превратилась нижняя часть его левой ноги.
- Антон, - тихо сказал Бикофф. - Ты как?
- Пристрелите меня, мой лейтенант, - заскрипев зубами, выдавил
португалец. - Лицо его внезапно побелело. - Голпе де мизерикордия... удар
милосердия... Корошо?
- Нельзя стрелять, Антон, - сказал жалобно, словно оправдываясь,
Бикофф. - В любом случае мы этого делать не станем... Мы лучше наложим
тебе жгут. Все будет хорошо, не дергайся.
Лейтенант открыл свой вещмешок, достал перевязочный набор и шприц с
антишоковым препаратом. Но, вместо того, чтобы сделать укол раненому,
вдруг сбил меня с ног и навалился сверху. Не успел я подумать, что Бикофф
сошел с ума от навалившихся на него потрясений, как услышал знакомый свист
над нами, а через секунду донесся звук выстрела. Снайпер сидел где-то на
другом конце большой поляны, и целился он не иначе как в мою спину. Если
бы не бдительность лейтенанта, лежать бы мне сейчас с дыркой в спине и
пялиться пустыми, закатившимися глазами на луну...
Бык перекатился и навскидку послал несколько пуль в предполагаемом
направлении снайперского поста. То ли он на самом деле метко стрелял, то
ли просто пули были самонаводящимися на цель, но что-то грузное, ломая
ветки, ссыпалось на землю в глубине леса.
Тотчас совсем близко взвыла сирена, но стволам деревьям вокруг нас
заметались жадные лучи прожекторов. Видно, мина приводила в действие
сигнализацию охранения. Значит, вот-вот на сцену должна появиться группа
охраны объекта.
- Уходите, мой лейтенант, - простонал Антон. - Уходите!.. Я сам... Я
задержу их...
Бикофф бешено покосился на меня.
- Останешься с ним, - свирепо приказал он. - Постарайся хотя бы
оказать ему помощь, о чем-то еще я уж и не говорю...
- А ты? - спросил я.
Мысль о том, что Евгений не имеет права мной командовать, даже не
пришла мне в голову.
- Объект, - кратко сказал лейтенант. - И Задача. И больше ничего.
Я быстро наложил Флажелу жгут выше колена, вколол ему "антишок", а
когда оглянулся, то Бикоффа рядом уже не было. Зато между деревьями
замелькали, приближаясь, неясные силуэты, с шипением взлетела
ослепительная магниевая ракета-лампа. Стало светло до рези в глазах, и я
увидел, что Флажелу деловито, несмотря на боль, готовится к бою.
- Послушай, Корреспондент, - прошептал он, пристегивая сразу три
магазина к автомату. - Ты в армии служил?
- Служил.
- А где?
- В Пандухе.
- Что-о? - Глаза португальца округлились, будто я превратился в
медведя. - Почему ты молчал об этом?
- А по-твоему, я должен был повесить себе на грудь картонку с
надписью "Ветеран Пандуха"? - усмехнулся я.
Но Антону было не до шуток.
- Немедленно, - сказал он таким ледяным тоном, каким однажды некто в
чине генерал-полковника отчитывал меня за неуставной вид в окопе под
ураганным огнем фундаменталистов. - Немедленно догони лейтенанта!.. Кам
он!.. Помоги ему выполнить задание, одному ему будет трудновато...
Сам он тем временем проворно извлек из вещмешка коробочку
радиодетонара и надел ее с помощью браслета на левую руку так, чтобы
удобно было нажать белую кнопку.
- Послушай, - сказал я. - Он же убьет меня за то, что я тебя бросил
одного!
В голосе Флажелу прозвучал оттенок презрительного сожаления:
- Ты же все рафно не сможешь воевать!.. Как это по-русски: "Не в свои
санки не садись"?..
Словно подкрепляя свои слова, он пустил длинную очередь по слишком
близким от нас фигурам.
Он опять безбожно перевирал смысл пословиц. Но в принципе был прав:
что я мог бы сделать, если перед моими глазами по-прежнему маячило лицо
мертвой беременной женщины в развалинах Пандуха?!
