опасность - случайная полынья. Теплые ключи на дне или еще что- то...
Снова вспомнился Кронштадт. Там даже в марте лед пробивало только
разрывами тяжелых снарядов линкоров и крепости, трехдюймовые
рикошетировали.
А в финскую войну, кажется, на лед карельских озер бомбардировщики
спокойно садились.
"Что вдруг за финская война?" - удивился он неожиданной мысли.
Шестаков совершенно точно знал, что никакой такой финской войны,
кроме разве кампании 1809 года, не было и быть не могло, но одновременно
отчетливо представлял, что вроде бы была и даже какие-то подробности
вот- вот удастся вспомнить.
Но они пока ускользали, как воспоминание о недавнем сне.
Одним словом - шансы есть, и неплохие. Главное, под прикрытием
пурги можно проскочить незамеченными мимо города, и, значит, никому в
голову не придет искать их здесь.
Если машина замечена в Торжке, скорее всего чекисты будут искать
вдоль трассы Новгород - Ленинград, а если они попались кому-то на глаза
в Кувшинове, то логично будет предположить, что беглецы двинулись в
сторону Ржева и Великих Лук.
То есть в любом случае вывод очевиден - беглый нарком пробивается к
границам: финской, эстонской, латвийской. Там и будут караулить и
искать. А где же еще?
Жене он ничего не сказал. В географии и топографии она все равно не
разбирается и не сообразит, где едут. Ну а если не повезет - машина
уйдет на дно в доли секунды. И ахнуть не успеешь. Как утонул в полынье
между Ленинградом и Кронштадтом вице-адмирал Дрозд.
Ориентируясь на правый, противоположный от Осташкова, берег,
Шестаков разогнал машину до девяноста километров. Только лед свистел под
шинами. Стремительный полет над мокрой бездной опьянял. Будь он в машине
сейчас один - вообще бы ничего не боялся, пожалуй, даже запел арию
Варяжского гостя от азарта и волнующего чувства опасности.
Только снова появилась непонятная, тревожащая мысль. Он ведь
никогда как следует не умел водить машину.
Ну, пробовал иногда садиться за руль, проезжал десять- двадцать
километров под присмотром шофера по ровной и прямой дороге. А сейчас-то
он управляет автомобилем почти бессознательно, руки и ноги сами знают,
что крутить, переключать и нажимать. Оставляя голове свободу думать о
чем придется.
Вроде бы все нормально, и от ощущения, как сильна и послушна
машина, испытываешь только привычную радость, а вдруг подумаешь- почему
это так, и оторопь берет.
Однако Зоя снова отвлекла его своим вопросом, подтвердив, что
женщина она куда сообразительнее, чем представлялась раньше: - Это мы
что, по льду едем?
- По льду, а больше и негде. Долетим, как по немецкому автобану.
И в самом деле, неслись они лихо. Шестаков через короткое время
увидел накатанный санный след, ведущий примерно в нужном направлении, и
еще прибавил газу.
"Эмку" иногда начинало водить на участках голого, отполированного
ветром льда. Особенно когда порывы ветра усиливались и внезапно ударяли
в высокий корпус машины, но он ухитрялся удерживать "эмку" на курсе,
вовремя подворачивая руль в сторону заноса.
Потом снеговой покров становился толще, и ехать опять было легко.
Увы, недолго. В совершенно неожиданный момент прямо перед бампером
появлялись крутые заструги, преодолеть которые удавалось не сразу,
тормозя, меняя курс и выискивая подходящие места.
Но все равно езда ему нравилась. Словно бы в зимнем ралли
участвуешь.
Термин опять пришел на ум незнакомый, хотя и понятный по смыслу.
Зоя вдруг коротко рассмеялась. Нарком посмотрел на нее с
удивлением. Неужели водка так подействовала или нервный срыв наступил?
- А ты, Гриша, помнишь такую поговорку - "пуганая ворона куста
боится"?
- Ну?
- Так чем мы с тобой лучше? - Не понял...
- Что тут понимать? Ты решил, что за нами сейчас все НКВД охоту
начало...
