"Неужели он впрямь уверен, что любит свой народ? - удивился Утана.
Ненавистен был торговцу взрыв воинственных кличей. - Что же, выходит, для
блага персов ты гонишь их на убой? Твой народ... Скажи лучше: "Я!". "Я!" -
звучит в твоих высоких словах "мой народ". Не ради одураченных и
охмуренных пахарей, которым до отвала хватило бы и своей земли, своего
добра, затеял ты этот поход, а ради того, чтобы потешить собственное
тщеславие.
Тут он поймал себя на несообразности родившихся у него чистых мыслей
с его не очень-то чистой жизнью.
"А ты, Утана, - упрекнул Утану со вздохом Утана, - ради кого
стараешься ты, рыская с караванами по горам и пустыням? Ради сородичей?
Или - ради себя одного? - И пришел к безотрадному выводу: - У тебя двойная
душа, Утана. На жизнь, как на белый свет, ты глядишь разными глазами.
Голубой смотрит в сторону людей, черный прикован к твоей выгоде. Чем же ты
лучше Куруша?.."
Так он и двинулся в поход - растерянный и печальный.
Выставив у реки слабый заслон, саки отошли на три дня пути и
схоронились в Красных песках.
- Где буря, там разрушение, - сказала Томруз на совете родовых
вождей. - Война есть война. Будут раны. Будет смерть. Не останется иного
выхода - погибнем все, но не сдадимся. Однако мы люди еще живые, и пока
что нам нужно думать о жизни. Ничего, кроме презрения и вечного проклятия,
не заслуживает тот предводитель, который, как безумный слепец, без толку и
нужды бросает людей под копыта вражеских коней. Разве с противником
дерутся для того, чтобы непременно умереть, а не для того, чтобы его
сокрушить, а самому уцелеть? Зубастую пасть недруга надо набивать не мясом
своих воинов, а стрелами из своего колчана. Не кровью, а горячей золой
насыщать его брюхо. Берегите людей! За каждым человеком - большой путь.
Судьба. Чем больше сохраните людей, тем лучше - у нас еще много дел на
этой светлой земле. Отойдем в глубь степей. Куруш - неприятель опасный.
Это Пятнистая смерть. Персы бьются хорошо и охотно, нерадивых гонят в бой
бичами. Нужна осмотрительность. Война - битва умов. Прежде мысль, потом
уже меч. Сейчас нет смысла сходиться с персами вплотную. Время для
большого сражения еще не наступило. Переждем, пока не придут на помощь
отряды саков - тиграхауда и заречных, войска из Хорезма, Сугды и Бактры.
Гонцы давно в пути. Переждем, не беда. Не сожрут персы песок в пустыне.
Пусть бродят пока по дюнам, жарятся на солнце. Глядишь - и усохнут,
порастеряют силы. А чтобы Куруш не подумал, что мы сквозь землю
провалились, выделим пять-шесть малых отрядов. Пусть молодежь кусает
потихоньку незваных гостей за бока...
- Дай мне отряд! - пристал наутро к матери Спаргапа.
- Отряд? Не рано ли? - с сомнением покачала головой Томруз.
- Почему - рано! - рассердился юнец. - Самое время. Храбрость воина
познается в битве, не так ли? Как же я смогу доказать, что я уже не
ребенок, если меня до старости будут держать в зыбке? Назвала кречетом -
дай крылья. Дай отряд - и ты увидишь, на что способен твой сын. Клянусь -
после первой же схватки весь Туран заговорит о Спаргапе!
Его трясло от нетерпения. Взлетел бы - да крыльев нет. Томруз глянула
на сына с затаенной любовью и гордостью. Самолюбив, горяч, отважен. Из
таких и вырастают полководцы. Добрый выйдет воин из Спаргапы! Конечно,
если он, зарвавшись, не сломает шею в первой же схватке.
- Хорошо, родной. Завтра получишь отряд. Пятьсот человек, сверстников
и друзей. Но... я прикреплю к тебе и наставника.
- Это еще зачем?
- Помогать будет.
- Кого прикрепишь?
- Хугаву, хотя бы. Воин опытный. Помнишь, как Хугава отличился при
тохарском набеге?
- И что же - я должен ему подчиняться?
- Нет. Но советы его ты слушать обязан. Согласен? Иначе останешься
без отряда.
