Беркхальтер объяснил, и писатель, взяв бокал, фыркнул:
- Какая неприятность для вас. Если так, мне кажется, быть
Болди - не такое уж большое преимущество.
- Временами в этом есть определенные недостатки.
Повинуясь импульсу, Беркхальтер рассказал о своем сыне.
- Вы понимаете мое положение, да? Я на самом деле не знаю,
какой стандарт применим к юному Болди. В конце концов он продукт
мутации, а мутация телепатов еще не завершилась. Подопытные
животные нас не спасут, потому что у морских свинок и кроликов
телепатия не передается по наследству. Вы же знаете, что это уже
пробовали. И... дело в том, что дети Болди нуждаются в особом
обучении, чтобы они могли сами справляться с собой, когда
достигнут зрелости.
- Вы, похоже, приспособились довольно хорошо.
- Я - учился. Все наиболее чувствительные Болди должны это
делать. Вот почему я не богат и не занимаюсь политикой. В
действительности мы покупаем для своих соплеменников
безопасность тем, что забываем о некоторых из своих преимуществ.
Заложники судьбы и - судьба щадит нас. Но мы тоже платим -
по-своему. Мы участвуем в создании благ будущего - негативных
благ, собственно говоря, ибо мы просим только о том, чтобы нас
пожалели и приняли такими, как мы есть. Поэтому мы вынуждены
отказываться от многих благ, которые предлагает нам настоящее.
Пусть судьба примет от нас эту дань и принесет нам
умиротворение.
- Вы несете расходы, - кивнул Куэйл.
- Мы все несем расходы. Болди, как группа, я имею в виду. И
наши дети. Вот таким образом все и балансируется: мы, по сути
дела, платим сами себе. Если бы я хотел воспользоваться
злосчастным преимуществом моей телепатической мощи, мой сын не
прожил бы долго. Болди были бы уничтожены. Эл должен это знать,
а он становится удивительно антисоциальным.
- Все дети антисоциальны, - заметил Куэйл. - Они
индивидуалисты в высшей степени. Я думаю, что единственная
причина, достойная беспокойства - это если отклонения от нормы у
мальчика связаны с его телепатическим чувством.
- В этом что-то есть... - Беркхальтер осторожно коснулся
сознания Куэйла и обнаружил, что сопротивление значительно
ослабилось. Он улыбнулся про себя и продолжал говорить о
собственных сложностях. - Точно так же, как у его отца с людьми.
А взрослый Болди должен быть очень хорошо приспособлен к
окружающему, иначе он погибнет.
- Окружение столь же важно, как и наследственность. Одно
дополняет другое. Если ребенок правильно воспитан, у него не
будет крупных неприятностей - если не вмешается
наследственность.
- А это может случиться. О телепатической мутации известно
очень мало. Если для второго поколения характерно отсутствие
волос, то, может быть, в третьем или четвертом поколении
проявятся еще какие-либо черты. Я удивлюсь, если телепатия
действительно полезна для сознания.
* * *
- Хм, между нами - меня это тревожит... - сказал Куэйл.
- Рейли тоже.
- Да, - сказал Куэйл, но сравнение его не слишком
заинтересовало. - Во всяком случае, если мутация является
ошибкой, она умрет. Она не даст значительного потомства.
- А как насчет гемофилии?
- Какое количество людей страдает гемофилией? - спросил
Куэйл. - Я пытаюсь смотреть на это с позиции психоисторика. Если
бы в прошлом были телепаты, все могло бы пойти по-другому.
- Откуда вы знаете, что их не было? - спросил Беркхальтер.
Куэйл моргнул.
- О-о. Ну да. Это тоже верно. В средние века их называли бы
колдунами - или святыми. Эксперименты герцога Рейнского... но
такие случаи были обречены на неудачу. Природа ходит вокруг да
около, пытаясь... э-э... вытянуть выигрышный билет, но с первой
попытки ей не всегда это удается.
- Может быть, у нее и на этот раз не получилось. - Разговор
привычно держался в рамках укоренившейся скромной
предусмотрительности. - Возможно, телепатия лишь ступень к
чему-то совершенно невероятному. Например, к чему-нибудь вроде
четырехмерного сенсора.
- Для меня все это звучит слишком абстрактно.
