорит Казанова, это
крепость, в которую невозможно проникнуть иначе, чем по мосту из
золота. Но Казанова не отчаивается, а она любит его общество. Он
украшает половину ее писем. За день до своего отъезда он крадет
ее миниатюру.
Казанова отправился из Вены почтовой каретой. Он прибыл в
Венецию после полудня на троицу 1753 (или 1754) года. Как точная
дата из этого времени существует венецианский документ, по
которому Казанова 15 марта 1754 года стал крестным отцом дочери
Кроче.
Глава одиннадцатая
Монахини из Мурано
Но ты, Сократ, о чем ты сейчас
мечтаешь? - О моей сводне, -
сказал Сократ, и поднял лицо
в благородных морщинах.
Ксенофон,
"Пир у Каллиаса"
Целомудрие - добродетель
комическая.
Стендаль
Кто никогда не нарушает почтения
к женщинам, что рассчитывает
получить от них?
Казанова,
"Воспоминания"
Я - мученик смеха.
Серен Кьеркегор,
"Дневник"
В двадцать девять лет он снова в Венеции; у Казанова нет
денег, но есть три старых покровителя. Он, "получив определенный
опыт", "зная законы чести и вежливости" и ощущая себя
"преодолевшим все свои положения", тоскует, однако, по старым
привычкам, только хочет быть более предусмотрительным.
По возвращении из Падуи, куда он сопровождал Брагадино, он
увидел, как вблизи Бренты перевернулся кабриолет и женщина
заскользила по покатому круто падающему берегу; он спрыгнул с
катившейся коляски и "скромной рукой" задержал падение и поправил
завернувшуюся юбку. Он "действительно увидел то, что женщина
никогда не показывает неизвестному". Ее спутник, офицер в
австрийской форме, поднялся невредимым. Красавица стыдливо сидела
в траве и называла Казанову ангелом-спасителем. Слуги поставили
кабриолет на колеса.
На следующий день он надел маску, чтобы пойти на праздник
Бучинторо - венчания дожа с морем, и когда с открытым лицом пил
кофе в кофейне под прокурациями на площади святого Марка,
красивая маска легко ударила его веером.
"Почему Вы ударили меня?", спросил Казанова.
"Чтобы наказать спасители, который меня не узнал."
Он предложил им на свадьбу дожа свою гондолу, если конечно
они не члены чужих посольств, так как гондола несет герб
патриция. Cпутник ответил, что они венецианцы. В гондоле Казанова
сел рядом с дамой, проявив определенную дерзость так, что она
отодвинулась.
По возвращении офицер пригласил его на обед в "Дикаря".
За едой она сняла маску. Он нашел ее очень милой. Кем
приходился ей офицер: супругом, любовником, кузеном,
содержателем? Рожденный для приключений, он тотчас хотел знать
условия новой авантюры.
Их поведение вызвало его уважение. После обеда он отвязался
от какого-то короткого дела и купил ложу в опере буффа; потом
пригласил ее на souper (ужин) и в своей гондоле отвез домой,
причем под покровом темноты получил от красавицы все
свидетельства ее благосклонности, которые можно получить в
присутствии ничего не подозревающих свидетелей.
Утром пришел офицер, Пьетро Кампана (Казанова называет его
П.К.; Герман фон Ленер нашел настоящие имена). Его отец богат,
рассказал он, но рассорился с ним. Дама была женой маклера
Колонда, урожденная Оттовиани, ее сестра Роза - жена патриция
Марчелло (Казанова пишет: О., К., М.). Госпожа Колонда так же
порвала со своим мужем, как он со своим отцом.
Кампана носил форму австрийского капитана благодаря патенту,
но не служил. Он занимался поставками скота в Венецию и доставлял
скот из Венгрии и Штирмарка, что давало ему десять тысяч
гульденов в год. Чужое банкротство и другие несчастливые
обстоятельства привели его к денежным затруднениям. Казанова
может оказать большую любезность и акцептировать три векселя,
которые он не может выкупить; потом Кампана даст ему одновременно
три векселя, которые будут выкуплены, прежде чем у других
векселей истечет срок, и кроме того он заложит ему дело с
доставкой скота.
Казанова сразу отклонил предложение. Кампана пригласил
посетить его и дал адрес отца, в чьем доме жил без позволения.
На следующий день "злой дух" потащил Казанову в дом Кампаны.
Тот за три векселя хотел взять его в долю. Это будет подарок в
пять тысяч гульденов в год. Казанова попросил больше не говорить
об этом. Кампана оставил его на пару минут и вернулся с матерью и
сестрой, которым представил Казанову. Мать выглядела наивной и
респектабельной, дочь была сама красота. Наивная мать через
четверть часа удалилась. Дочь в какие-то полчаса совершенно
полонила его. Катарина выходит лишь с матерью, которая
благочестива и снисходительна. (Ленер установил, что Катарина
Кампана родилась 3 декабря 1738 года. В архиве Дукса не найдено
ни одного письма от К.К., как называет Казанова в своих
воспоминаниях Катарину Кампана).
В то время он впервые после возвращения пошел к госпоже
Манцони, которая рассказала, что Тереза Имер вернулась из
Байрейта, где маркграф устроил ее счастье. Тереза жила напротив и
госпожа Манцони тотчас велела позвать ее. Тереза пришла через
пару минут с картинно-красивым мальчиком на руках. Изумление и
радость Терезы и Казановы были велики. Они вспоминали о своей
юности в доме сенатора Малипьеро. Два часа она рассказывала свои
приключения и пригласила на обед домой. Хотя маркграф велел
присматривать за ней, но такой старый друг как Казанова стоит вне
всяких подозрений. Таков стиль речи всех галантных дам, говорит
Казанова, который проведал ее на следующий день спозаранку и
нашел еще в постели с сыном. Когда Казанова расположился возле
постели, хорошо воспитанный ребенок оставил их одних. Казанова
провел там три часа, последний - так ему помнится - был
превосходным. "Читатель увидит последствия через пять лет", пишет
Казанова. Но так называемые последствия, дочь по имени Софи, уже
тогда народилась на свет.
Когда Казанова увидел Имер через несколько лет, он не желал
ее больше. Гораздо позднее в письмах к Пассано она говорила о нем
дружественно: "Я встречала от господина Казановы только добро,
вежливость и дружбу, и знаю о нем лишь то, что доказывает его