- Согласен, - буркнул Спаргапа. - Только пусть не вздумает мной
помыкать! Я - начальник, он - помощник, и никаких. Будет по-другому - к
бесу отряд! Один пойду на Куруша.
- Ну, не кипятись! - ласково успокоила сына Томруз. - Командиром
отряда я назначаю тебя.
- Твердо скажи об этом Хугаве, чтоб знал свое место.
- Скажу, скажу. Теперь выслушай мое напутствие, сын. И не забывай -
заклинаю памятью отца, сын мой! - не забывай мое напутственное слово ни на
одно мгновение. Ты понимаешь меня Спаргапа? Ни на одно мгновение!
- Хорошо, говори.
- Война, мой сын, не забава. Запомни. Не игра в козлодранье. Война -
страшное бедствие. Я, женщина и мать, смертельно ненавижу войну. Саки -
исстари миролюбивый народ. Сак берется за оружие лишь тогда, когда иного
выхода нет. Вот как сейчас. Сак не полезет в чужую страну, но и чужих в
свою страну не допустит. Перс проливает кровь ради добычи, сак проливает
кровь за свободу. Запомни - за свободу, а не ради добычи. Так заведено у
нас издревле. Это - наш закон. Чего я добиваюсь? Чтоб ты, прежде чем
вступить в свой первый бой, осознал до конца, с кем и для чего хочешь
сразиться!
- Хорошо, - кивнул серьезный, подтянувшийся Спаргапа. - Я не забуду
твоего напутствия, мать. - Он вздохнул и задумался. Потом, бледный и
грустный, поднял на Томруз увлажнившиеся глаза. - Ты мудрая женщина, мать.
Я благодарю бога за то, что родился от тебя, а не от какой-нибудь другой
женщины. Ты для меня...
Он упал перед матерью на колени и поцеловал ее босую ногу.
...А позже, уже ночью, хмурый и молчаливый, он сидел в песках рядом с
Райадой и с недобрым чувством слушал прерывистый девичий голос.
- Замуж, замуж! - шептала дочь Фрады со злостью. - Ты, конечно,
нравишься мне. Но что из того? Выйти замуж - и трясти лохмотьями, мерзнуть
в дырявом шатре, грызть обгорелое мясо? Я не хочу быть нищей.
Спаргапа с трудом разлепил спекшиеся губы.
- Не будешь нищей. Все для тебя добуду, Райада.
Она покосилась на него недоверчиво.
- Где, как добудешь?
- Где, как! - взорвался Спаргапа, точно огнедышащая гора. - Завтра
выступаю в поход, ясно?
Он махнул рукой на совесть. Чего уж тут... Разве Спаргапа не хозяин
своей голове? Белого отца - нет и никогда не будет, а мать... мать просто
ворчливая, говорливая старуха. Кого бояться? Он почувствовал ветер полной
свободы, как охотничий сокол, вырвавшийся из ременных пут. Плевать на
всякие наставления! Человеку дозволено все. Спаргапа яростно выругался.
- Пусть отсохнут мои руки, если я не пригоню к твоему шатру четырех
верблюдов, нагруженных золотом, тканью и прочей дрянью.
Райада обрадованно вскрикнула.
Он вцепился в девушку горячими руками, унес за бархан, бешено вдавил
в песок. Она не сопротивлялась. Кожа Райады пахла красным перцем и мятой.
В лагерь вернулись на рассвете.
Крадучись, подобно волчьей стае, отряд Спаргапы подбирался к Аранхе.
Недалеко от реки молодых воинов нагнал во главе двухсот сородичей Фрада.
Он был необычайно весел и разговорчив.
- Ох и я с тобой! - ласково улыбнулся Фрада юному Спаргапе. - Хочу
размяться, проветриться хочу. Давно копья не метал, кинжалом не махал,
стрел не пускал. Возьми моих людей под высокую руку. Ладно? Вместе
потреплем Курушевых слуг. А, Хугава! И ты здесь? Решил задать работу
своему волшебному луку? Ну, держитесь теперь, персидские фазаны!
Сладкая лесть Фрады перекосила лицо Хугавы, точно кислый щавель.
Табунщик отвернулся и тихо выругался. "Когда решили уничтожить глупых,
дурак тоже взялся точить нож". Проветриться захотелось вояке. Вояка-то он
и вправду неплохой, исправный вояка. Но к чему излишняя ретивость? Не
молод. Поберег бы силу для настоящего дела. И зубоскалит не к месту. Разве
на свадьбу едет?
