поставляет материал для законности. Эту рукопись будет оценивать эксперт. К
экспертизе будет привлечен лишь такой человек, который даст заранее
ожидаемое заключение. Адвокат? Он не специалист и экспертом в этом деле быть
не может. Другой эксперт? Назови мне его. Я наперечет знаю всех, кто имеет
формальное право быть в таком случае экспертом. А ты, спросил Мазила. Я --
наилучший вариант, сказал Социолог. Но что я могу? К тому же я и не хочу.
Работа не настолько сильна в научном отношении, чтобы из-за нее идти на
жертвы. А как обличительный материал она ничто в сравнении с тем, что уже
известно. Клеветник считает, что Шизофреник -- гений, сказал Мазила.
Конечно, у него кое-какие идейки есть, сказал Социолог. На мало ли кто кого
считает гением. У нас на этот счет есть свои критерии.
ОТКЛОНЕНИЯ ОТ НОРМЫ
Я прочитал Ваш трактат, сказал Член Шизофренику. Не могу согласиться с
Вами по ряду вопросов. Вот, к примеру, по поводу роли государства. Вы читали
сегодняшние газеты? Нет? А напрасно. Разоблачили группу взяточников и
осудили. Один -- заведующий кафедрой, другой -- доцент. И остальные в таком
же духе. Как видите, не побоялись огласки. Так что, молодой человек,
существенным для нас, как видите, является не наличие недостатков (у кого их
нет!), а борьба с ними силами государства. А в газетах написали, что главным
жуликом в этот деле был сам директор их идеологически выдержанного
учреждения, спросил Болтун. А помощником у него был заведующий отделом
этики, между прочим. Не написали также о том, что недавно все начальство
целого района погорело на делах похлеще мелких взяток, о которых тут
написано. А о деле юристов Вы не слыхали? Нет? А напрасно. Откуда Вам все
это известно, спросил Член. Всему Ибанску об этом известно, сказал Болтун.
Но об этом не сообщали, сказал Член. Так значит, этого и не было, спросил
Болтун. А знаете, чем отделались главные жулики в известном Вам и,
следовательно, существующем в действительности деле? Поставили на вид и
слегка понизили в должностях. Даже дачи не конфисковали. Эти факты надо
проверить, сказал Член, и принять меры. Попробуйте сказал Болтун. И
посмотрим, чем это для Вас кончится. Тут дела посерьезнее холодных батарей и
махинаций с яблоками. Нелепо отрицать, что государство борется с нарушениями
законов, сказал Шизофреник. Но я хочу обратить Ваше внимание на чисто
социальный аспект в этой его деятельности. Разберем такой случай. Начальник
административно-хозяйственного управления одного известного вам учреждения
приобрел власть, неизмеримо превышающую власть самого директора. Через него
проходили все дела о квартирах, дачах, машинах, пайках и т. п. И взятки он
брал такие, что эти фельетонные герои просто жалкие щенки по сравнению с
ним. Вы думаете, никто не знал об этом? Все знали. Но до поры до времени это
не играло роли. Одно дело -- фактическая известность, другое -- формальная.
