лачугах на краю света, - сами пока ничего не умели, благородному ремеслу
еще не научились, зато куда как наловчились отнимать и присваивать изделия
мастеров покоренных стран.
Долго не могло опомниться собрание сакских вождей, ослепленных,
подавленных чуждой их быту, кричащей роскошью. Старейшины только
переглядывались изумленно да щелкали языками о зубы.
У некоторых мелькнула заманчивая мысль: не бросить ли к дьяволу эту
чахлую пустыню вместе с чесоточными овцами, не заняться ли, по примеру
расторопной персидской знати, грабежом соседних городов и селений? Дело
добычливое. Чем сакские старейшины хуже персидских, почему они должны
ходить в лохмотьях?
Фрада скорчился и болезненно всхлипнул от зависти. Цепкие руки отца
Райады так и потянулись судорожно-загребающим движением к сверкающей куче
сокровищ.
Одна Томруз держалась спокойно. У женщины, конечно, тоже разгорелись
глаза, но в них было восхищение, а не жадность. Точно такими глазами она
любовалась бы тончайшими прожилками в лепестке мака, серебристым мехом
новорожденного ягненка или весенним закатом, когда темно-багровые, с
золотыми краями, облака плывут по ярко-лиловому разливу неба.
- Богато, - улыбнулась Томруз. - Не знаю, чем и отдарить. У нас -
что? Кожа, шерсть да войлок - вот и все достояние. Ну, кони неплохие...
Она кивнула Хугаве, скромно сидевшему на корточках у порога:
- Завтра отловишь для гостей три косяка лучших четырехлеток. Но
конями вас не удивишь, не так ли? - вновь обратилась Томруз к Утане и
Гау-Баруве. - Я слыхала, у персов хорошие табуны.
Саки и персы изъяснялись между собой свободно - столь близко
родственны были их наречия. Лишь иногда, забывшись, Томруз произносила
два-три диковинных слова, непонятных для гостей - дривики, так же, как
дахи и аугалы, происходили от фракийского корня. Они давно и неотделимо
слились с туранскими саками и восприняли их речь, но кое-кто сохранил в
памяти и старый язык.
- У нас в пустынных горах, - продолжала Томруз, - дождь и талая
снеговая вода вымывают порой кусочки блестящего желтого металла. Это не
медь. На добрую посуду, мечи, наконечники не годится, да и мало его, так
что нам, сакам, он ни к чему. Но говорят, у вас, на западе, любят такой
металл. Правда? Посмотрите.
Томруз подняла скомканный, брошенный перед нею платок, и персы
увидели плоский слиток величиной с баранью голову.
Она вопросительно взглянула на гостей. Конечно, Томруз не была
настолько уж темной, чтобы не знать цены золоту. Но - разве обойтись без
маленькой хитрости, когда водишься с таким жадным народом, как дети
Айраны?.. В делах лучше казаться глупой, оставаясь умной, чем казаться
умной, оставаясь глупой, как горшок.
Кочуя у гор, саки упорно рылись в осыпях, терпеливо, по крупинке,
собирали желтый металл и отдавали верховному вождю, который и хранил его
на черный день. Золото берегли. Расставались с ним неохотно, предпочитая
расплачиваться с приезжими купцами кожей и шерстью.
Алчно сверкнул взгляд Утаны, резко подался вперед Гау-Барува. Вся
куча цветастых тканей и чеканных сосудов, наваленных персами посередине
шатра, не стоила и половины крупного слитка.
- Вот наш ответный дар царю Парсы! - сказала Томруз.
Она понимала - сакский дар вдвое превосходит персидский, но именно
этого и хотела Томруз. У гордых послов опустились носы. Она сбила с них
спесь. Пусть не думают хитрецы с запада удивить предводительницу саков
расшитым тряпьем. И свои старейшины пусть видят, что им вовсе не из-за
чего завидовать персидской знати. Пусть они подумают да рассудят, хороши
ли нравы чужой страны, где люди готовы отдать душу за никчемный желтый
камень. Золото! Что - золото? Его можно нарыть в горах сорок мешков. А вот
человеческого достоинства в щебнистых осыпях не наскребешь. Надо беречь
достоинство человеческое. Или оно дешевле металла?
