канской, поскольку во Франции и Англии положение было дру-
гим. Да и в самой Америке преобладающим способом самосозна-
ния женской критики была ориентация на психоанализ Фрейда и
Лакана, на различные социологические (в том числе и марксист-
ские) концепции, а также на теории языкового сознания в их
постструктуралистском толковании. Другое дело, что те разроз-
ненные, как казалось поначалу, влияния лишь только в 80-е годы
стали восприниматься как более или менее единый постструктура-
листский комплекс идей, наиболее приемлемый для анализа ина-
ковости женского сознания и тех средств, при помощи которых
эта инаковость находит свое выражение в литературе.
Хотя в 70-е годы американская феминистская критика соз-
дала свою традицию анализа литературы и пользовалась несо-
мненным влиянием и за пределами страны, первоначальная ори-
ентация лишь на эмпирику исследования обусловила и слабость
концептуального обоснования, и уязвимость перед теоретической
экспансией французского феминизма.
В 80-е годы ускоренное усвоение представлений, концепций
и терминологии постструктурализма, преимущественно в той фор-
ме, которую придали французские феминисты, в значительной
мере стерло различие между французской и американской вер-
сиями этого критического течения. В США этот переход на по-
зиции французского литературоведческого феминизма (или, ска-
жем более осторожно, -- усвоение и активное приспособление
концепций Кристевой, Иригарай и С иксу к социологизированно-
му горизонту понимания американской феминистской критики) в
основном начался после выхода в 1979 г. сборника их статей на
английском языке "Новые французские феминизмы" (246). До
того, по свидетельству Э. Шоуолтер, "дебаты структуралистов,
постструктуралистов и деконструктивистов воспринимались как
сухие и ложно объективистские, как выражение злоумышленного
мужского дискурса, которого так стремились избежать многие
феминистки" (265, с. II). Во всяком случае, именно со второй
половины 80-х годов в англоязычном мире развернулась резкая
критика традиционного американского феминизма как проявления
буржуазного либерализма и гуманизма со стороны таких пост-
структуралистских теоретиков феминизма, как Торил Мой, Крис
Уидон, Рита Фельски и т. д. (242, 285, 139).
В результате и такие влиятельные в литературоведении
США 70-х годов фигуры, как Элейн Шоуолтер, Барбара Кри-
стиан, Сандра Гилберт и Сьюзан Губар, авторы наиболее попу-
141
ОТ ДЕКОНСТРУКТИВИЗМА К ПОСТМОДЕРНУ
лярных исследовании психосоциологического плана допостструк-
туралистского периода американского литературоведческого феми-
низма ("Их собственная литература: Британские писате-
ли-женщины от Бронте до Лессинг" (1979) Э. Шоуолтер (266),
"Безумная на чердаке: Женщина-писатель и литературное вооб-
ражение в XIX в." (1979) С. Гилберт и С. Губар (163), стали
переходить на новые теоретические позиции. Как отмечает
С. Фридман, "эти и другие феминистские критики в течение
1980-х годов все в большей и большей степени... заимствовали
концепции и интерпретативные стратегии у постструктурализма,
особенно у его феминистских форм" (157, с. 480), хотя и под-
черкивает, что они "сохранили пересмотренные версии таких кон-
цепций, как "автор", "идентичность", "Я", "деятельность" и
тому подобное" (там же). Она приводит в качестве примера но-
вого симбиоза постструктуралистских идей и традиционной аме-
риканской психосоциологичности работы Рейчел Блау Дю Плесси
"Письмо и несть ему конца: Нарративные стратегии в женской
литературе XX в." (1985) (126), Патриции Йегер
"Милобезумные женщины: Стратегии эмансипации в женском
письме" (1988) (294) и Алисии Острайкер "Крадя язык: Воз-
никновение в Америке женской поэзии" (1986) (248).
Проблема личности, столь важная для постструктурализма,
особенно болезненно ощущалась феминистским сознанием, по-
скольку именно поиски специфики женского сознания, женского
"Я", его аутентичности, определяемой в противопоставлении тра-
диционному, "буржуазному" представлению о "мужском Я",
якобы воплощенном в застывших и окостеневших культурных
стереотипах и клише западной цивилизации, всегда были и
по-прежнему остаются основной сверхзадачей феминистской кри-
тики.
