можете взять.
Такое ехидство представителям охотничьего клана показалось нестерпимым,
и они обратились за помощью к самому Тенделу, все-таки Цица была его прямой
внучкой. Но Тендел неожиданно отмахнулся от них -- возможность поохотиться
за живым умыкателем девушки вызвала в нем прилив такого бескорыстного
азарта, что он остался совершенно холоден к возможности получения патефона.
Он даже как бы недопонял юридическую зацепку, найденную представителями
охотничьего клана.
-- Гори огнем ваш патефон! -- даже прикрикнул он на них. -- Вы что, не
видите, что творится?!
Наконец, преследователи во главе с Тенделом, с криками, со стрельбой из
пистолетов, выхлестнули со двора тети Маши, а председатель сельсовета
напутственно кричал им с веранды:
-- Вперед, ребята! Только мою стахановку не пристрелите!
Топча ни в чем не повинную кукурузу, преследователи добежали до плетня,
через который перемахнула беглянка. Сразу же за плетнем протекала речушка,
один из маленьких притоков Кодера. Все перешли речку и тут на глинистом
берегу обнаружили следы девичьих ног, неожиданно превращающиеся в лошадиные
копыта.
-- Здесь он ее и втащил к себе в седло, -- сказал Тендел, а молодые
представители рода заскрежетали зубами в знак ненависти к умыкателю.
Впрочем, судя по следам, здесь было две лошади, так что втаскивать девочку к
себе в седло Баграту не было никакой необходимости. Стали изучать, куда
ведут следы, и обнаружили, что лошади, некоторое время потоптавшись на
берегу, вошли в воду.
-- Чтобы скрыть следы! -- воскликнул Тендел и разделил преследователей
на две группы, чтобы одна шла вверх по течению, а другая -- вниз. Сам он
возглавил группу, которая шла вниз по течению, в наиболее вероятном
направлении беглецов. Неудивительно, что именно с ним оказался и Чунка, не
перестававший напоминать о том, как он всегда ненавидел Баграта, и дядя
Сандро, который с удовольствием пошел бы вверх по течению, но боялся, как бы
эти чересчур разгоряченные юноши не наделали бед.
Преследователи затихли, удаляясь в погоне, как бы углубляясь в смысл
своего предназначения, а оставшиеся во дворе бессмысленно топтались на
месте, на виду у накрытых столов, озаренных уже не только лампами, но и
полной луной, появившейся из-за холма. И тут слово взял председатель
сельсовета.
-- Друзья мои, -- сказал он, -- ушедшие ушли, а мы давайте займем места
за этими столами. Если они вернут нашу девочку в целости -- пиршество будет
в самый раз. Если не вернут -- будем считать этот стол поминальным.
С этими словами он слез с веранды и первым занял место под самой
большой лампой у самого ствола лавровишни. За ним устремились остальные
мужчины, как бы радуясь, что им наконец дали углубиться в свой смысл, и
одновременно удивляясь приятной мудрости председателя сельсовета.
Все быстро расселись за столами, и только ближайшие родственники ели и
пили на кухне, потому что в таких случаях чегемские обычаи хотя прямо и не
запрещают застолья, но считают, что вроде бы не с чего ближайшим
родственникам особенно распускать пояса.
Только бедная тетя Катя молча стояла у плетня и смотрела в ту сторону,
куда ушли преследователи. Она тихо плакала, время от времени переходя на
мотивы похоронного песнопения. Было ведено не трогать ее, но из уважения к
семье и роду издали следить, чтобы она не наложила на себя руки. Конечно,
никто не верил, что она так прямо и покончит жизнь самоубийством, но это
считалось наиболее тактичным выражением сочувствия горю матери. Этим обычаем
чегемцы как бы говорили тете Кате: "У тебя такое большое горе, что
неудивительно, если бы ты попыталась покончить жизнь самоубийством. Но ты
этого не делаешь только потому, что знаешь, что мы за тобой следим и не
позволим тебе наложить на себя руки".
