умылся, потом на заднем дворе переоделся... Дети уплетали сладости. Он
смотрел на них и посмеивался... Спросил у мальчика:
- Тебя как зовут, разбойник?
- Федей.- Неожиданно пожаловался:- На улице меня дразнят: <Половецкий
хан>. Скажи им, чтобы не дразнили.
<Обличием ты, брат, и верно чистый половец>,- подумал Захарий.
- Скажу. А сестру как зовут?
- Она - Ясыня. Она много ревет.
Федя был мальчонка разворотливый. И отвечал, и не забывал цеплять
пальцем мед из берестянки, и кидал крошки хлеба курице. Она довольно
квохтала, цыплята с писком бегали вокруг, тоже клевали. Ясыня ела вяленый
виноград, подбирая по одной ягодке, и была чем-то похожа на цыпленка.
Во двор вошла молодая женщина. В первое мгновение показалось Захарию,
что она очень похожа на Фатиму. Но нет... Правда, лицо с заметными
скулами, смуглое, глаза продолговатые, волосы иссиня-черные - как у
Фатимы, но непохожа... Она словно бы запнулась, остановилась посреди
двора, поглядывая то на снедь, то на него. Захарий стал неловко
оправдываться:
- Забрел без спросу... Смотрю, дети...
Женщина взяла на руки девочку, устало опустилась на приступок амбара.
Целуя ее в испачканную мордашку, певуче проговорила:
- Ясынька моя маленькая, головушка светлая...
Захарию почему-то казалось, что она должна говорить плохо по-русски.
Его так и подмывало заговорить с ней по-тюркски. Не утерпел, спросил:
- Ты русская?
- Мать моя была половчанкой.
Теперь Захарию стало понятно, почему у нее и у сына такое обличие,
почему мальчонку дразнят половецким ханом.
- Умерла недавно моя матушка.- Лицо женщины стало горестным.- Отец еще
раньше помер. Муж поплыл в низовья с товарами - убили тати '. Осиротели и
мои деточки.
[' Т а т ь - грабитель, разбойник.]
Федя уловил слово <отец>, подошел к Захарию и, как Ясыня к матери, сел
к нему на колени, подергал за бороду.
- Мама, это наш отец.
- Цыть, глупый!- рассердилась женщина, строго спросила у Захария:-
Какое у тебя дело?
- Я не по делу. Это мой дом.
- Как... твой?
- Родился тут. И отец мой тут же родился.
- А-а... Вы купили себе новый...
- Да нет. Ничего мы не покупали, не продавали. Отсюда нас с отцом на
веревке увели в половецкий полон. Только что возвратился.
- Ты... ты хочешь...- Женщина встревожилась, поставила девочку на
землю.
- Да нет, я не к тому. Я только посмотреть хотел. Живите.- Захарию
стало неловко, будто он и в самом деле хотел отобрать родительский дом.-
Ну, я пойду.
Федя вцепился в него ручонками.
- Не ходи.- Оглянулся на мать, позвал на помощь:- Не пускай его.
Захарий пожалел, что так бездумно приласкал этого маленького человека,
тоскующего по крепким отцовским рукам. Подергал его за нос.
- Я буду приходить к тебе.- Это была еще одна ложь, и на душе стало
худо, сказал женщине:- Прости... По дурости моей...
- А-а, что там... Свои-то в городе есть?
- Нет. Никого нету.
- А каким делом занят?
- Пока никаким. Я же говорю: только что вернулся. Пока что дворской
князя при себе держит.
- Жить-то есть где?
- Пока нет. Но я найду. Много ли мне надо?
- Ну, вот что... Желаешь - поживи с нами. Когда что сыщешь, уйдешь.
Амбар пустой, спать в нем можешь.
- Спасибо. Я останусь.
- Зови меня Анной.
Дворскому Захарий был не нужен. И он каждый день ходил на торговище. Не
терял надежды найти кого-нибудь из товарищей детских лет. Но где найдешь,
если столько лет прошло. Жизнь всех пораскидала. Да и, встретив, как
узнаешь? Кто признает в нем, бородатом мужчине, того босоногого Захарку?
Присматривал и дело себе. На родной земле надо садиться крепко, навсегда.
