что у них работают плохо, так как если бы у них работали хорошо, то было бы
совсем плохо. Карьерист сказал, что все равно хуже не бывает. Сотрудник по
сему поводу вспомнил старый общеизвестный анекдот об оптимистах и
пессимистах и уличил Карьериста в пессимизме. Можно подумать, сказал
Карьерист, что у вас там коллекционируют анекдоты. Впрочем, сказал Болтун
через пару кружек, в каком-то смысле не так уж хорошо, что у них плохо, и
было бы лучше, если бы у них было лучше. А вообще говоря, закончил он мысль
еще через пару кружек, это не играет роли. Никто не знает, что хорошо и что
плохо. Кроме Литератора, может быть. Карьерист сказал, что везде одно и то
же. Сломалась как-то у нас одна хреновина. Дело у нас сверхважное и
сверхсрочное. Зеленая улица. Звоню главному, так мол и так. Говорит, пустяк,
позвоню в соответствующий отдел, мигом сделают. Вечером звоню в отдел.
Говорят, первый раз слышим. Утром звоню главному. Занят, совещание. А дело
стоит. На другой день иду к главному. Жду два часа. Говорит, не волнуйся.
Дело сверхважное и сверхсрочное. Сейчас все провернем. Вызывает начальника
отдела и приказывает при мне немедленно сделать. Прошло два дня. Ничего нет.
Только через неделю после письменного распоряжения изготовили чертежи,
разработали технологию, произвели расчеты. Через пару недель хреновина была
готова. Но совсем не та и не так. Иду к главному. Ничего, говорит, поделать
не могу. Сам видишь. Руки опускаются. Выкрутись как-нибудь сам. Купил
поллитра, пошел к слесарям, говорю, выручайте, братцы, сделаете, еще
пол-литра подкину. Через полчаса сделали отличную хреновину. И еще пару штук
про запас. Начальнику отдела потом премию за это дали. Болтун спросил, как
же они с такой великолепной организацией дела ухитрились сотворить то самое
дело. Карьерист пожал плечами. Сотрудник сказал, что его тривиально.
Неограниченные средства. Неограниченные полномочия. Заинтересованность.
Деловые люди. В общем, нестандартная ситуация. Потом это стало обычным
массовым делом, выгодным для паразитов и проходимцев. Член сказал, что в его
время ничего подобного не было. Болтун сказал, что в то время просто еще не
было ничего такого, из-за чего могло бы быть нечто подобное. Сотрудник
сказал, что всегда и везде так. Хорошо только там, где нас нету. Болтун
сказал, что это верно, хорошо там, где их нету. Сотрудник сказал, что ему
пора, плюнул в недопитую кружку, сказал, что не понимает, как такую гадость
пьют люди, и ушел по своим делам. Большой человек, подумал Член, и решил
через Сотрудника переслать вверх материал, обличающий и предлагающий меры по
исправлению.
ШИЗОФРЕНИК
В свободное от вынужденного безделья время Шизофреник сочинял
социологический трактат. Делал он это чреватое известными последствиями дело
по просьбе старого приятеля Мазилы. Писать он не любил и не хотел. Ему
приходилось делать невероятные усилия, чтобы хватать исчезающие с
молниеносной быстротой беспорядочные мысли и приколачивать к бумаге. Кроме
того, он был убежден в том, что об этом рано или поздно узнают все, и ему
опять придется отправляться в Лабораторию. И от этого становилось тоскливо.
Но и не писать он уже не мог. Им овладело смутное ощущение тайны, известной
только ему одному или во всяком случае очень немногим, и он не мог окончить
свою бесплодную жизнь, не сделав последней попытки сообщить эту тайну людям.
Он знал, что людям его тайна глубоко безразлична. Но это уже не играло роли.
Он чувствовал моральный долг не перед людьми, людям он не должен абсолютно
ничего, а перед самим собой. Человечество содержалось в нем самом. На глазах
этого человечества протекала его примитивно прозрачная жизнь. Перед ним он и
будет держать ответ в последний час. Самым неприятным в работе сочинителя,
однако, для Шизофреника было отсутствие стола и хорошей ручки. Когда-то
Социалог привез ему оттуда отличную ручку, но она куда-то исчезла тогда.