- Так...
- Так если действительно тревогу объявили всесоюзную, то по всем
подмосковным и прилегающим областям сразу, да?
- Ну...
- А сколько от Москвы идет дорог, сколько на них областных городов,
райцентров, сел и сколько по ним за последние сутки похожих на нашу
машин проехало?
Шестаков наконец понял. И восхитился, какая у него умная жена. А он
все думал - актриса и актриса, привыкшая к богемной и номенклатурной
жизни. А поди ж ты! Он, мужик, инженер, член правительства, не
сообразил, а она - пожалуйста!
Куда, казалось бы, проще? В самом деле - по двум десяткам ведущих
от Москвы и в Москву дорог наверняка проехало сегодня после рассвета
никак не меньше сотни похожих как две капли воды черных "эмок". В самых
разных направлениях. И каждую могли видеть и запомнить тысячи людей во
всех населенных пунктах по пути ее следования.
Естественно, не обратив никакого внимания на номера.
Кроме того, в счет пойдут и местные машины, перемещающиеся в
пределах районов, тоже в разнообразных направлениях, причем одну и ту же
машину наверняка посчитают не один раз и даже не десять... Начни сейчас
же сотрудники обл-, гор-, райотделов НКВД и милиции плюс партийные
комитеты, которые тоже в стороне не останутся, сводить воедино и
докладывать "наверх" полученные о замеченных машинах сведения, так любой
вышестоящий орган просто захлебнется от обилия правдоподобной
информации. И что он с ней будет делать?
В центр поступят тысячи одинаково достоверных и в то же время
ложных по сути сигналов, и посади на обработку сведений хоть сотню
сотрудников, и за две недели не разобраться им в этом деле...
Он не знал точных цифр, но по порядку величины мог представить
ситуацию. Если бы ему как инженеру предложили составить сетевой график
перемещения нескольких сотен автомобилей в полусотне районов восьми
непосредственно прилегающих к Москве областей, а потом исключить все
заведомо не подходящие под условия задачи...
Как ловят львов в Африке? Делят пустыню на квадраты, исключают те,
где львов заведомо нет, и в оставшихся находят искомое. Очень просто.
- Ох ты и молодец у меня, - с давно забытым искренним чувством
сказал он жене.
- Слава Богу! Хоть в таком положении сообразил. Раньше не мог...
- К стыду своему - да, - склонил голову Шестаков.
На душе стало совсем легко. Даже странно - неужели так
подействовало на него чувство свободы - впервые за восемнадцать лет, -
свободы от всего? От необходимости поступать так, как диктует служебный
и партийный "долг", от страха перед вышестоящим начальством,
невыполненными квартальными и годовыми планами, внезапным, пусть и давно
ожидаемым, арестом. Теперь все- в прошлом. Нечего бояться, кроме смерти
в бою, а как раз этого он и на войне не боялся...
Ну разве что заблудиться во все усиливающейся пурге Шестаков
опасался, лопнувшей шины, поломки мотора...
Да вот и погода. Метель метелью, но ветер вдруг на мгновение
разгонял над головой плотную снеговую завесу, и даже тучи словно бы
редели, становился виден мутноватый круг солнца, и Шестакову становилось
опять жутковато - ну как раздернется совсем облачно-снежная пелена,
засияет нестерпимой синевой зимнее небо, и предстанет черная "эмка"
мухой в сметане любому наблюдателю с острова Кличен, Городомли, десятка
прибрежных деревень.
Тогда уже не примешь ее за одну из сотен машин на оживленной
магистрали. Первая за многие месяцы, а то и годы Легковушка на льду
озера запомнится каждому.
Только, к счастью, вьюжный полог тут же задергивался, густея, и
совсем о другом приходилось думать- позволит ли стихия добраться живыми
до места?
Однако и с этим все обошлось. Не прошло и часа, как завиднелся
слева темнеющий сквозь густую кисею снегопада лес на берегу острова
Хачин, а потом наконец на холме, обращенном к озеру крутым откосом, воз
ник обнесенный оградой из толстых кривоватых слег бревенчатый дом.
