что татары, выматывая войско Алтан-хана мелкими стычками, отступают по
реке Улдже.
- Мы должны как можно скорее соединиться с китайцами,- говорил хан.
Они сидели в походном шатре. Хан, его сын Нилха-Сангун, брат Джагамбу,
нойоны были в дорогих доспехах, отделанных серебром и бронзой. Бедняга
Хасар едва сдерживался, чтобы не пощупать руками сияющие латы
Нилха-Сангуна.
- Хан-отец, а почему татары идут по Улдже? Куда они направляются?
- Думаю, к нутугам тайчиутов.
- Я тоже так думаю. Они соединятся с Таргутай-Кирилтухом, последуют
дальше, и к ним пристанет Тохто-беки со своими меркитами. Надо перехватить
татар на дороге.
- Надо бы. Но чэнсян' повелел идти к нему.
[' Ч э н с я н - ранг императорскрого министра.]
Нойон Тогорила Хулабри сказал недовольно:
- Чэнсян пустит нас впереди, мы будем рубить татар, а его воины -
давить нам спину и подбирать добычу.
И по тому, как одобрительно загудели другие нойоны, Тэмуджин понял, что
Халабри высказал не только свою думу. Вмятинки на рябим лице Тогорила
потемнели.
- У вас одна забота - добыча. За плечами чэнсяна десять туменов
воинов. Пока они в степях, лучше не задирать носа.
- Мудро сказано, хан-отец! Подходишь к чужой юрте - не дразни собак.
Нельзя ослушаться чэнсяна, но двигаться ему навстречу можно любым путем. И
по Улдже тоже...- сказал Тэмуджин.
Нойоны весело засмеялись. Хан Тогорил скупо улыбнулся.
- И хитер же ты, мой сын Тэмуджин. Пожалуй, даже похитрее
Джамухи-сэчена.
- Почему он не здесь, хан-отец?
- Наверно, не хотел встретиться с тобой. Не думал я, что вы подымете
руки друг на друга. Огорчили мое сердце.
- Моей вины в этом нет.
- Я думаю, виноваты оба. Оба и сделайте шаг к примирению.
Тэмуджин промолчал.
Долина Уэлдже была удобна для засады. По обоим берегам светлоструйной
реки росли кустарники, перемежаясь лугами с высокой, нетоптаной травой.
Хан Тогорил и Тэмуджин рассредоточили воинов в кустарниковых зарослях,
наказав под страхом смертной казни ничем не выдавать своего присутствия.
Татары появились на склоне дня. Россыпью протрусили разведчики, прошли
дозорные сотни. Кони под татарами были усталые, дозоры выбирали наиболее
легкий путь по открытым местам, не особенно внимательно присматривались к
зарослям. Показались основные силы. Тэмуджин отвел ветку тальника,
приложил ладонь к глазам. Татары двигались без строя. Лошади на ходу
хватали траву. Ну, проклятые, держитесь!
Пронзительно завыли сигнальные стрелы. Воины Тэмуджина и Тогорила с
двух сторон бросились на татар. Те остановились, на мгновение застыв от
изумления. Потом одни поскакали вперед, другие стали поворачивать коней.
Понемногу татары упорядочили свои ряды, но сдержать неожиданного напора
не смогли, покатились назад.
Бросив поводья на луку седла, Тэмуджин мчался рядом со своими воинами.
Перед ним маячили согнутые спины татар. Враги оглядывались, били пятками в
бока усталых лошадей. Настигнув одного из них, Тэмуджин поднял меч.
Татарин повернул голову. В молодом лице ни кровинки, в глазах ужас. Удар
меча пришелся по затылку, не защищенному шлемом. Татарин медленно
склонился на гриву коня, вывалился из седла.
Татары смяли собственные обозы, заметались меж повозок, пытаясь
закрепиться за ними. Грузный старик в золоченом шлеме бил плетью своих
воинов, поворачивая назад. Но они текли мимо него. Опустил плеть, выхватил
меч и кинулся навстречу воинам Тэмуджина. Серый конь, дико вытаращив
глаза, всплывал на дыбы. Меч старика с сокрушающей силой опускался на
головы воинов, а их удары были бессильны поразить старика, закованного в
железные доспехи. Вокруг него стала образовываться пустота. Остановив коня
между двух повозок, он никого не подпускал к себе. На татар это
подействовало лучше плети они стали пробиваться к старику. Падали одни, по
их трупам лезли другие. Тэмуджин достал лук. Но выстрелить не успел. К
старику подскакал Чаурхан-Субэдэй. Он не кинулся на него, как другие,
прыгнул на повозку, с нее, по-кошачьи изогнувшись,- на серую лошадь. Падая
вместе со стариком на землю, ударил его ножом в шею.