Куэйл был заинтересован и почти забыл о собственных
колебаниях. Приняв Беркхальтера как телепата, он молчаливо
отбрасывал свое предубеждение к телепатии, как таковой.
- Древние германцы вечно тешили себя тем, что они не такие
как все. То же самое происходило с японцами. Они твердо знали,
что являются высшей расой, потому что они - потомки богов. Они
были невелики ростом - наследственность сделала их застенчивыми
в обращении с представителями более крупных рас. Но китайцы тоже
были невысокие, особенно южные китайцы, а для них подобного
барьера не существовало.
- Значит, окружение?
- Окружение, вызвавшее пропаганду. Японцы взяли буддизм и
полностью переделали его в синто, приспособив к собственным
нуждам. Самураи, воины-рыцари, были идеалом, кодекс чести был
завораживающе бестолковым. Принципом синто было почитание
старших и порабощение младших по званию. Вы видели когда-нибудь
японские деревья из драгоценных камней?
- Не помню. Как они выглядят?
- Миниатюрные копии - шпалеры деревьев из драгоценных камней,
с безделушками, свисающими с ветвей. И непременно зеркальце.
Первое дерево из драгоценностей было сделано для того, чтобы
выманивать богиню Луны из пещеры, где она пряталась, будучи в
дурном настроении. Похоже, леди была так заинтригована видом
безделушки и своим лицом, отражавшимся в зеркальце, что вышла из
своего укрытия. Вся японская мораль была обряжена в прелестные
одеяния - это тоже была приманка. Древние германцы во многом
делали то же самое. Последний диктатор Германии, Гитлер,
возродил древнюю легенду о Зигфриде. Это была расовая паранойя.
Немцы поклонялись своему доморощенному тирану, не матери, а у
них чрезвычайно сильные семейные узы. Это перешло и на
государство. Они стали воспринимать Гитлера как их Всеобщего
Отца, и вот так мы в конце концов и пришли к Взрыву. А затем к
мутациям.
- И ко мне, - пробормотал Беркхальтер, допивая коктейль.
Куэйл смотрел куда-то невидящим взглядом.
- Забавно, - сказал он через некоторое время. - Эта история с
Всеобщим Отцом...
- Да?
- Интересно, знаете ли вы, насколько сильно это может влиять
на человека?
Беркхальтер ничего не ответил. Куэйл виновато взглянул на
него.
- Да, - тихо сказал писатель. - В конце концов, вы человек,
и, знаете, я должен извиниться перед вами.
Беркхальтер улыбнулся.
- Можете забыть об этом.
- Я предпочел бы не забывать, - возразил Куэйл. - Я вдруг
совершенно неожиданно обнаружил, что телепатическое чувство не
столь уж необходимо. Я имею в виду, что оно не делает вас другим.
Я говорил с вами...
- Иногда людям нужны годы на то, чтобы понять ваше открытие,
- заметил Беркхальтер. - Годы жизни и работы с существом,
которого они именуют Болди.
- А вы знаете, что я скрывал в своем сознании? - спросил
Куэйл.
- Нет, я не знаю.
- Вы лжете как джентльмен. Спасибо. Ладно, пусть так, но я
хочу поговорить с вами, таков мой собственный выбор. Меня не
волнует, извлекли ли вы уже эту информацию из моего сознания.
Мой отец... мне кажется, я его ненавидел... был тираном, и я
помню случай, когда я был совсем ребенком, и мы были в горах, он
бил меня на глазах у других людей. Я долго пытался забыть это.
Сейчас, - Куэйл пожал плечами, - это уже не кажется столь
важным.
- Я не психолог, - сказал Беркхальтер. - Если вас интересует
моя первая реакция, то я лишь скажу, что это не важно. Вы больше
не маленький мальчик. Человек, с которым я говорю и работаю -
это взрослый Куэйл.
- Хм-м-м. Да-а. Мне кажется, я и раньше это чувствовал...
насколько на самом деле это неважно. Это просто подавляло мою
личность. Что же, теперь я узнал вас лучше, Беркхальтер. Вы
можете... войти...
- Мы будем работать вместе, - сказал, улыбаясь, Беркхальтер.
- Особенно с Дарием.
Куэйл проговорил:
- Я постараюсь не создавать барьеров в сознании. Честно
говоря, я не возражаю против того, чтобы говорить вам... ответы.