Между тем настроение застольцев быстро улучшалось. Ночные бабочки
кружились не только вокруг ламп, но и вокруг светящихся розовой "изабеллой"
стаканов, путая метафизический свет вина с прямым источником света.
Иногда сидящие за столом вдруг спохватывались и, требуя тишины,
прислушивались к ночным шумам, как бы улавливая какие-то таинственные
подробности погони: то ли крик, то ли ржанье лошади, то ли выстрелы. Через
мгновенье все убеждались, что все это им примерещилось, зато получалось, что
сидящие за столом не просто сидят и пьют, но одновременно и тревожно бдят,
духовно соучаствуют в погоне.
А тосты делались все длинней и длинней, так что пьющим приходилось
время от времени прерываться, чтобы пальцем вытащить из стакана и стряхнуть
вконец осатанелых мотыльков.
Особенно они не давали покоя председателю сельсовета Махты, потому что
он сидел возле самой большой лампы и дольше всех говорил, подняв стакан.
-- И чего это они во мне нашли, -- бормотал он, отмахиваясь от бабочек
и то и дело вытаскивая их из стакана.
-- Свет ты наш, -- не то объяснила тетя Маша причину обилия мотыльков
вблизи председателя сельсовета, не то пошутила. Во всяком случае, она велела
одной из своих богатырских дочерей, а именно Маяне, стоять с домотканым
полотенцем позади Махты и отмахивать от него бабочек. Простодушная Маяна
некоторое время хорошо смахивала мотыльков, но потом зазевалась и свеяла со
стола вместе с бабочками лампу, жареную индюшку, несколько бутылок с вином и
тарелку с хачапури.
-- Уж лучше бабочки, -- сказал председатель сельсовета, застыв в
оскробленной неподвижности, пока вокруг него собирали разбросанные закуски и
тарелки. Юную великаншу пришлось прогнать домой, и она ушла, ворча:
-- А что я такого сделала?
Глядя на ее могучую спину и высокую шею древнегреческой статуи, гости и
в самом деле понимали, что она могла и поосновательней перетряхнуть эти
сдвинутые столы.
-- Друзья мои, -- сказал Махты после того, как на его участке стола
кое-как восстановили порядок, и застолье приняло характер совершенно
узаконенного оптимизма... -- Друзья мои... -- повторил он, чтобы несколько
сбавить гул этого оптимизма, -- независимо от исхода мужественной погони
наших людей (тут раздались рыданья тети Кати, все еще стоявшей у плетня),
рекорд нашей прекрасной девочки никто не умыкнет, он всегда с нами!
После этого тоста ровное и сильное течение веселья никто не прерывал.
Кстати, кто-то, взглянув на высокую зеркальную луну, вдруг вспомнил, что
именно с этого слова девочка начала свое членораздельное общение с людьми и
вот теперь в такое же полнолуние она выскочила замуж, из чего следует, что
провидение уже тогда намекнуло на то, что сбылось через пятнадцать лет.
Но тут кто-то заспорил, что, может быть, все это и не совсем верно,
потому что у нее уже была попытка сбежать с сыном мельника, так что, может,
ее и теперь вернут, а, стало быть, луна здесь ни при чем.
Воспоминание о сыне мельника вызвало к жизни другую, не менее
таинственную догадку, а именно, что каждый раз она бежит вместе со своей
музыкой: в тот раз гитара, теперь -- патефон. С каким же инструментом,
весело гадали гости, она сбежит в третий раз, если ее сейчас вернут?
Этот вопрос очень долго занимал застольцев, хотя по части музыкальных
инструментов, надо прямо сказать, в Чегеме не густо -- абхазская чамгури,
греческая кеменджа у нескольких греческих семей, живущих здесь, да
международная гитара. Так что неудивительно, что один из чегемцев в конце
концов сделал смелое предположение, что в следующий раз Тали, должно быть,
доберется до районного пианино, стоящего в кенгурийском Доме культуры.