Толчком к написанию трактата послужил разговор с Мазилой. Твои прогнозы
и оценки поразительным образом подтверждаются, сказал Мазила. В чем тут
дело? Очень просто, ответил Шизофреник. Надо предсказывать лишь то, что
предсказуемо, и оценивать лишь то, в отношении чего имеют смысл оценки. А
как отделить предсказуемое от непредсказуемого и оцениваемое от
неоцениваемого, спросил Мазила. Для этого у меня есть своя теория, сказал
Шизофреник. Расскажи мне ее, попросил Мазила. Попробую, сказал Шизофреник.
Только предупреждаю, она заведомо не научная. Пусть, сказал Мазила, лишь бы
она была верная. Кроме того, продолжал Шизофреник, для применения моей
теории нужны не столько размышления, сколько терпение. Приняли, допустим, у
тебя заказ, намекнули на новый, напечатали пару строчек о твоей работе без
упоминания имени. Кажется, наступают новые веяния. А по моей теории новых
веянии для тебя не может быть. Потерпи немного, и сам в этом убедишься. Я в
этом убеждался много раз, сказал Мазила, Верно, сказал Шизофреник. Но для
тебя это каждый раз выступает как случайный факт, а не как нечто такое, что
неизбежно и предсказуемо теоретически. Наконец, моя теория, как и любая
другая теория, тривиально проста, а научиться ею пользоваться очень сложно.
Подобно тому, как трудно обучиться ибанцу есть рис палочками. Твоя теория
меня интересует как чисто интеллектуальное явление, сказал Мазила, а не как
пособие для благоразумного поведения. А для поведения у меня есть интуиция.
В армии я играл в очко. И неплохо. Один раз выиграл получку чуть ли не у
всего летного состава эскадрильи. Целую наволочку денег набил. Потом три дня
пропивали. Метод у меня был простой. Выделяю десятку, которую не жаль
продуть. Проигрываю -- ухожу. Выигрываю -- бью на двадцать. Проигрываю --
ухожу. Выигрываю -- бью на сорок. И так далее в случае удачи. Когда выигрыш
достаточно велик, бью на весь банк. Иногда процесс игры затягивался
достаточно долго, и я выигрывал. Здорово, сказал Шизофреник. У тебя голова
настоящего ученого, а не художника. Твой метод, как и моя теория, аффективен
лишь при одном условии: чтобы где-то играли регулярно в течение достаточно
длительного времени. А времени нам отпущено не так уж много.
И Шизофреник начал писать. Писал экспромтом, без исправлений.
Написанный кусок отдавал Мазиле и о дальнейшей судьбе его больше не думал.
Мазила отдавал кому-то перепечатывать на машинке, и трактат расползался по
Ибанску неисповедимыми путями, проникая во все учреждения, в особенности в
те, для которых он не был предназначен. В конце концов он попал в Институт,
где его случайно обнаружил Сотрудник в столе одного нерадивого инструктора.
Свой трактат Шизофреник назвал "Социомеханика" по соображениям, которые
изложил в тексте.
СОЦИОМЕХАНИКА
Научная социология существует более ста лет. Число профессиональных
социологов в мире достигло невероятно колоссальных размеров. Даже у нас, где
социологию разрешили совсем недавно, временно и лишь в разумных с точки
зрения начальства масштабах и направлениях, за несколько лет число
социологов перевалило за тысячу, а их исследования стали принимать угрожающе
научный характер. Достаточно сказать, например, что один из наших ведущих
социологов разработал эффективный метод, с помощью которого он установил
факт, как гром среди ясного неба поразивший воображение ибанской
интеллигенции. Оказывается лишь 99,99999999999 процента руководящих
работников Ибанска лояльны по отношению к руководящим работникам Ибанска,
что вступило в вопиющее противоречие с официальной точкой зрения, согласно
которой число лояльных составляет 105,371 процента от всего числа
руководящих лиц. В результате пришлось несколько сократить размах
социологических исследований в Ибанске, и упомянутый выше бывший ведущий
социолог, проводивший грандиозные полевые исследования по заданию
Лаборатории, так и не успел выяснить, какую большую роль в Ибанске и его
окрестностях играет никогда не бытовавшее там общественное мнение. По этой
причине он был вынужден вместо задуманных трех томов научных обобщений
написать пять и опубликовать в Журнале цикл статей о руководящей роли.
