сколько надобно дров для сожжения тела. Сколько тел - в два раза больше
сажен сухих дров.
Семь тел ждут погребения.
Ни охладевший ночной воздух, ни горячее дыхание костров, ни пар от
варящихся снадобий не приносят облегчения Всеславу. Ему кажется, что узкая
трубочка, подобно соломинке, вставлена в затвердевшее горло. Лицо воеводы
синее, опухоль обезобразила губы и щеки. На голой груди и шее вены
надулись веревками. Дышать! Невыразимо страданье не боли - бессилья.
Снадобье готово. Остужая, Колот и Анея переливают черную жидкость из
горшка в горшок. Навар меняет цвет, светлеет; или это только кажется при
неверном свете костров?
Остывшее снадобье сливают в турий рог, служивший еще отцам и дедам.
Тонко отполированная, каменно-твердая кость успела покрыться сеткой
трещинок, истерлась серебряная оковка - от древности рог сделался еще
дороже.
Срез рога - две четверти в обхвате, внутрь может пройти кулак. С
матерого тура сняли этот рог. Изнутри края окружает серебряная бахрома, ее
волоски загнуты вниз, чтобы задержать травинки, плавающие в целебном
отваре.
Ведун и ведунья пробуют снадобье и передают рог воеводе.
- Испей за здравие, Сварожий внук, чтобы тебе была долга жизнь, чтобы
сто пар сапог истоптал, пока не взойдешь на костер! Испей силы Сварога!
И на ухо Всеслава Колот шепчет:
- Пей во имя Черного Перуна!
Нет, не входит в горло напиток. Тщетны попытки глотнуть. Всеслав
возвращает рог. Не могут помочь травы, не помогло и заклятие, написанное
на роге причудливыми черточками, кружочками, углами.
Всеславу видится, что он плавает в громаде воды. То опускается в
зеленую глубину, то поднимается, расталкивает руками серо-грязные тяжкие
льдины, видит сизо-черное небо. Потом опять уходит в неподвижную зелень
глубин и вновь поднимается к безрадостной поверхности, не удивляясь тому,
как мягки льдины, как тепла вода, в которой плавает лед.
Воевода не хочет лечь; закинув для опоры руки за спину, он смотрит в
небо, которого не видит. Свистящий хрип кажется почти криком. Он обречен.
Ведуны переглядываются: завтра на погребальный костер взойдет восьмое
тело.
"Да, - думает Колот, - и будет новый воевода на слободе". На погосте
соберутся все десять князь-старшин, придут слобожане, будут думать. Колот
не желал Всеславу смерти, они были друзьями. Колот жалеет, что не
подготовился к смерти друга: он сам хочет сделаться вождем слободы. И он
размышляет, кого из князь-старшин, кого из слобожан подговорить, чтобы
назвали его имя.
Анея скорбно глядит, как серый пепел гасит угли ненужного костра. Тем
уголком сердца, где женщина и в старости целомудренно хранит понимание
тайн любви, она горестно жалеет Всеслава. В нем соединяются высшие
качества мужчины, и племя теряет во Всеславе лучшего защитника, который
еще не свершил великого подвига.
Неподалеку, рядом со своей злосчастной добычей, лежит сын Анеи. Мать
в заботах о вожде слобожан забыла неразумного сына. Добыча его никому не
нужна, никто не оспорит ее у воина. Ратибор не развязал ткани, закрывшие
тело хазаринки. Смерть уже потушила очи - пусть они останутся такими, как
он увидел их впервые.
Живой с живыми! Всеслав разбросал мертвые льдины. Нет, не умереть, не
умереть! Ничто не совершено из замыслов, которые он таит. Страшна не
смерть, - горько, как сок болиголова, сознание несвершения желанного.
Удушье усиливается. Нет, живи! Воевода дрожит в ознобе. Смерть -
противник. Он хочет смять смерть, схватить. Он тоже душит, ломает. Черные
когти впиваются в горло, он отрывает их. Ему кажется, что под его пальцами
ломаются чьи-то кости.
