испытал одновременно и радость, что так просто можно решить вроде бы
неразрешимую проблему, и подобие гордости за себя: мол, не такой я
оторванный от жизни чинуша, как вообразил Власьев, и тут же -
недоумение.
Как-то не замечал он раньше за собой таких способностей. Решения
возникающих проблемой обычно находил путем долгих, напряженных, подчас
мучительных раздумий и сомнений. Знал, что многие считают его
тяжелодумом, и для самоуспокоения называл это рассудительностью и
основательностью. Результаты ведь чаще всего оказывались в его пользу...
И также непонятно отчего, он не стал сразу раскрывать товарищу
своих планов. Сказал только, что знает, где без особого труда можно
взять необходимое, причем почти в неограниченных количествах и
отвечающее любым, самым строгим требованиям. Власьев кивнул. - Вот и
хорошо. А далеко ли? - Не слишком. За пару суток обернемся... ...Выехали
затемно, чтобы попасть в леспромхоз к началу утренней смены. Там у
Власьева тоже были знакомые, и посадили их на паровоз без всяких. Нужно
Алексанычу с кумом в Торжок, ну и ладно. И что за кум - никто не
спросил. Кум и кум, за десять-то лет, пока церкви всерьез и сплошь
рушить не стали и попов изводить, сколько в своем районе и в соседних
районах тоже детей поперекрестили. И своих кумовьев не упомнишь, где уж
до чужих.
Власьев одет был в старый овчинный полушубок, заячью шапку и
мохнатые собачьи унты, как всегда почти, за исключением особых случаев,
одевался по погоде, а Шестакова, согласно легенде, нарядили
по-городскому - в неновое, но еще приличное драповое пальто, юфтевые
сапоги и кожаную, смехом, шапку вроде кубанки, какие в моде были в конце
двадцатых годов, но и сейчас их еще донашивали мелкие и мельчайшие
начальники.
В кармане у него лежало удостоверение сержанта госбезопасности с
неузнаваемо переделанной фамилией и фотографией Шестакова в непривычном
для него облике.
Голову ему постригли почти наголо, оставшийся ежик и уже сильно
пробившиеся усы подкрасили в почти черный цвет, а главное, Зоя, разыскав
среди власьевских химикатов пузырек с коллодием, сделала мужу
устрашающего вида шрам от виска и до угла рта.
- Дня два-три точно продержится, а то и больше. Даже умываться
можно. Потребуется - спиртом смоешь.
- Пузырек с собой возьмем, всегда подновить можно будет, - успокоил
ее Власьев.
Вдруг Шестаков заметил, что Зоя слишком уж внимательно
всматривается в его лицо.
- Что такое?
- Знаешь, Гриша, как-то ты непонятно меняешься. Неужели... от
переживаний?
- Не понял, как меняюсь? - Он взглянул в зеркало и ничего
особенного не заметил. Похудел разве?
- Трудно это объяснить, но какой-то ты не такой становишься. Щеки
запали, морщины разгладились, и взгляд другой... Я бы сказала -
помолодел даже...
- Чему же тут удивляться? - включился в разговор Власьев. - То
человек двадцать лет себя насиловал, совесть и страх попеременно его
изнутри выжигали, а теперь наконец сам собой становится. Отъелся
вдобавок, отоспался. По мне, так на бывшего юнкера он сейчас куда больше
похож. Вы его военные снимки видели?
- Видела... - В голосе ее все равно отчетливо читалось сомнение.
Конечно, жене виднее, чем другу. Она ведь не только меняющееся лицо
имела в виду, она и о нескольких последних ночах помнила. Таким он
раньше никогда не был. После особенно бурного пароксизма взаимной
страсти она тоже спросила: "Что это с нами, Гриша?"
А он ответил: "Награни жизни и смерти все чувства обостряются. Эти
- в особенности".
Зоя только хмыкнула неопределенно и отвернулась лицом к стене.