Персов угостили мясом оленей, диких свиней и онагров, целиком
зажаренных на костре, вареной бараниной, рыбой и дичью. Пенилось в
бурдюках острое заквашенное кобылье молоко. Гости раскупорили вина, но
саки дружно отказались от напитка, доводящего людей до безумия.
Лишь Фрада облизнулся при виде наполненных чаш. Он знал вкус вина.
Ему нестерпимо хотелось выпить, но... что скажут сородичи? Он даже и есть
не стал - настолько обозлился на "проклятых саков" за свой страх перед
ними. И это - жизнь?! Не можешь без оглядки взять в рот то, что само
просится в нутро... Ох! Фрада прикинулся хворым и сбежал с пира.
Наутро Томруз переговорила с Утаной:
- Итак ты хочешь торговать с нами? Хорошо. Вези товары на эту
сторону. Все возьмем - ты знал, что захватить. Только пшеницы надо было
взять побольше. У саков много скота, но любимое блюдо - тесто вареное. У
соседей наших оседлых много зерна, а мяса маловато, так они без ума от
мяса. Так уж выходит... - Она улыбнулась. - У кого чего мало, то и дорого.
Даю по пять невыделанных кож за одну выделанную, по три кипы шерсти за
сверток ткани, по барану за три котла. Ну, и золота дам немного - такой же
слиток дам, как и вчера. Мы ведь впервые торгуем с персами, для начала не
жалко.
На десяти огромных хорезмийских лодках персы переправили товары на
правый берег. Утана, позабыв о еде и отдыхе, метался, как в белой горячке,
от лодки к лодке, от тюка к тюку, от раба к рабу, кричал, ругался,
подгонял грузчиков, торопясь сбыть добрый товар за добрую цену.
- У нас часты гости из Сугды, Бактры, Марга и Хорезма, - сказала
Томруз. - Вас, персы, видим первый раз. И довольны вами. Вещи хороши,
сделаны старательно, крепко и чисто. Не знаю, чьих рук работа, но она не
хуже сугдской. А сугды - первые мастера. У нас в пустыне так не умеют.
Сумели бы, да негде и некогда - кочуем, не задерживаемся долго на одном
месте. Вот и лепим горшки, как попало - красоты мало, лишь бы воду не
пропускало. Вот так. Теперь будем знать - с персами выгодно торговать.
Приезжайте! У саков много такого, что нравится вам. У персов много такого,
что нравится нам. Будем дружить. Будем вершить мену на равных условиях.
Разве это плохо? Что скажешь, брат Утана?
- Дело доброе, сестра Томруз. Славное дело. Я постараюсь пригнать
осенью еще один караван.
- Да будет тебе удача!
- А золото, - Утана понизил голос, - золото еще найдется?
- Припасем! Не беспокойся. Знаешь, - доверительно зашептала Томруз, -
саки народ неплохой. Умный, прямодушный, в помыслах чистый. Но сторона
наша - от великих стран в стороне. Живем где-то слева от солнца, справа от
луны. Честно скажу: еще немало у нас темноты. Заметил, наверное? Я хочу
вывести мой народ на широкий путь. Хочу научить саков строить города,
пахать землю, выращивать плоды, считать звезды, расписывать стены жилищ,
шить красивую одежду, наносить на глину знаки, по которым люди угадывают
мысли. Чтоб у нас было не хуже, чем в Бабире, Сугде, Хорезме. Только чтоб
не было царей, - заметила она с улыбкой. - Хватит пропадать в песках.
Пусть входы шатров наших так же широко распахнутся для вас, как входы
ваших дворцов - для нас. Видал болотную черепаху? Она ничего не хочет
знать, кроме болота. Человек - не черепаха. Учи других - и сам учись у
других. Не так ли, брат Утана?
Ого! Перс удивленно глянул в глаза Томруз. Умна. Так вот она какова,
"неумытая"...
- Так, сестра Томруз! Темноты... и в Айране хоть отбавляй. Больше,
чем ты думаешь. Больше. Но дружить мы можем. Дружить, жить в мире.
Только... О, если б это зависело только от меня!
...Ночью в посольский шатер тайно явился красавец Фрада.
- Торговать хочу с вами.
- Как? Вы, саки, разве не сообща торгуете?
- Пусть они как хотят. Я - не такой.
- А! - Гау-Барува зорко пригляделся к саку. Закусил рыжий ус.