Дай бог царство небесное Фатиме, ее золото тут очень пригодится. Оно - ее
благословение на новую жизнь. Но с выбором дела он медлил. Вести о
неведомых врагах все больше будоражили торговище. Сказывали всякие были и
небыли. Чужедальные гости спешили сбыть свое добро и поскорее убраться
восвояси... А в Киев собиралось войско. По улицам носились всадники в
островерхих шлемах. На низком, пологом берегу Почайной делали новые лодки
и смолили старые... Домой Захарий возвращался встревоженным. Немного
забывался, забавляя детей Анны. Федя прилип к нему - руками не оторвешь...
Вечером во дворе разводили огонь, Анна что-нибудь варила. Тут же
ужинали. Потом долго разговаривали с ней. Жилось Анне трудно. Почти все,
что от мужа осталось, распродала, теперь с утра до вечера работала - кому
постирает, кому дом обиходит, за любое дело бралась. Возвращалась вечером
усталая, с заметно выступающими скулами. Но на жизнь не жаловалась. Грех
жаловаться. Кому что дал господь, у того то и есть... На ее руках дремала
Ясыня, на его - Федя. Когда на небе проклевывались звезды, расходились. В
амбаре пахло сухой пылью, старым деревом, прелым зерном; в углу шуршали
мыши, бормотал во сне и жался к боку Захария маленький Федя. Тут память о
войне, о буйстве человеческой ярости начинала казаться наваждением. Ему
порой даже не верилось в то, что довелось видеть...
Но монгольские тумены на быстроногих конях уже приближались к Днепру.
От Джэбэ и Субэдэй-багатура прибыли посланцы - десять человек. Захарию
было велено переводить их речи. Подарков, от нойонов Мстислав Романович не
принял, посланцев в палату не позвал. Мстислав Романович, Мстислав
Удатный, Мстислав Святославич, Котян-хан сидели в открытых сенях, за
перилами с точеными балясинами. Посланцы стояли внизу, на каменных плитах,
мостивших двор. Говорил старший воин, кривоногий, с иссеченным шрамами
лицом. За его спиной теснились другие, помоложе. Они надменно озирали
широкий, как поле, княжий двор, дворцы с лепными карнизами, крутые купола
соборов с золотыми крестами.
- Мы ехали сюда и видели: много воинов в городе,- говорил старший
воин.- Вы собираетесь в поход на нас?- Подождал ответа, не дождался,
продолжал:- Ни сел, ни городов, ни земли вашей мы не брали - для чего
вооружаетесь?
- Антихрист нечестивый!- ругнулся Мстислав Романович.
- Спроси,- сказал Захарию Мстислав Удатный,- за каким бесом они пришли
сюда? Кто их звал? Что им надо?
- Мы заняли земли половцев. А они бежали к вам. Слышали мы, что
половцы вам много зла делали. Мы будем их бить с одной стороны, вы с
другой бейте и все их добро себе берите.
- Что ответим, братья?- спросил у князей Мстислав Романович.
- Прежде нас у хана спросить надо,- сказал Мстислав Удатный.
Котян-хан положил руку на рукоять меча, лицо его перекосилось.
- Обманщики! Они обманули нас, теперь то же делают с вами. Побить всех
надо!
- Истинно молвил: побить!- одобрил князь Мстислав Удатный.- Указчики
нашлись! Этих порубить сейчас же!
Посланцы о чем-то переговаривались и все так же горделиво поглядывали,
не чуяли, что все вокруг, быть может, последнее увиденное ими в этой
жизни. Захарию стало жаль их. На широком поле двора, пустого, чисто
подметенного, с поблескивающими плитами камней, оглаженных подошвами тысяч
и тысяч ног, они казались одинокими и беззащитными. Князь Мстислав
Романович медлил с решением, косился на князя Удатного, скреб пальцем в
бороде. И Захарий стал надеяться, что воины живыми уйдут с княжеского
двора. Но Мстислав Романович весь напыжился, изрек:
- Ин ладно! Кончайте.
Княжеские дружинники в кольчугах и шлемах сбежали с крыльца, похватали
посланцев и куда-то уволокли.
Князь Удатный положил руку на плечо Захарию.
- При мне будешь. Завтра тронемся.
Вечером Захарий проверил свой монгольский лук, навострил стрелы,
поправил лезвие сабли. Анна собирала в дорожные сумы съестные припасы. В
этот вечер после ужина у огня сидели молча. Захарию не хотелось покидать
двор, заросший сорной травой, расставаться с Федей и Ясыней, с Анной - все
трое за короткое время стали близкими его сердцу.