Ответственным лицам было выгодно, снизу помалкивали из страха или надежды на
подачки. Одним словом, когда мера была нарушена, и возникла угроза скандала,
этого начальника стукнули. Но как? Дали какие-то взыскания, предупредили,
пожурили. Слегка ограничили аппетиты. Государство борется против
недостатков, но не во имя каких-то высших идеальных соображений. Оно делает
это лишь в той мере, в какой оно вынуждено это делать и в какой это выгодно
ему делать. Оно действует при этом в полном соответствии с социальными
законами, как орган социальной справедливости, а не как орган защиты
униженных и оскорбленных. Дело тут еще и в том (помимо того, что государство
само есть объединение социальных индивидов), что различные социальные законы
имеют противоположно направленные следствия. Начальник, о котором я говорил,
по одним социальным законам стремится выжать из своего положения
максимальную выгоду для себя, и как следствие этого, усиливает свою позицию
максимально возможно. Другие чиновники по другим социальным законам
стремятся к тому, чтобы его реальное положение (благополучие и власть, в
первую очередь) не превышало слишком сильно официальное. В результате
совокупного действия различных социальных законов имеет место тенденция
сохранить некоторое средненормальное положение. Социальное право есть
результат и, вместе с тем, средство этой социальной осредненности. Что
касается меры наказания, то она, как всем хорошо известно, определяется в
зависимости от социального положения наказуемого (за редким исключением,
когда складывается из ряда вон выходящая ситуация). Полностью с Вами
согласен, сказал Болтун. Могу добавить лишь одно соображение, не бесполезное
для Члена. У нас никаких недостатков нет и быть не может. А те недостатки,
которые у нас иногда признаются, являются настолько редким у случайным
отклонением от здоровой нормы без недостатков, что их фактически нет и быть
не может, и с ними борются открыто именно для того, чтобы показать всем, что
их фактически нет и быть не может. Член сказал, что он обязательно выяснит,
имели место отмеченные выше факты или нет, и будет добиваться
справедливости. Когда Член ушел, Болтун сказал Шизофренику, что Член
поразительный пример индивида, совершенно неспособного к пониманию общего
правила в отдельных событиях. Шизофреник сказал, что, по его наблюдениям,
людям вообще чужда интуиция закономерности, ее место у них занимает
банальная способность простых обобщений. Обобщения делать легко. Но от них
так же легко и отказаться, ибо постоянно наблюдаются примеры, противоречащие
общим суждениям. Мне в голову сейчас пришла мысль исследовать, в какой мере
те или иные познавательные операции отвечают социальности. Сейчас я,
пожалуй, могу определенно сказать, что простое обобщение в понимании событий
общественной жизни вполне отвечает социальности, а стремление постигнуть их
закономерность антисоциально.
ВЫБОРЫ В АКАДЕМИЮ
Академии выделили одно место для Действительного и два для
Корреспондентов. На место Действительного было выдвинуто около ста
кандидатов, а на место Корреспондентов были выдвинуты почти все, кто хотел
быть выдвинутым, мог быть выдвинутым и не мог не быть выдвинутым или не мог
быть не выдвинутым. Две недели в Газете печатали списки кандидатов. Институт
выдвинул Заведующего и Заместителей. Лаборатория выдвинула Помощников и
Заместителей Помощников. Журнал выдвинул Помощников Заместителей Помощников,
старших Сотрудников и младших Советников. Были выдвинуты даже три ученых, не
имевших с юности никакого отношения к науке, но потом перешедшие на более
ответственную работу. Один из них написал на другого закрытое письмо в
котором убедительно показал, что тот совсем не тот, за кого себя выдает.
Другой написал на первого открытое письмо, в котором не менее убедительно
показал, что он-то тот, за кого он себя выдает, вот тот действительно не
тот, кем его считают. Третий рассказал всем кто такие на самом деле те двое.
Первые два выступили с совместным заявлением по поводу неправильного
поведения третьего, когда они вместе с ним были там. Избрали потом
четвертого, который вообще не выдвигался, зато помог в одном деле одному
человеку, близко знакомому с Заместителем, и пятого, который и был самим
этим человеком, но остался в секрете, ибо так было нужно из более высоких
соображений. Выбрали также одного Заместителя (Заведующий уже был избран на
прошлых выборах, и выдвигали его каждый раз снова из любви и уважения), пять
Помощников, тридцать три Заместителя Помощника, около дюжины разных
Сотрудников и Советников. Последних сразу же отправили в заграничные
командировки.