Подумав, сказал осторожно и льстиво:
- Да. Ты не похож на своих волосатых сородичей. Тебя можно принять за
халдейского или даже персидского царедворца.
Он тихо, как лис у сусличьей норы, ждал, что ответит Фрада.
- Ну, на царедворца я вряд ли похож. - Фрада с умной усмешкой тряхнул
полою старого кафтана. - Однако и не чета какой-нибудь То... Ладно. Есть
хороший товар? Настоящий? Котлы и прочую дрянь не беру. Дайте серебряную
посуду. Дорогую ткань - такую, из какой шьют одежду в Сфарде. И вина
побольше - не пил давно.
"Не дурак, - удовлетворенно подумал Гау-Барува. - Но и не мудрец. С
ним, пожалуй, удастся..." А Утане ночной гость не понравился. Ишь ты! "Не
такой..." Чтоб отвязаться от нагловатого сака, он сказал строго:
- Платить чем будешь? Я тоже... кожу и прочую дрянь не беру. Набрал
довольно. Не знаю, как увезу.
- Разве я тебе навязываю кожу, или шерсть хочу всучить? Сейчас такое
покажу - глаза на лоб полезут. Фрада - это Фрада.
И глаза у Утаны полезли на лоб. Фрада высыпал на кошму горсть бирюзы
- чудесных самоцветов цвета морской волны.
- Дождь вымывает в пустынных горах не только желтый металл. - Он
хитро прищурился. - Да не все знают в этих камешках толк! Думают - ерунда,
красивая галька. Ребятишки играют - на ладонях подбрасывают, через руки
кидают. У персов есть такая детская игра?
- Все отдам... - Утана отвел в сторону сияющие глаза, чтоб не выдать
бурного ликования. Торопливо завязал бирюзу в платок, заботливо спрятал за
пазуху. Не нравится Фрада? Фрада - плохой? Пусть! Пусть его собака съест -
Утане-то что? Выгода есть выгода. Бирюза - бирюза.
Не только за красивый цвет и прозрачность любит западная знать
рубины, смарагды, сапфиры, алмазы, агат, бирюзу. В драгоценных камнях -
волшебная сила. Они оберегают человека от сглаза, ворожбы, колдовства,
бесплодия, преждевременной старости, болезней, змеиных укусов,
разбойников, клеветы и прочих напастей.
Ого, как развернется теперь Утана! Только бы добраться до Бабиры...
Купец вышел из шатра, чтобы отдать слугам распоряжение вскрыть тюки с
добром, припасенным для богатых покупателей.
Гау-Барува - вкрадчиво - Фраде:
- Вижу, ты умный человек. Рад. Редкость в наше время. Может быть, мы
еще встретимся. Прими мой дар.
И рябой перс, не спуская изучающих глаз с настороженных глаз Фрады,
медленно протянул ему электровое, серебряное с золотом, толстое кольцо с
печаткой вместо камня. На печатке чернел изломанный крест, похожий на
паука. Арийский знак.
Фрада, как бы взвешивая, подкинул кольцо на ладони. Понимающе,
сообщнически, подмигнул персу:
- Опасный дар, не правда ли?
Оба долго молчали.
- Посмотрим. - Фрада вздохнул. - Может, и встретимся. Пока я спрячу
твой дар вот сюда. - И он сунул кольцо, как Утана - бирюзу, за пазуху,
поближе к сердцу, подальше от чужих глаз.
Третий день.
Гау-Барува озабочен. Утана встревожен. Что будет? Согласится ли
Томруз выйти замуж за Куруша?
СКАЗАНИЕ ШЕСТОЕ. ПАСТУХ И КОБРА
Когда человеку режут палец, он кричит и плачет от боли. Бедняге
кажется - нет страданий выше. И лишь тогда, когда всю руку отхватят
несчастному, поймет человек, что значит настоящая боль.
С тех пор, как царь Куруш явился в Ниссайю и поселился у Раносбата,
жизнь дахских заложников превратилась в неизбывную муку. Жарились на
медленном огне - угодили в бушующий костер. Было куда как плохо - стало
вовсе невмоготу.
И не только потому, что с приездом царя и его свиты прибавилось
работы во дворе, на кухне и в конюшне. Работа по принуждению - пытка, но
пытка невыносимая. Хуже то, что усилился надзор. Тяжелой стопою затопала
по замку строгость. Замахали бичами крутость и лютость. Персы боялись