Татары взвыли и, не пытаясь больше сопротивляться, бросились бежать.
Подъехав к Чаурхан-Субэдэю, Тэмуджин слез с коня, ногой тронул тело
поверженного старика.
- Отважный был человек! Не знаешь, кто это?
- Нет.
- Хан Тэмуджин, я, кажется, знаю этого человека.- Пожилой, худо одетый
воин склонился с седла, разглядывая лицо убитого - Да это он, Мэгуджин
Сэулту, большой татарский нойон.
- Откуда тебе это известно?
- Я служил сотником у Тохто-беки. И от его имени вел переговоры с этим
и другими нойонами. Потом меня в оковах взяли в плен. Ты даровал мне жизнь
и волю...
- Припоминаю. Почему же ты не ушел к своим?
- Своих я нашел в твоем курене, хан,- загадочно усмехнулся воин.
- Тебя заставили идти на войну?
- Я пошел сам. Меч для меня сподручнее ножа, которым выстругивают
стрелы.
- Он был помощником Тайчу-Кури,- пояснил Чаурхан-Субэдэй.- Я взял его
в свою сотню. Воинское дело Чиледу знает лучше меня.
- Пусть же будет сотня под его началом, а тебе, Субэдэй багатур,- так
отныне зовут тебя - найдется другое дело. Знай, сотник Чиледу, я
вознаграждаю людей за ум, храбрость и верность. Служи мне - и будешь
отмечен.
Наступившая ночь спасла татар от окончательною разгрома. Под покровом
темноты, побросав все, что могло затруднить движение, они ушли вниз по
Улдже. В руках Тэмуджина и Тогорила оказалась богатая добыча. Отягченные
обозом, табунами и стадами, они не могли уже преследовать татар.
На другой день, отделив от пленных мужчин пожилых женщин, изрубили их и
двинулись в обратный путь. Шли вверх по долине, мимо белеющих в траве
трупов (воины сняли одежду с мертвецов), и запах смерти, густеющий под
жарким солнцем, вызывал тошноту.
Тэмуджин уговорил хана-отца не ходить к чэнсяну со всем захваченным
добром, чтобы не возбуждать в его сердце завистливой жадности, а подарить
ему тысячу коней. Если он хочет получить больше, пусть добывает сам.
Чэнсян, хилый, совсем не воинственный старичок, был рад и этому
подарку. Ему можно было и ничего не дарить, Он, как понял Тэмуджин, боялся
углубляться в дикую степь. Теперь, когда татары побиты, повеление
императора он мог считать выполненным и со спокойной совестью возвратиться
домой.
В стане чэнсяна Тэмуджин почувствовал мощь державы Алтан-хана. Крытую
повозку чэнсяна везли двадцать волов. Внутри могли не тесно разместиться
не меньше полета человек. Лакированные столики, занавески из шелка с
цветами невиданной красоты, мягкие подушки, на которых можно спокойно
сидеть и на самой тряской дороге, блеск расшитых золотом халатов, оружие,
отделанное так, что им не сражаться, а только любоваться. Это у чэнсяна, а
что у самого Алтан-хана? Хорошо, что не взял с собой Хасара, он бы извелся
от зависти.
В войске чэнсяна было много телег с широким настилом из крепких досок,
окованных железом. Останавливаясь на ночь, телеги опрокидывали, сцепливали
одну с другой железными крючьями, получалась прочная стена, ее не взять в
конном строю, не пробить стрелами, не разметать голыми руками. И колеса
телег окованы железом. Такие колеса выдержат любую дорогу. И где только
они берут столько железа?
Но заметил Тэмуджин и другое. Китайские луки были много слабее
монгольских, и владели ими воины не очень искусно. На лошадях держались
тоже хуже, чем монголы, гораздо увереннее чувствовали они себя на земле.
Чэнсян, радушно улыбаясь, показывал им все, что они хотели видеть.