Пересмотр постструктурализма в феминистской критике
В связи с этим следует ос-
тановиться еще на одном факторе
общетеоретического плана. В
конце 80-х годов стала явственно
себя обнаруживать наметившаяся
в рамках собственно постструк-
туралистской теории тенденция к отказу от риторической установ-
ки на абсолютную децентрацию и интертекстуализацию человече-
ского "я". выразившуюся в литературоведческом плане в кон-
цепции смерти автора. Как таковая эта новая для постструктура-
лизма тенденция была обозначена в работах М. Фуко 1984 г.
"Пользование наслаждением" и "Забота о себе" (155, 153) и
142
ГЛАВА II
Дерриды 1987 г. "Психея: Изобретение другого" (118) и полу-
чила свое дальнейшее отражение в таких исследованиях, как
"Пределы теории" (1989) Томаса Каванага (218), "Выявляя
субъект" (1988) Поля Смита (269), "Технологии Я: Семинар с
Мишелем Фуко" (1988) (274).
Определенная часть феминистской критики, прежде всего в
США, живо откликнулась на этот сдвиг в теоретической пара-
дигме постструктуралистской доктрины, и с явной реакцией на
опережение Челесте Шенк и Лиза Раддик организовали в
1989 г. очередную сессию "МЛА" под многообещающим назва-
нием "Феминистская ангажированность после постструктурализ-
ма". Тем не менее пока довольно трудно судить, насколько эта
столь громко заявленная послепостструктуралистская перспектива
действительно означает сколь-либо серьезный разрыв с пост-
структуралистскими представлениями. Те работы, в которых за-
трагивается проблематика значимости гуманистического феминиз-
ма в его конфронтации и совместимости с постструктурализмом
-- "Гинезис: Конфигурации женщины и современности", (1985),
Алисы Джардин, (194), "Приходя к соглашению: Феминизм,
теория, политика" (1989) (85), "Говоря по существу: Феминизм,
природа и различие" (1989) Дайаны Фасс (158), или сборник
статей под редакцией Линды Николсон "Пол и теория: Феми-
низм/постмодернизм" (1990) (159), -- свидетельствуют, скорее,
о "сдвиге внутри самого постструктурализма", как об этом гово-
рит Сьюзан Фридман, лишь частично, по ее собственному при-
знанию, являющемся также и результатом "критики со стороны"
(157, с. 466).
Критика фрейдистского образа женщины
Таким образом, основной
теоретический импульс феминист-
ская критика получила от своего
французского варианта, предста-
вительницы которого начали
свою деятельность прежде всего с пересмотра традиционного
фрейдизма. Так, например, в работах "Хирургическое зеркало, о
другой женщине" (1974) (186) и "Этот пол, который не один"
(1977) (185) Люс Иригарай решительно критикует фрейдовскую
концепцию женщины как неполноценного мужчины, утверждая,
что в своих представлениях о женщине он оказался пленником
традиционных философских и социальных предрассудков. В свою
очередь Сара Кофман в "Загадке женщины: Женщина в текстах
Фрейда" (1980) (196) предприняла деконструктивистский ана-
лиз творчества Фрейда, пытаясь доказать, что его теория, кото-
143
ОТ ДЕКОНСТРУКТИВИЗМА К ПОСТМОДЕРНУ
рая столь явно отдает предпочтение мужской сексуальности, про-
тиворечит сама себе, т. е. сама себя деконструирует. Более того,
сами мизогинические, женоненавистнические писания Фрейда,
способные тайное сделать явным (собственно цель любого психо-
аналитического сеанса), благодаря де конструктивистскому прочте-
нию и якобы вопреки своей воле выявляют угрожающую мощь и
превосходство, примат женского
начала.
Мужская моносексуальность и женская бисексуальность
Эта тенденция по сути дела
и является основной в феминист-
ской критике. Например, Элен
Сиксу в своих "Инвективах"
(84) противопоставляет невроти-
ческую фиксацию мужчины на
"фаллической моносексуально-
сти" женской "бисексуальности", которая якобы и дает женщи-
нам привилегированное положение по отношению к письму, т. е.