Учитывая сложившуюся ситуацию, я не дерзнул выступить в рамках научной
социологии и решил изложить свои соображения в форме особой дисциплины --
социомеханики. Выбор названия продиктовал тем, что я намерен изложить
неисторический взгляд на социальные свойства и отношения людей. Согласно
этому взгляду социальные законы одни и те же всегда и везде, где образуются
достаточно большие скопления социальных индивидов, позволяющие говорить об
обществе. Законы эти просты и в каком-то смысле общеизвестны. Признанию их в
качестве законов, которым подчиняется социальная жизнь людей, препятствует
социальный закон, по которому люди стремятся официально выглядеть тем лучше,
чем они хуже становится на самом деле.
Я с самого начала готов признать свою концепцию ошибочной, но оставляю
некоторую надежду, ибо, как известно, хорошо ошибается тот, кто ошибается
первым. Если же и эта надежда окажется иллюзорной, я буду рад тому, что не
был в этом мире так одинок, как мне казалось до сих пор.
ЗАМЕЧАНИЕ СОЦИОЛОГА
Впоследствии Социолог, осуществлявший экспертизу и этого трактата
Шизофреника по просьбе Врача, подчеркнул последний абзац красным карандашом
и написал на полях: ошибается -- да, первым -- нет.
ИНСТРУКТОР
Когда в Институте стало известно, что Шизофреник опять взялся за свое,
из архива достали его старый трактат и поручили Инструктору изучить его
более тщательно. Трактат имел странное название "ХББУРС". Смысл названия был
разъяснен в тексте. Но Врач текст читать не стал и по названию безошибочно
установил диагноз. Инструктор разъяснение автора изучил, но решил докопаться
до скрытой сути. Трактат начинался с Посвящения.
ПОСВЯЩЕНИЕ
Объясняя посетителям мастерской смысл своего творчества, Мазила обычно
говорит о проблемах взаимоотношения Духовного и Телесного, Человеческого и
Животного, Природного и Урбанистического, Земного и Космического, Малого и
Великого и т. п. Услыхав эту фразеологию, которая по идее является признаком
высокого интеллектуального уровня, посетители начинают кивать головами и
произносить "Да", "Иа", "Иес" и т. п. в зависимости от того, на каком языке
они пытаются найти словесный эквивалент для незнакомого материала. Конечно,
в работах Мазилы есть все то, что делает уместным употребление таких высоких
слов, а сами эти слова не снижают ощущения грандиозности видимого. Но в них
есть и другое, не столь очевидное содержание, для описания которого нужны
иные языковые средства. Я сделал попытку сформулировать их. В результате
получился трактат, совершенно неожиданный для меня самого. Пожалуй, его
можно представить как иллюстрацию к работам Мазилы, но как иллюстрацию
необычную. Это -- иллюстрация мыслей. А иллюстрация мыслей должна отличаться
от привычной каждому иллюстрации образов. Иллюстрация образа есть образ.
Иллюстрация мысли должна быть мыслью, изложенной теми средствами, которые
доступны иллюстратору. Писал я трактат по просьбе самого Мазилы, которому
хотелось узнать одну из возможных непосредственных реакций заинтересованного
наблюдателя на его работы. И потому писал экспромт, внося в текст лишь
незначительные исправления. Так что, если считать сказанное об иллюстрации
за шутку, то этот трактат можно рассматривать просто как опытный факт к
проблеме восприятия произведений искусства современниками.
ХББУРС
ТРАКТАТ О СУДЬБЕ, СВОБОДЕ, ИСТИНЕ, МОРАЛИ И Т. П.
В этом трактате, претендуя на исчерпывающую неполноту и строгую