- Вместе, так вместе, - сдержанно кивнул Спаргапа.
Конечно, две сотни взрослых - мощное подспорье. И приятно, что Фрада,
пожилой человек, родовой вождь, сам просится под руку зеленого
"начальника". Но плохо то, что он будет торчать перед глазами, вновь и
вновь напоминая о проклятой Райаде.
Горечь, темную досаду, черную обиду, острую, как нож, ревность унес
прошлой ночью Спаргапа из обжигающих, точно разогретое железо, объятий
лукавой Райады. Эх! Предостерегала же мать... Но без Райады жизнь хуже
смерти. Запутался, друг Спаргапа! Чем это кончится?
А Фрада? Он до сиз пор носил кольцо Гау-Барувы за пазухой. На палец
не надевал, но и не выбрасывал. Он долго размышлял, как ему держаться
теперь, когда началась война. Как держаться? Как угодно, лишь бы не
прогадать. Победят саки - поживиться за счет персов. Победят персы -
поживиться за счет саков. Пусть грызутся между собой, Фраде-то что?
...Солнце, перемещаясь по Звериному кругу зодиака, покинуло знак
Близнецов и подступило к созвездию Рака. Взошел Большой Пес - предвестник
невыносимо знойных дней. "Пес - покровитель саков, - угрюмо шептались
персы. - Как бы нам не было худо". Молились. Резали жертвенных животных.
В лагерь у моста то и дело наведывались гонцы Куруша, приходили за
водой караваны. Недавний ветер замел в пустыне следы, разъезды персов день
и ночь мотались по дюнам, безуспешно пытаясь обнаружить саков.
- "Собаки" будто в песок превратились, ни слуху от них, ни духу, -
рассказывали гонцы. - Государь сердится.
Охрана моста не знала, как убить время. Скука. Не все же спать, да
спать? Кто был смел да плавать умел, тот купался. Плескался у берега и
возле плотов, чтоб не унес бурливый поток. Из воды вылезал желтый,
облепленный жидкой глиной. Начался второй, основной паводок Аранхи -
летний, связанный с таянием высокогорных снегов. Он более обилен, чем
первый, весенний паводок, питаемый слабым снежным покровом низкогорий.
Летом река несет тучу наносов, превращается чуть ли не в грязевой поток.
- Ох, и жирен же аранхский ил, хоть и глинист излишне! - восхищались
персы. - Говорят, он куда лучше нильского ила. Возьмем Хорезм - там и
останемся. Сколько плодородной земли можно захватить!
Те, что не умели плавать, тоже ходили целый день обнаженными.
Донимала жара. Опасности никакой не предвиделось, и воины, кроме дозорных,
беспечно забросили доспехи и оружие в шатры. Кого бояться?
Люди бродили из лагеря в лагерь через мост - погостить у товарищей;
охотились, играли в кости, рыбу ловили. Но все быстро надоедало. Воин -
это воин, ему не терпится показать молодечество и удаль. Начальник охраны
моста Арштибара задумался - как развлечь людей, приунывших от безделья?
Сегодня после полудня глашатай объявил: в правобережном лагере будет
борьба. Участники состязания получат хороший обед, победители - хорошую
награду. Бараны уже на вертелах, кувшины с вином охлаждены в ледяной воде
Аранхи.
Правобережный лагерь разместился на огромной поляне у реки. Персы
вырубили здесь деревья, кусты и тростник, выжгли траву вместе с пауками и
змеями, чтоб было где разбить палатки, чтоб расчистить для войск путь от
переправы к пустыне. Около трех тысяч воинов - безоружных, в одних
набедренных повязках, столпились на поляне, предвкушая веселую схватку.
И целиться в них не надо - все на виду, стоят плотной колышущейся
стеной.
Из кустарника метнулся к небу черный дым.
И семь сотен длинных оперенных стрел громадной стаей хищных птиц
вырвалось из окружающих поляну зарослей. Семь сотен персов, мадов,
харайва, сынов Бабиры, варкан растянулось на земле, легко раненных, тяжело
раненных или убитых наповал.
Оставшиеся в целости оцепенели на несколько мгновений, уже осознав
неотвратимую опасность, но не поняв еще, откуда она и почему.
Из чангалы с зловещим шорохом вылетела вторая волна тростниковых
стрел. Она черно-желтым кругом сомкнулась над поляной, и груда поверженных