...Власьев установил на треноге пластиночный фотоаппарат "Агфа" с
двойным мехом, пыхнул магнием и через час уже вклеивал в удостоверение
чекиста в меру тускловатую фотографию. Дорисовал на уголке сектор
фиолетовой, чуть вдавленной в бумагу печати.
- Сойдет, пожалуй. Если в лупу специально не рассматривать.
Шестаков тоже вгляделся. Нет, на его взгляд, подделка вообще
неразличима. А узнать его да почти и невозможно. Сравнил этот снимок с
тем, что был в его наркомовском удостоверении. Если и будет у
розыскников фотография, переснятая с хранящегося в канцелярии
Совнаркома, или где там еще, личного дела, так ничем она им не поможет.
Особенно, конечно, менял его внешность шрам.
А уже когда уходили они из дома, в сенях его вдруг остановила Зоя,
уже попрощавшись: - А ты ко мне вернешься, Гриша, или насовсем? - Да о
чем ты? - не понял, даже испугался Шестаков.
- О том. Слишком ты стал непонятным для меня, чужим даже. И всего
за четыре дня. Еще через неделю что будет? Но ты все же вернись, хоть
ненадолго. Ребятам же не объяснишь.
Ему вдруг стало и горько, и страшно, но что ответить жене, он не
знал. Махнул рукой как-то растерянно: "Ну ты совсем говоришь что-то
несусветное, Зоя, куда же мне без тебя?" - еще раз неловко зацепил
губами ее щеку и выскочил наружу торопливее, чем следовало бы.
ГЛАВА 20
Леди Спенсер, закончив разговор с Лихаревым, перешла в зал,
примыкающий к ее рабочему кабинету. Предусмотрительно разожженный лакеем
камин и исходящее от него живое тепло настраивали на романтический лад,
особенно когда погода за окнами отвратительная, почти ураганный ветер
завывает в печных трубах. Летящие, похоже, прямо с Северного полюса
снеговые заряды залепляют оконные стекла рыхлой коркой, а через час она
смывается струями холодного, злого дождя. А потом снова. Не позавидуешь
оказавшимся сейчас вблизи берега морякам.
Но, как писал античный поэт: "Сладко, когда на просторах морских
разгуляются ветры, с твердой земли наблюдать за бедою, постигшей
другого".
На сервировочном столике ее ждала бутылка розового джина, хинная
вода, соленые орешки кешью, коробка тонких ароматических сигарет.
Сильвия любила все эти маленькие радости жизни, закономерно
вытекающие из ее положения. После первой мировой войны нравы стали куда
свободнее, и если раньше дама из общества должна была соблюдать массу
глупых условностей, начиная от обязательного ношения корсета, то теперь
с этим покончено.
Сделав маленький глоток своего любимого напитка, Сильвия
погрузилась в размышления. То, что она оборвала Валентина, - правильно.
Незачем рядовым клеркам задумываться о большой политике. Однако в
главном он прав. Не только его небольшие, но неоспоримые прерогативы
нарушены, но и ее на Земле почти безграничные.
Неужели вправду там, на Главной базе, не поставив ее в известность,
кто-то начал самостоятельную операцию?
Причем, очевидно, серьезную, раз объектом воздействия стал
высокопоставленный функционер одной из важнейших держав мира. Если так -
это прецедент. Неприятный.
Версию координатора она приняла сразу. Трудно допустить, что два
важных, а главное - столь неординарных события совпали почти до минут
совершенно случайно.
Что же из этого вытекает? Ей перестали доверять или это общая смена
курса? И то и другое ее равно не устраивало. В любом случае делать вид,
что ничего не происходит, глупо. Куда правильнее самой сделать первый
шаг. Связаться с Таорэрой и прямо задать вопрос. Пусть видят - она
полностью контролирует ситуацию, ничто не проходит мимо ее внимания. Ее
это не касается - пусть так. Но ведь существует опасность, понятная даже
Лихареву, пусть вероятность ее исчезающе мала.
Что, если матрица на самом деле принадлежит совсем другим? Не
агграм? Тогда это ловушка!