Вокруг - несколько овинов, или амбаров, нарком не знал точно, как
тут эти хозпостройки называются, а над ними возвышалось подобие
сторожевой башни, или караульной вышки на высоких бревенчатых опорах,
между которыми виднелись почти отвесные лесенки- трапы в четыре марша.
Шестаков неоднократно видел эту картину; и зимой, и летом, но
сейчас вдруг она напомнила ему совсем другое место, с которым связано
было в прошлом что-то очень и очень хорошее. Но что, где, когда - он
вспомнить не мог. Словно бы в полузабытом сне привиделось. Или - так
тоже бывает - попадаешь вдруг в помещение, которое кажется мучительно
знакомым, и лишь потом случайно узнаешь, что жил здесь с родителями в
младенческом возрасте, о котором помнить ничего не мог, а вот надо же -
отпечаталось в каких-то мозговых клетках...
Утомленные долгой монотонной дорогой, - мальчишки сразу оживились.
- О, что это такое, папа, куда мы приехали? Вышка зачем?
- Дозорная вышка. Смотреть, что на озере делается, не загорелся ли
где лес и вообще...
- А мы туда полезем?
- Метель закончится - полезете...
Последнюю сотню метров преодолеть оказалось едва ли не труднее, чем
сорокакилометровый путь через озеро. Мотор надрывно завывал, колеса
проваливались в успевший заполнить санные колеи снег, а подъем к воротам
оказался вообще почти непреодолимым.
Салон заполнил запах подпаленного сцепления. Шестакову казалось,
что рев мотора слышен и на другом берегу озера, однако в доме он
ажиотации не вызвал, на крыльце никто не появлялся.
И внимание хозяина привлек не едва слышный из-за бревенчатых стен,
забиваемый воем пурги механический звук, а громкий, возбужденный лай
выскочивших из-за амбаров собак.
Последним усилием своих лошадиных сил "эмка" дотянула до ограды, а
тут и распахнулась наконец дверь избы.
Нет, не избы, а обширного бревенчатого дома, больше похожего на
сельскую школу или обиталище небогатого помещика.
- Добрались, слава Богу, - вслух сказал нарком, поворачивая ключ
зажигания.
- Григорий Петрович? Вот уж неожиданность. - Хозяин шел навстречу,
протягивая руку, высокий, худой, в пестро- сером свитере домашней вязки,
в каких-то ужасных войлочных чунях на босу ногу, без шапки, зато в
круглых жестяных очках - читал, наверное.
Увидев его, Шестаков подумал, что все - спасены! Надолго, нет ли,
но пока - спасены.
ГЛАВА 6
Ветер выл и свистел в кронах сосен, в стояках и подкосах сторожевой
вышки, сухой и жесткий снег хлестал по щекам и слепил глаза.
Единственное, чего хотелось наркому, чтобы буран крепчал и крепчал,
длился неделю или две без перерыва, сделал непроходимыми дороги до самой
Москвы, а он бы сидел у горящей печи, покуривал, отводил душу в беседе
со старым другом и точно был уверен, что и сегодня, и завтра, и через
три дня будет спать совершенно спокойно.
- Да вы никак со всем семейством? Неужто отпуск наконец? Рад,
душевно рад. А я, знаете, как чуял, с самого утра какое-то беспокойство
испытывал, будто и вправду гостей ждал... Кошка тоже - уж так умывалась.
Примета есть - гостей намывает. Да вы проходите, проходите в дом, что ж
на ветру стоять, замерзнете совсем. И ребятишки, вижу, притомились.
Небось от самой столицы без привалов? И как вы только рискнули в
такую-то погоду? И без шофера, без охраны? К вечеру точно бы не
проехали. Хорошо, если в Осташкове застряли бы, а упаси Бог - в
чащобе...
Он строго прикрикнул на двух кудлатых, страховидных кавказских
овчарок, захлебывавшихся злобным лаем.
- В позапрошлом году удостоился от профсоюза путевки в Теберду,
оттуда и привез щеночков. В наших краях звери невиданные. Волки, и те