И я все-таки ушел. Я нашел в себе силы сделать это. Флажелу любезно
прикрыл мой уход автоматными очередями...
Вот уже час я брел по ночному лесу неизвестно куда. По-моему, я
заблудился. Перестрелка за моей спиной давно уже завершилась сильным
взрывом и смолкла.
Я шел отупело. Мне уже были не страшны ни снайперы, ни дозорные, ни
мины, которыми здесь наверняка трава была усеяна как грибами... Смерть
вела меня за собой, и я, как зачарованный, шел за нею.
Но когда впереди замаячило нечто бесформенное, я остановился. Вроде
бы какой-то большой мешок свисал с дерева. Я подошел поближе. Погибнуть от
взрыва мины - все же оптимальный вариант: не придется долго мучиться.
Но на дереве висела не мина.
Я вспомнил, что в экипировке десантника имеется инфракрасный фонарь,
и достал его из вещмешка покойного Канцевича.
Человек был мертв и еще не успел окоченеть в трупной судороге. Лучше
бы я не светил на него фонарем: человек изуродован был до неузнаваемости.
Но я узнал его. Это был лейтенант Евгений Бикофф - наш командир, теперь
уже бывший...
Я попытался снять его тело с дерева, но мертвый крепко цеплялся
ладонями за ствол. Дело было не в упрямстве покойника, просто-напросто
руки его были прибиты гвоздями к дереву. Огромными гвоздями типа
плотничьих...
"И где они только нашли в лесу эти гвозди?", глупо подумал я.
Специально с собой носят, что ли? Запасливые... сволочи...
На траве рядом с деревом что-то смутно белело. Это были клочки
втоптанной в сырую глину фотографии. Я поднял их и машинально попытался
сложить вместе. Будто от этого теперь зависело все, и моя дальнейшая
судьба в том числе...
С фото на меня взглянули два лица, перечеркнутые сеткой разрыва и
поэтому казалось, что они тоже изуродованы. Одно лицо было миловидным,
женским. Другое принадлежало маленькой белокурой девчушке.
И я вспомнил, как вечность назад лейтенант спрашивал меня: "У тебя
есть жена, дети?"... "Нет... Точнее, можно сказать, что нет", ответил я
тогда с невольной горечью. "Так какое же ты право имеешь
разглагольствовать о войне, если тебе лично некого защищать?!"...
Он, конечно, не сказал этого вслух, но именно так я понял смысл его
вопроса. Самому ему было, оказывается, кого защищать помимо министров,
депутатов и многоступенчатой пирамиды чиновников...
И теперь я понял, что Бикофф был по-своему прав. Он дал присягу
честно служить своей стране, и не его вина была в том, что те, за кого он
собирался драться до последнего вздоха, могли оказаться недостойными такой
собачьей преданности.
Я выключил фонарь, и мне показалось, что в голове моей сгустилась та
же темнота, что окружала меня сейчас.
Еще час назад я был уверен в своей правоте, считая, что никто, во имя
или по причине чего бы то ни было, не имеет права убивать... Я был уверен
в том, что это - высшая ценность человечества, накопленная им за
тысячелетия развития, и что она, эта истина, останется таковой при любых
обстоятельствах.
И по-прежнему в памяти моей хранились слова, произнесенные Брилером
при нашем первом знакомстве: "Идеал, для достижения которого приходится
убивать и ранить - не идеал, Ян, а обман, самая дерьмовая ловушка для
простаков!"...
Но сегодня на моих глазах девять парней отдали жизнь за свой идеал.
Несмотря на одинаковость формы, все они были такими разными... И в то же
время, несмотря на разницу характеров, привычек и внешности, все они были
такими похожими в своей бесконечной преданности долгу, и истина,
исповедуемая ими, гласила: каждый должен честно делать свое дело. Без
оглядки и кивков на других, на тех, кто этого не делает... И еще: нельзя
позволять кому-то безнаказанно убивать людей. Тем более - слабых и
беззащитных.
И еще я прокручивал в своем воображении тот, еще не наступивший (но
который обязательно наступит) момент, когда по-детски мило коверкающий
слова голосок спросит: "Мама, а где наш папа? Он скоро вернется? Он купит
мне большую куклу и говорящие кубики?" - и женский голос, в котором будут
слышаться едва сдерживаемые рыдания ответит: "Скоро, малышка, скоро"...