При этой мысли ей стало зябко. Не от страха, от чувства
прикосновения к явлениям совсем иных порядков.
По должности ей полагалось знать, что, кроме них, облаченных в
человеческие тела посланцев великой аггрианской цивилизации (на самом
деле она называлась иначе, этот термин взят из другого языка и другого
контекста, но раз он уже стал общеупотребительным, то пусть и остается),
на Земле присутствуют агенты так называемого Союза Ста миров.
Они ведут здесь свою игру, руководствуясь десятки веков назад
сформулированными правилами, своего рода "Гаагской конвенцией"
Галактической войны. Войны, цели и перспективы которой рядовым бойцам
знать как бы и ни к чему.
Один из земных военных философов неплохо сформулировал: "Доблесть
солдата не в рассуждении, а в повиновении. Твой враг избран не тобой, а
для тебя. И нельзя отказаться от задачи под предлогом того, что она
невыполнима. Как ты можешь рассуждать об этом, пока не сделал все, чтобы
ее выполнить?"
До сего момента Сильвии не приходилось напрямую сталкиваться ни с
одним из форзейлей. Она могла лишь пытаться угадать, кто из политиков
мирового уровня (или приближенных к ним "людей") исполняет на Земле
функцию, аналогичную ее миссии. Но была уверена, что такая фигура есть и
в случае крайней необходимости возможно с ней вступить в контакт. Только
причина должна быть уж очень веской. Так как же ей поступить, если этот
ее коллега-враг прибег к столь нестандартной мере, как использование в
своих целях им, агграм, принадлежащей техники? Потому, что не имеется
своей, или в целях введения противника в заблуждение?
Впрочем, мера эта нестандартная только для них, пришельцев,
коренные земляне прибегают к ней испокон века, считая такой прием само
собой разумеющимся.
Приняв решение, леди Спенсер начала готовить свою аппаратуру к
сеансу прямой связи с базовой планетой.
Увы, экстренная консультация с Центральной базой помогла ей мало.
Там тоже ничего не знали, вернее - знали слишком хорошо о том, что сами
подобной акции не проводили, необходимая аппаратура на Землю в
означенный период не доставлялась и других резидентов соответствующего
ранга, кроме Сильвии, среди землян не имеется.
Значит, по принципу Оккама, который на Таорэре тоже признавался,
гораздо проще допустить, что имел место какой-то сбой в земных приборах
контроля и слежения.
После этого разговора, предположила Сильвия, "дело" за
маловажностью вполне может быть "списано в архив". В смысле бюрократизма
и чиновничьей рутины сотрудники Центральной базы не уступали своим
российским, советским, китайским коллегам.
Поняв настроение руководства, Сильвия предпочла не заикаться о
своих подозрениях в адрес соперников - форзейлей. Действительно, лучше
во всем разобраться самой.
Еще раз вызвав Лихарева, она повторила приказ отслеживать ситуацию
в пределах своих технических возможностей, все силы бросить на поиск
"таинственного наркома" и пообещала в случае необходимости прислать в
помощь парочку полевых агентов с усовершенствованными поисковыми
детекторами.
Но... Как часто даже в самой обычной жизни вдруг случается это
"но"!
Следующим утром дворецкий сообщил, что внизу просит встречи с леди
Спенсер посыльный.
Она спустилась по широкой лестнице в холл. Молодой еще, но
старающийся для солидности выглядеть лет на десять старше клерк из
банка, где она еще с довоенного времени держала значительную часть своих
капиталов, вручил ей узкий конверт глянцевой голубоватой бумаги с ее
собственной монограммой в правом верхнем углу.
- Что это? - спросила Сильвия, медли разрывать пакет прямо в
прихожей. Во всем должен быть порядок, и для такого случая в кабинете
есть целый набор костяных и металлических ножей для разрезания бумаги.
- Этот пакет был депонирован в начале 1921 года с поручением
вручить его вам лично не ранее 10 января 1938 года. Поскольку это