Тогорил ничему не удивлялся. Он бывал в Чжунду и видел там многое. Чэнсян,
кажется, задетый его равнодушием, велел подогнать настоящую диковинку -
повозку, показывающую на юг. В нее были впряжены две лошади. Короткий
широкий короб был расписан изображениями птиц с ярким оперением, над ним
возвышался шест с деревянным человечком на верхушке. Правая рука человечка
вытянута вперед, на полдень. Повозка тронулась, круто повернулась, но рука
человечка все так же указывала на полдень Повозка поворачивалась вправо,
влево, крутилась на месте, но человечек, чуть подрагивая, упорно держал
руку в одном направлении. Тут даже Тогорил удивился. А Тэмуджин подошел к
повозке, заглянул в короб. Может быть, спрятали человека и дурачат их...
Но короб был пуст, в нем видны были лишь какие-то зубчатые колеса.
Заглянул под короб. И там ничего.
- Это божественная воля императора указывает нам путь к нему,-
напыщенно сказал чэнсян.- Пусть померкнут звезды и солнце, кромешная тьма
спустится на землю, но мы, следуя за повозкой, не собьемся с пути.
Довольный, что удалось так поразить монголов, чэнсян пригласил Тогорила
и Тэмуджина на обед в свой дворец на колесах. На этот раз обедали
вчетвером, из многочисленной свиты чэнсян оставил только одного сановника,
рыхлолицего человека с холеными руками. Держался сановник независимо, даже
высокомерно, а чэнсян почему-то не замечал этого. Был здесь и переводчик.
Он сидел за отдельным пустым столом и все время пялил глаза на Тэмуджина.
Бесшумные, молчаливые слуги меняли на столике блюда с неизвестными
Тэмуджину яствами, подливали приятно кисловатое, освежающее вино в
маленькие фарфоровые чашечки. Тэмуджин мало ел, почти не пил. Кто знает,
что на уме у этих позолоченных слуг золотого сына неба. Очень уж
хитроумный народ.
Чэнсян и сановник что-то долго втолковывали переводчику. Чужая речь
звучала непривычно и смешно.
- Они говорят,- начал переводчик,- вы хорошо послужили нашему
императору. От его имени они жалуют вождя кэрэитов высоким титулом вана, а
тебя, молодой предводитель храбрых воинов, чэнсян от своего имени жалует
титулом джаутхури.
Настороженным умом Тэмуджин уловил в этой любезной речи два острых
укола. Один был направлен и против него, и против Тогорила - их не
называли ханами, другой против него одного - титул Тогорилу жалован от
имени императора, а ему от имени этого старикашки Наверное, и разница в
титулах великая. На всякий случай спросил у переводчика, что означают эти
титулы.
- Ван - это князь, правитель, джаутхури - нойон, военачальник против
бунтовщиков.
- Скажи им мы - ханы!
Выслушав переводчика, чэнсян и сановник снисходительно заулыбались
Сановник начал что-то говорить, и его улыбка становилась надменной,
холодной, щеки пухлого лица отвердели.
- Он говорит,- начал переводчик неуверенно, будто затрудняясь в
подборе слов,- что как на небе светит одно солнце, давая тепло всему
живому, так и на земле священная особа хуанди своим благодеянием озаряет
пути идущих. Без солнечного света не вырастет и травинка, без соизволения
императора никто на земле не может стать выше других.
<Жирный дурак!>- подумал Тэмуджин и, пренебрегая предостерегающим
знаком хана Тогорила, сказал
- Передай ему: травы растут и в тени, люди живут и без милостей вашего
небесного хуанди!
Переводчик поклонился ему, и он услышал его тихий голос.
- Говори спокойнее...
Опешив от удивления, Тэмуджин замолчал. Этого человека он где-то видел
Он его знает. Но этого не может быть! А откуда человек знает его,
Тэмуджина? И что ему за дело до того, как он говорит? Или эта еще одна
китайская хитрость, что-то вроде повозки, указывающей на юг?
А переводчик невозмутимо передавал его слова. Они, против ожидания, не
рассердили чэнсяна и сановника, скорее развеселили. Переводчик повернулся
к нему.
- Они рады, что ты горячо ненавидишь татар. Они даже не против того,
что ты сам оцениваешь свои заслуги перед императором много выше, чем их