Он делает шаг, другой, третий, наступает! Даже холодный Колот
испуганно глядит на борьбу с невидимым. Всеслав хрипит, слышатся
непонятные слова. Кажется, что он срывает с себя нечто. Вот он берется за
голову, обеими руками поворачивает ее вправо, влево. Ладони сползают, жмут
ребра. От черноты тела волосы на груди кажутся золотыми.
Дышит воевода, дышит! Он отплевывает черно-смолистую кровь и дышит.
Он говорит:
- Пить!
Анея подает зачарованный рог. Крупный орех ходит под кожей горла.
Воевода пьет... Пьет!
Всеслав победил. Смерть отступила, это видят все. Жизнь принадлежит
сильному. Не подобает кричать от радости там, где лежат мертвые. Весть о
победе воеводы передается, бежит, как огонь по траве, в глубину леса, к
самому дальнему слобожанину.
- Воскрес Всеслав, воскрес! Вернулся от порога Смерти!
Будто и не было ничего, воевода спросил:
- Готов ли костер для погребения братьев?
Увидев Ратибора, Всеслав вспомнил. Ударив молодого воина по плечу, он
заботливо приказал:
- Горюешь? Встань!
Они уходят.
Горят высокие костры, охраняя огнем тела павших за племя. Сторожа с
обнаженным железом устрашают злое, ведуны подбрасывают в пламя пахучую
освященную смолу.
Утром прошлого дня над слободой поднялся столб черного дыма. По дыму
в градах узнали: в Заросье ходят степняки. И, готовясь к обороне,
князь-старшины приказывали, кому из мужчин идти слободе в помощь, кому
остаться для защиты града.
В конце первой четверти дня дым запрыгал клубами, будто его раз за
разом выдували мехом величиной с ворота: слобода бьется со Степью! Спешили
градские дружинники, боясь опоздать.
К концу дня все грады узнали, что слободские своей силой перебили
степных людей и взяли богатую добычу. Называли имена убитых в бою
слобожан. И стали градские собираться к слободе.
Ближние пришли утром, дальние подходили и подходили. Тропы через
владения племени извилисты, чужой не сразу сумеет проникнуть сквозь лесные
чащи, овраги, а напрямик через леса, разделяющие возделанные поляны, тоже
нет хода: хуже ветролома мешают умно устроенные засеки поваленных
деревьев. Вольные люди собирались без понуждения. Обычай рожден жизнью, он
для россичей сильнее писаных законов, измышленных в те же годы владыками
персов, римлян, готов и прочих людей.
Все живое обречено смерти, птица и зверь, рыба и змея, злак и сорная
трава, дерево и куст. И человек... Зная неизбежность смерти, постигнув
неизбежность уничтожения всего живого, россичи не примирялись с
прекращением собственных дней. Здесь ни привычка, ни равнодушие не смиряли
людей. Тесная любовная связь семей и поколений, познание жизни как
высшего, ни с чем не сравнимого блага сумели породить, как меч породил
доспех, а стрела - щит, желание жить после смерти. Беспощадное вторжение
смерти, чувство горчайшей утраты, сердечная святость земных связей, земной
любви издревле родили у россичей убеждение во временности разлуки. За
погребальным костром всех ждали встреча и вечный союз.
Примирение, непроницаемый покров забвения на отгоревшем пламени былых
страстей... Не только это - усопшие делались хранителями живых и
покровителями рода.
Погребальный костер был сложен из дубового дерева. Дуб - дерево
мужчин, его пламя очищает душу воина. На верх строения уложили дорогу, по
ней возносили тела. На грудь клали щит, в ноги - колчан со стрелами, лук.
Справа - копье, слева - меч, как при жизни, так и в небе, В головах
ставили берестяные и лубяные чаши, горшки с медом и молоком, не забывали
хлеба и круп. На пальцы надевали бронзовые, медные, серебряные перстни,
какие у кого были, с камешками или простые. На головы - шапки, ноги
обували в новые сапоги. Клали арканы для ловли коней и ременные лестницы,
чтобы лазать на деревья. Накрывали плащами. Ничего бы не забыть, дабы друг
не попрекнул друга в небреженье при грядущей встрече.