Я знал, что отныне эти голоса будут неотвязно преследовать меня днем
и ночью и что не будет мне от них покоя, если я не выполню свой долг...
Ведь теперь долг человека, который погиб, становился моим долгом - хотя бы
потому, что он спас мне жизнь незадолго до своей смерти... В Пандухе это
было законом.
Я хотел невозможного, да, это верно... Я пожелал стать Христом,
всепрощающим и мудрым гуманистом, которого даже гибель не смогла свернуть
с избранного пути. Но я не учел, что для такого превращения мне поневоле
пришлось бы перестать стать человеком...
Я готовился к борьбе с насилием. Но оно оказалось, как говорится в
армии, условным, ненастоящим противником, потому что в конечном счете мне
пришлось бороться с самим собой... Свое второе "я" - вот кто является
реальным противником каждого человека, и над ним очень трудно, если вообще
возможно одержать верх...
Об этом я думал уже на ходу.
Уйдя в свои мысли, я не сразу заметил, как вокруг начался гиблый лес.
Оголенные каркасы деревьев были повалены в одну сторону, травы и кусты
были выжжены дотла. И без дозиметра было все ясно. Во рту становилось все
суше и суше, а в висках, будто встроенный счетчик Гейгера, стучала кровь.
Прямо из-под ног выпорхнула птаха. Судя по силуэту - певчий дрозд.
Только сейчас ему было явно не до песен. Дрозд пытался взлететь над
обгоревшими деревьями, но ударился в наклонную сосну, и я понял, что птица
ослепла от радиации...
Время от времени попадались трупы зайцев, белок и прочей лесной
живности, и я молил Бога, чтобы "зона третьей категории", куда меня
занесло, кончилась прежде, чем у меня иссякнут силы.
Лес будто обрезало ножом. Я вышел на опушку большой поляны, а скорее
- просеки. К аккуратным столбикам крепилась колючая проволока и
камуфляжная сетка, шатром накрывавшая целый городок. Под сеткой ездили
машины, стучали дверцы вагончиков-бараков, сновали люди в военной форме,
не спеша прохаживались часовые. Словно спины огромных доисторических
животных, из земли торчали полукруглые капониры. В полумраке мне сначала
показалось, что слева виднеется дерево странных очертаний, но тут же
опознал пусковую установку оперативно-тактических ракет. Ракеты уже лежали
на направляющих - видимо, их готовили к предрассветному пуску...
Значит, через несколько часов чей-то согнутый спусковым крючком палец
утопит на пульте кнопку, и, расколов лесную тишину громом твердотопливных
двигателей, ракеты прыгнут в звездное небо, чтобы за сотни километров
отсюда уничтожить мирные города вместе с людьми.
- Видишь, Евгений? - мысленно спросил я. - Все-таки мы нашли этот
объект!
Я прикрыл глаза, сосредотачиваясь. Из глубин подсознания поднялась и
прошла - будто электрическими искрами - по всему телу мощная волна. Боевым
аутотренингом я овладел в свое время с подачи майора Сарова (ныне -
покойного), и эта штука не раз спасла мне жизнь в Пандухе. Правда, после
возвращения я долго боялся своего тела. Ведь конечная цель аутотренинга -
отключение мышления, эмоций и всего того, что составляет человеческое
сознание. От "гомо сапиенса" остаются лишь рефлексы и инстинкты, а они
могут сработать непроизвольно, это как бы - мина замедленного действия
внутри тебя...
Я открыл глаза и некоторое время привыкал к новому состоянию и
совершенно другому восприятию времени. В руках что-то мешалось. Автомат.
Он теперь мне был не нужен. Теперь я сам стал оружием.
Я взялся за колючую проволоку ограждения и с силой дернул ее. Потом
еще раз. И еще. Острые шипы пропарывали кожу, но боли я не чувствовал.
Ничего я теперь не чувствовал, рядовой Ян Рамиров...
Я пробрался в проделанную дыру и двинулся к центральному капониру, к