Одним словом, весело коротали ночь те, что сидели за столом. И только
тихо всю ночь плакала тетя Катя, стоя у плетня и глядя туда, куда ушли
преследователи, молча плакала богатырская девушка Лена, прикрыв голову
овечьей шкурой, чтобы не слышать застольный шум, и всю ночь стонал пастух
Харлампо, потому что ночь его была полна сладострастных, но, увы, даже во
сне недоступных видений.
Преследователи во главе с Тенделом шли вниз по течению реки, утешая
себя мыслью, что лошади по такому каменистому руслу реки далеко уйти не
смогут.
Километрах в пятнадцати от Чегема речушка эта с неожиданной яростью,
низвергнувшись с порога, втекала в узкое ущелье. Так что, по мнению Тендела,
здесь они должны были выехать на берег и уже дальше двигаться, оставляя на
земле свои предательские следы.
Но, увы, подойдя к грохочущему водопаду, они убедились, что к берегу не
ведут никакие следы. Некоторые из преследователей, особенно Чунка, все
норовили сверху Заглянуть в дымящуюся и грохочущую двадцатиметровую бездну,
словно этот безумец мог со своей юной полонянкой и патефоном спланировать
туда, распластав полы своей бурки.
Возможно, Чунка -- самый яростный из преследователей -- заглядывал туда
с тайной надеждой увидеть внизу, в водовороте бочага, кружащийся край
башлыка затонувшего похитителя. Но не было никаких следов удачного или
неудачного полета в бездну, и преследователи повернули обратно.
-- Где-то проворонили следы! -- крикнул Тендел сквозь грохот воды и,
ничуть не смущаясь неудачей, наоборот, с еще большим энтузиазмом повел
преследователей обратно.
В самом деле, на обратном пути он нашел место, где Баграт рискнул выйти
из воды и напрямик подняться по очень крутому, поросшему самшитовыми кустами
берегу. Тут все, кроме Чунки, стали в один голос утверждать, что лошади
здесь подняться не смогли бы, до того им самим неохота было влезать на этот
очень уж крутой и дикий берег. Но Тендел нашел лошадиные следы, и
преследователям ничего не оставалось, как перейти речку и карабкаться за
своим предводителем.
-- С его окаянной силищей, -- говорил Тендел, подтягиваясь и продираясь
сквозь ощетиненные кусты самшита, -- он их волоком мог поднять...
Между тем подыматься становилось все труднее и труднее.
Преследователи, несколько поостывшие от усталости, вскоре окончательно
истратили всю свою ярость на бесплодную борьбу с неожиданно хлещущими по
лицу ветками рододендрона и лавровишен, на отдирание от одежды колких
ежевичных веток и плетей лиан.
-- Смотрите! -- неожиданно крикнул Тендел и обернулся к своим
товарищам. Он победно сжимал в ладони красный клок от кофты Талико. Этот
клок передали дяде Сандро, чтобы он его признал, хотя и так было ясно, что
это ее кофта. Дяде Сандро ничего не оставалось, как признать кофту, и он, не
зная, что делать с этим странным трофеем, положил его в карман.
Через некоторое время еще несколько клочков от кофты были переданы дяде
Сандро, причем каждый раз Тендел, полный охотничьего азарта, передавал ему
эти куски одежды с таким победным видом, словно был уверен, что девочку
можно вернуть, если не целиком, то хотя бы по частям.
-- Платье пошло! -- крикнул Тендел и передал назад клок материи, словно
вырванный точным и сильным движением.
-- Наверно, лошадь неожиданно дернулась, -- гадая и дивясь
лентообразной форме оборванного лоскутка, говорили преследователи.
-- Если так пойдет, -- сказал кто-то осторожно, -- он ее к месту как
раз голенькой и довезет.
Неизвестно, до чего бы дошутились усталые преследователи, если бы
идущий впереди Тендел знаками не показал, что надо остановиться и молчать.
Все остановились и стали следить за старым охотником, стараясь подальше
заглянуть, но ничего, кроме каштановых деревьев, они не увидели.
А между тем сам Тендел, время от времени оборачиваясь, знаками
показывал, что видит что-то очень важное, может быть, даже самого
похитителя, пытающегося использовать доверчивость бедной девочки.