Даже когда они носят чисто личный характер.
- Проверим это. Хотите взяться за Дария прямо сейчас?
- О'кей, - сказал Куэйл, и из его глаз исчезла подозрительная
настороженность. - Я отождествляю Дария со своим отцом...
* * *
Все прошло гладко и эффективно. За эту половину дня они
сделали больше, чем за предыдущие две недели. Испытывая приятное
чувство удовлетворения Беркхальтер немного задержался, чтобы
сказать доктору Муну, что дела пошли неплохо, после чего
направился к дому, обмениваясь мыслями с парой Болди, своих
коллег, завершавших рабочий день. В лучах заката Скалистые горы
казались залитыми кровью, и пока Беркхальтер шел в сторону дома,
прохладный ветер приятно холодил его лицо.
Было так приятно, когда тебя поняли. Это доказывало саму
возможность взаимопонимания. И в этом мире подозрительных
чужаков Болди часто требовалось подкрепить уверенность в себе.
Куэйл был твердым орешком, но... Беркхальтер улыбнулся.
Этель будет довольна. В каком-то смысле, ей пришлось тяжелее,
чем когда-либо ему. С женщинами так всегда бывает. Мужчины
страшно озабочены сохранением своей независимости от
вмешательства женщин. Что же касается обычных женщин - что же,
то обстоятельство, что Этель в конце концов была принята в клубы
и женские кружки Модока, говорит о ее блестящих личных данных.
Только Беркхальтер знал, какое горе причинял Этель ее голый
череп и даже собственный муж никогда не видел ее без парика.
Его мысль устремились вперед, обгоняя его, в невысокий дом с
двумя флигелями, стоявший на склоне холма, и сомкнулась с ее
сознанием в жаркой близости. Это было нечто большее, чем
поцелуй. И, как всегда, было волнующее чувство ожидания, которое
росло и росло, пока не распахнулась последняя дверь, и их тела
не коснулись друг друга. Вот, - подумал он, - ради чего я был
рожден Болди; ради этого стоит терять миры.
За обедом эта связь распространилась и на Эла, неуловимое,
глубоко укоренившееся нечто, что придавало вкус пище и делало
воду вином. и сделало еду Слово дом для телепатов имело
значение, которое обычные люди не могли полностью постичь, ибо
оно включало в себя неведомую им связь. И там были тонкие,
неуловимые ласки.
Зеленый Человек спускался по Великой Красной Ледяной горе.
Мохнатые Карлики пытались на ходу загарпунить его.
- Эл, - сказала Этель, - ты все еще работаешь над своим
Зеленым Человеком?
И тогда нечто переполненное ненавистью, холодом и смертью
задрожало в воздухе, словно сосулька, с хрустом проламывающаяся
через хрупкое золотистое стекло. Беркхальтер уронил салфетку и
поднял глаза, совершенно сбитый с толку. Он ощутил, как мысль
Этель отпрянула, и быстро коснулся ее разума, чтобы хоть немного
ободрить ее. А на другом конце стола молча и настороженно сидел
маленький мальчик со все еще по-детски округлыми щечками,
понимающий, что совершил грубую ошибку, и ищущий спасения в
полной неподвижности. Его разум был слишком слаб, чтобы
противостоять прощупыванию. Понимая это, он сидел совершенно
спокойно, выжидая, пока эхо от мысли ядовито висело в тишине.
Беркхальтер сказал:
- Пойдем, Эл.
Он поднялся. Этель начала было что-то говорить.
- Подожди, дорогая. Поставь барьер. Не слушай.
Он мягко и нежно коснулся ее разума, а потом взял Эла за руку
и повел его за собой во двор. Эл смотрел на отца огромными
тревожными глазами.
Беркхальтер сел на скамью и посадил Эла рядом. Сначала он
заговорил вслух - чтобы смысл его слов был ясен, и еще по одной
причине. Ему было очень неприятно обходить слабую защиту
мальчика, но это было необходимо.
- Это очень странно, думать так о матери, - сказал он, - и
странно думать так обо мне. - Для разума телепата упрямство и
непосвященность являются более омерзительными, но тут речь шла
ни о том, ни о другом. Присутствовала лишь холод и злоба.
И это плоть от плоти моей, - подумал Беркхальтер, глядя на
мальчика и перебирая в памяти восемь лет его развития. - Не