Выдвигался и Клеветник. На Совете его лично выдвинул Претендент и
поддержал Академик. Зал аплодировал. Все ходили радостно возбужденные и
говорили, что наступили новые времена. Да, говорили одни, процессы истории
необратимы. Историю не повернешь вспять, говорили другие. Как ни крутись, а
время делает свое неотвратимое дело, говорили третьи. Все жали руку
Претенденту и восторгались его мужеством. Выдвинуть самого Клеветника, да за
это раньше к стенке поставили бы. Еще два года назад об этом даже подумать
никто не смел. Ехидничали по поводу согласия Клеветника баллотироваться. Вот
вам и бескорыстие ученого, шептались в коридорах бездельничающие младшие и
старшие сотрудники со степенями и без степеней. У него дача дай бог всякому,
говорил один бородатый юноша. И квартирка дай бог всякому, говорила только
что защитившая диссертацию по новейшим направлениям девица с чрезмерно
развитыми формами. Лекции он читал отвратительно, говорило третье существо
неопределенного пола. К тому же он безнадежно отстал, сейчас ведущая роль
принадлежит ньюфаундлендской школе. Почитайте мою статью в Журнале.
Клеветник в избрание не верил. Но документы каждый раз подавал для
коллекции отказов. Он уже собрал несколько десятков отказов в поездках на
конгрессы, симпозиумы, коллоквиумы и лекции, в избрании в Корреспонденты, в
присуждении премий и т. п. Теперь, говорил он, его коллекция украсится еще
одним ценным экспонатом. На отборочной комиссии Академик произнес
двухчасовую речь о творчестве Клеветника. Конечно, говорил он, Клеветник
неосторожен в выражениях, груб с начальством и никудышный организатор.
Конечно, он не совсем наш. Не то, чтобы не совсем не наш, но не настолько не
наш, чтобы его считать совсем не нашим. И уж, во всяком случае, он не
настолько не наш, чтобы его не считать не нашим. Потому его там издают. И
приглашают. А он не дает отпор. Мы ему не раз говорили, чтобы он дал
отповедь. Он отказался. В частности, его недавнее избрание там. Я лично
просил его отказаться. Есть же более достойные кандидатуры. Он отказался
отказываться. Но я, сказал Академик в заключение, за него ручаюсь. И
Клеветника в списки кандидатов не включили. Вечером Академик позвонил ему и
подробно рассказал, как он его защищала, но эти реакционеры сделали свое
грязное дело. Но мы им еще покажем. На следующих выборах непременно
проведем. На всех последующих выборах о Клеветнике даже не поминали и
выдвигали более достойных и более молодых, поскольку каждый раз начинались
новые веяния.
НАЧАЛО
Группа арестантов, читал Инструктор, состоящая из Клеветника, Уклониста
и Убийцы, возглавляемая Старшиной и замыкаемая двумя караульными с учебными
винтовками, в которых были просверлены дырки, чтобы из них нельзя было
стрелять, двинулась в путь на гарнизонную губу. Маршрут пролегал через
площадь Вождя, по улицам его выдающихся соратников, затем по улицам его
великих предшественников, наконец по улице самого Вождя, которая упиралась
прямо в здание губы. По дороге состоялась беседа, которая заслуживает
упоминания как памятник духовной жизни интеллигенции той эпохи. Клеветник
сказал, что он только пошутил, Уклонист сказал, что и не за такие шутки к
стенке ставят. Убийца сказал, что рано или поздно все там будем, и еще не
известно, что лучше, рано или поздно. Один караульный сказал, что прежде,
чем болтать, думать надо. Уклонист сказал, что думать не надо и прежде, ибо
если человек думает, то он обязательно болтает. Другой караульный сказал,
что выпендриваются тут всякие, а потом из-за них другим попадает. Убийца
сказал, что попадает всегда другим, но караульный может не беспокоиться, так
как он не другой, а именно тот самый, что нужно. На губе мест свободных не
оказалось. И в силу необходимости смутная идея создать собственную губу
превратилась в актуальную проблему -- факт, лишний раз подтверждающий старую