литературе. По ее мнению, мужская сексуальность отрицает ина-
ковость, другость, сопротивляется ей, в то время как женская
бисексуальность представляет собой приятие, признание инаково-
сти внутри собственного "Я" как неотъемлемой его части, точно
так же, как и природы самого письма, обладающего теми же ха-
рактеристиками: "Для мужчины гораздо труднее позволить дру-
гому себя опровергнуть; точно таким же образом и письмо явля-
ется переходом, входом, выходом, временным пребыванием во
мне того другого, которым я одновременно являюсь и не явля-
юсь" (84, с.158).
Литература -- женского рода
Таким образом, само письмо
как таковое, а следовательно, и
литература объявляется феноме-
ном, обладающим женской при-
родой (ecriture feminine); что же
касается литературы, созданной женщинами, то ей вменяется осо-
бая роль в утверждении этого специфического отношения с
"Другим", поскольку она якобы обладает более непосредственной
связью с литературностью, а также способностью избежать муж-
ских по происхождению желаний
господства и власти.
Истина -- женского рода
С этим связаны попытки
Юлии Кристевой, Люс Иригарай
и Сары Кофман утвердить осо-
бую, привилегированную роль
144
ГЛАВА II
женщины в оформлении структуры сознания человека. Если объ-
ективно оценивать их усилия, то придется охарактеризовать их
как стремление создать новую мифологию, чтобы не сказать,
мистику женщины. Кристева, например, постулирует существова-
ние фигуры "оргазмической матери", "матери наслаждения", в
которой соединились признаки материнского и сексуального, при-
чем исследовательница связывает ее бытие с бытием
"искусства-в-языке", или "языка-искусства" как "материнского
наслаждения" (202, с. 409-435).
Здесь Кристева откровенно вступает в область активного
мифотворчества, особенно характерного для нее с середины 70-х
годов. Она интенсивно перерабатывала и интерпретировала эрос-
ную символику Платона, особенно его аналогию между понятия-
ми "матери" и "материи" (как праматери всего), переосмысляя
их в неофрейдистском ключе. При этом в духе популяризирован-
ной Дерридой манеры Хайдеггера играть словами, созвучиями и
неологизмами она, например, определяет женское начало как про-
странство не только письма, но и истины -- "le vreel" (от le vrai
и le reel), что условно можно перевести как "реально истинное",
и от vrai-elle -- "она-истина", чтобы подчеркнуть женскую при-
роду этого понятия) (145, с. II). Эта истина, утверждает Кристе-
ва, "не представляема" и "не воспроизводима" традиционными
средствами и лежит за пределами мужского воображения и логи-
ки, мужского господства и муж-
ского правдоподобия.
"Категорическая женщина" отказывается от комплекса кастрации
В подобного рода научной
фантастике Кристева далеко не
одинока. Близкая ей по духу и
методологии Люс Иригарай так-
же призывает женщин признать
свою силу как проявление прафеномена "земля-
мать-природа / воспроизводительница" и предпринимает попыт-
ки создать собственную мифологию, оправдывающую это трие-
динство. В принципе и более трезвая С. Кофман, далекая от со-
блазна мифотворчества, в своей "Загадке женщины" (196) идет
тем же путем. Демонстрируя преобладание символа матери в тео-
рии Фрейда, Кофман представляет ее не только как загадку,
которую нужно разгадать и расшифровать, но и как истинную
учительницу правды. На этой основе она развивает понятие
"категорической женщины", отказывающейся принять как неиз-
бежность комплекс кастрации, приписываемый ей Фрейдом и в
известной степени Дерридой, и вместо этого утверждающей свою
145
ОТ ДЕКОНСТРУКТИВИЗМА К ПОСТМОДЕРНУ
собственную сексуальность, по своей приводе двойственную и
принципиально неопределимую.
В определенной степени все эти теории так или иначе связа-
ны с концепцией бисексуальности женщины, выдвинутой
Фрейдом и получившей поддержку в модели Дерриды, согласно
которой и мужчина, и женщина оба являются вариантами