Достав из-за пазухи мешочек с золотом, Захарий ножом отрезал шнур.
- Возьми, Анна.
- Что это?- Она заглянула в мешочек.- Золото?
- Да. Помнишь, рассказывал о Фатиме? Это ее. Оно чистое, какой была ее
душа. Это золото должно принести счастье тебе и твоим детям.
- Ты это отдаешь нам? Ты не хочешь возвращаться?
- Хочу, Анна. Но с войны возвращаются не все. Не приведет господь
возвратиться - пусть судьба твоего сына будет более счастливой, чем моя.
Федя свернулся калачиком на старой шубейке, силился не спать, но глаза
его смыкались сами собой. Анна держала в опущенных руках мешочек с
золотом, смотрела на огонь. Дрова прогорели, но угли пылали ярко,
малиновый свет плескался на ее лице.
- Я не изведу твоего золота, Захарий. Возвратишься - все будет в
целости-сохранности.
- Беречь его не надо. Пусть будут сыты, обуты, одеты твои дети. Золото
высоко ценят, за крупицы лишают жизни, но и горой золота нельзя купить
жизни.
Уехал со двора Захарий рано утром, когда дети еще спали. Анна,
повязанная белым платочком, вышла за ворота. Неловко поцеловала его в
щеку, надела на шею бронзовый крестик с распятьем.
- Храни тебя господь!
Проехав мимо пустого в этот час торговища (бродячие собаки шныряли
между лавок, подбирая что-то на земле, злобным лаем отпугивали друг
друга), повернул на дорогу Боричева спуска, сбегающего с горы. Оглянулся.
У ворот все еще белел платочек Анны. Он приподнялся на стременах, помахал
рукой.
Близился восход солнца. И Днепр, и Почайная пылали золотисто-розовым
светом. Сверху, с Боричева спуска, был виден почти весь Подол. Вокруг
торговища стояли дома богатых торговцев, рубленные из толстых бревен, с
каменными подклетями, кружевной резьбой по карнизам, крытые тесом, к ним
примыкали дворы с глухими заплотами и крепкими надворными постройками. За
ними были улицы ковалей, гончаров, косторезов, камнерезов, стеклодувов...
Их дома, обмазанные глиной, крытые камышом, вросли в землю, их окружали
огороды с узкими грядками. А над домиками умельцев и другого люда, над
домами торговцев возвышались церкви: у торговища снежно-белая, с
розоватыми бликами зари - святой богородицы Пирогощей, подальше
светло-серая, как бы вырезанная из цельного камня,- святых Бориса и Глеба,
еще дальше размытая утренним светом, словно плывущая над тесовыми и
камышовыми крышами,- архангела Михаила. Захарий перевел взгляд в то место,
где стоял дом его отца,- хотелось еще раз увидеть платочек Анны-горюньи,-
но и дом, и улица уже не видны.
Через подольские ворота он въехал в город Владимира, обнесенный крутым
земляным валом. Сразу за воротами стоял каменный дворец, по левую руку -
церковь Воздвижения, по правую - Десятинная церковь с огромным крутым
куполом в середине и четырьмя куполами поменьше на углах. Захарий слышал,
что стоит эта церковь без малого две с половиной сотни лет и построена во
времена князя Владимира Святого.
Воины, княжеские служки, простолюдье шли и ехали через город Владимира
в город Ярослава. В соборе святой Софьи митрополит Киевский и всея Руси с
князьями, боярами, воеводами молился господу богу о даровании победы
воинству христианскому. Огромная площадь перед собором была заполнена
народом. Захарий слез с коня, подняв взгляд на сияющие золотом кресты,
вознесенные над куполами, попросил бога вразумить монгольских нойонов,
отвратить их острые мечи и сабли от земли Русской, не допустить того
позора и погибели, что пали на земли хорезмийцев...
Полки русские двинулись вниз по Днепру. Плыли по течению ладьи, по
правому берегу рысили всадники. А на левом появлялись и исчезали вражеские
дозоры, изредка пускали стрелы в ладьи, заставляя веселее шевелиться
гребцов.
Нойоны второй раз прислали людей для переговоров. На этот раз разговор