Женщины плакали. Кто с тихим стенанием называл усопших по именам, кто
с громкими воплями поручал им не забыть на небесной тверди передать
родимым вести о живущих на земле.
Последним Ратибор внес на костер тело хазаринки, душу которой он спас
для себя от гибели в подземном мраке. Женщина ныне будет ждать его.
Ратибор положил на нее зарок ни с кем не любиться до свершения его часа.
На твердый холодный палец молодой воин надел медное колечко, простое по
делу, не простое по заклинанию. Около хазаринки поместили вещи, подаренные
добрыми росскими женщинами: веретено, прялку, моток льна, шерсти, чтобы не
скучала без дела.
В молчании земли семя выпускает росток, в молчании раскрывается
почка, молча зачинается жизнь. Люди затихли, ожидая совершения огненного
чуда.
В тишине слышался стук огнива о камень. Старая Анея держала кремень с
подложенным трутом. По кремню каленым железом ударял старый Горобой,
князь-старшина, отец Всеслава. Сухой древесный гриб, варенный в щелоке, -
трут занялся. Вторая старуха раздула трут, подложила его под костерок,
сложенный из сухих стружек женского дерева - березы. Горобой же, сделав
свое дело, отошел.
Женщина есть созидательница, образовательница. Это она собирает семя,
вяжет снопы за косцом, согревает род, дает племени тело. Она как кремень,
в ней скрывается пламя. Женщина оберегает племя, она зачинательница, без
нее прекратится жизнь россичей. Поэтому на погребениях женщины должны
заботиться об огне.
Мужчина пашет, бросает семя, раздирает земную плоть - он воин,
наделенный мощью тела. Поэтому мужчина должен бить огнивом по кремню, а
женщина должна держать кремень. И мужчина, как отец, которому принадлежат
рожденные женщиной дети, поджигает последний костер, чтобы освободить
последним разрушением душу от омертвевшего тела-коры.
По знаку Горобоя слобожане разбирали заготовленные сосновые лапы,
брали пламя от костерка. Костер занялся кругом в самый полдень, в самый
яркий свет неба, чтобы души не заблудились в пути. И завилось пламя, унося
в небесную твердь растворенную и очищенную плоть - славянские души.
Вселившись в орла, вещий человек может подняться сквозь воздушные
токи до самой границы небесной тверди. Оттуда он охватит земли людей
славянского языка от пределов степей Юга до холодных морей Севера, как их
видят жители самой тверди. Ближе всех к пределу степи лежит земля малого
племени россичей. Здесь он увидит извилистую реку, часто сменяющую тихие
заводи на стремительное течение. Увидит лесную чернь с темными
вкраплениями сосновых рощ, поляны-росчищи с полосами хлебов, со стадами
коров и овец, с табунами лошадей. В серединах некоторых полян, подобно
семьям груздей, теснятся тесовые кровли градов. Родовые межи обозначены
столпами высоких могил, там тени россичей - обугленные косточки - и тени
взятых на небо вещей - ржавчина железного оружия, позеленевшая медь.
Сделавшись вечной собственностью предков, вещи потеряли земной вид. Но
могилы живут, они стерегут границы.
Не будь могил - было бы ли племя? Могилы россичей соединяют прошлое с
настоящим. Без такого единства нет будущего.
Тает, тает огненная гора. Россичи смотрят, думая о душах ушедших. Они
там, где царит вечное, непонятное земному человеку движенье; там носятся и
борются небесные звери, пасутся небесные стада, плывут небесные челны и
светятся цветы.
Души семи воинов, душа неведомой хазаринки вместе несутся через
волнующийся океан воздуха, дно которого - наша Земля. Они не боятся
зырканий молний и громовых ударов. Вот голубая прозрачная гора царства
навьих - предков, свет и жилище душ. Здесь хранилище всех семян, здесь
солнце отдыхает после дня. На небесных лугах души младенцев пасут
петушков, перья которых блистают зарницами для глаз земных людей. О душах
младенцев заботятся белые облачные девы до часа, пока душа матери не
поднимется к ним.
Остыло жаровище. Место подмели с краев, не ступая в середину костра
