двери закрываются", и тогда Левашов рванулся вперед, как спринтер на
Олимпиаде за ускользающей победой, вцепился в обрезиненные створки,
удержал, пока вслед за ним не протиснулся в сжимающуюся щель Воронцов.
...В отдалении дремал на диване подгулявший полуинтеллигент в
сползшей на очки капроновой шляпе. Левашов опасливо на него оглянулся и
показал глазами на руку Воронцова, в которой тот по-прежнему сжимал
пистолет непривычных очертаний. Говорить он пока не мог, переводя дыхание.
Дмитрий дернул щекой и сунул "Беретту" в брючный карман. Склонил
голову, словно прислушался к своим ощущениям, и переложил его на старое
место, во внутренний карман пиджака. И до следующей станции они
промолчали. Так же молча поднялись наверх, не глядя на дежурного
милиционера и друг на друга, вышли на улицу. И только в тупике между
старыми трехэтажными домами Воронцов остановился, стал закуривать.
- Зачем? Что ты наделал? - голос Левашова срывался.
Воронцов осмотрелся по сторонам, еще раз затянулся поглубже.
- Не врубаешься, что ли? Это опять они... Только как они нас
перехватили?
Дмитрий был уверен, что система защиты, предложенная Антоном,
сработает. И вот... Неужели он со страху стрелял в настоящих людей? Нет,
не может быть. Милиции к ним цепляться просто не за что, да и работают там
иначе. И выглядели "сотрудники" слишком плакатно-уставно: сапоги
надраенные, аж с синими искрами, ремни необмятые, в лицах
непреклонность...
- У тебя с собой, случаем, ничего из ихних железок не осталось? -
спросил он.
- Нет... - машинально ответил Олег. И вдруг хлопнул себя по боку. -
...Вот же!.. - Он достал из кармана и показал Воронцову тускло блеснувший
золотой портсигар.
- Что это? - Воронцов взял его, подкинул на ладони, попробовал
открыть.
- Не нужно... Это Иринин. Такая штука, вроде как многоцелевой
манипулятор. И средство связи, и дистанционный преобразователь... - Он не
успел договорить.
- Так какого ж ты.. - Вспышка ярости Воронцова была внезапной и
бурной, Олег почувствовал себя матросам, попытавшимся закурить на палубе
танкера во время погрузки. Но так же быстро, как Воронцов вспылил, он
успокоился. - Впрочем, ты-то тут при чем... Штука хоть ценная?
- Кроме моей установки, ничего ценнее я на Земле не знаю
- Ну, это еще как сказать... Ладно. Если доберемся живыми - спрячем.
Хрен найдут. Только... Ты здесь подожди. Вдвоем не нужно... - и Воронцов
протянул Олегу свой пистолет, от которого до сих пор попахивало пороком. -
Держи. Если что - до последнего патрона. Их там еще двенадцать. Только не
ошибись, в кого стрелять...
- Нет... Я все равно не смогу, - отказался Левашов.
- Как знаешь. Толстовец... Если другие - то пожалуйста, а сам - так
нет, - беззлобно сказал Воронцов. - Тогда давай так. Клади свое сокровище
хоть вот сюда... - Он привстал на носки и едва дотянулся до карниза над
головой. - И жди, посиди в сторонке. Наблюдай. Надеюсь, за десять минут
они дом не сдернут, как твой. А я сейчас... - и скрылся в темноте.
Вернулся он даже быстрее, чем обещал. Остановил машину у газона, с
контейнером от "Книги" в руках прошел в тупичок, снял с карниза
"портсигар", спрятал в контейнер, туго обмотал крышку изолентой. "Будем
надеяться, - подумал он, - что детекторы у них не мощнее, чем у форзейлей.
Не учуют..." Окликнул Левашова:
- Поехали. - И, чтобы отвлечь внимание Олега от своих манипуляций и
от контейнера, объяснить суть которого было бы затруднительно, заговорил с
напором: - Я чего не понимаю - как они нас еще там, у Берестина, с твоей
игрушкой не засекли. Засветил ты и ту явку, куда теперь деваться - не
представляю...
- Нет. Блока там не было. Он у Сашки в багажнике мотоцикла лежал.
- Все равно непонятно. Отчего-то пареньки все время запаздывают. Или
вправду каждую акцию в десяти инстанциях согласовывают? Больше ничего
нигде не осталось? Подумай.
- У меня - ничего. А у Берестина еще одна вещь есть. Где - не знаю.
Давно не видел. Может - в сейфе?
- У него и сейф имеется?
- Есть, старинный, когда дома по соседству ломали, в мусоре нашел.
Капитальный, хоть и маленький. Стенки - сантиметров двадцать.
- Может, потому и не обнаружили. Давно та штука у него?
- Как тебе сказать? По одному счету - месяца три, по другому - год.
- Понятно. Доедем живыми - сразу начнем к эвакуации готовиться.
Ловить больше, как говорится, нечего. Обложили нас намертво...
На проспекте Мира Воронцов резко прибавил газу. Ему сейчас сильно
хотелось как следует выпить. Это Олегу кажется, что ему на все наплевать.
А по людям стрелять, даже зная, что они не люди, все равно тяжело. Он
вспомнил про очередной подарок Антона и протянул Левашову листок.
- Посмотри пока. Есть тут какой-нибудь смысл, или полная ерунда?
Левашов при свете уличных фонарей, проносящихся над крышей машины,
несколько минут всматривался в схему, шевеля губами, потом с недоумением
повернулся к Воронцову, по лицу которого скользили то розовые, то
синеватые блики.
- Откуда это у тебя? Ты сам понимаешь, что здесь нарисовано?
- Естественно. Хотя и в общих чертах...
- Нет, Дим, ты со мной дурочку не валяй... Я десять лет этим
занимаюсь, а до такого не додумался. И как просто все!
- А гениальное все просто. Так сумеешь сделать?
- Или я совсем дурак, или Андрей прав... - Теперь Левашов смотрел на
Воронцова, как на дрессированного осьминога, незнамо как оказавшегося за
рулем летящего по Москве автомобиля.
- Смотри, только не вздумай с перепугу на ходу из машины прыгать.
Придется заняться расширением твоего кругозора. Только давай - когда
приедем. А я - все равно я, тут можешь не сомневаться.
7
Новиков никогда не мог объяснить даже самому себе механизм
возникновения у него новых идей. Он даже подозревал, что никаких новых
идей у него вообще не возникает, а они как бы заложены в нем изначально. И
по мере необходимости извлекаются из подсознания. А ему остается только
отшлифовать их и "подогнать по месту".
Так было всегда, насколько Андрей себя помнил. Вот и сегодня, когда
зашел разговор о проверке воронцова. Только что и мысли об этом не было, а
через минуту он уже знал все детали предстоящего...
Он отозвал в сторону Шульгина и как бы между прочим спросил:
- Отоспался как следует?
- Нормально. Почти двенадцать часов придавил.
- Молодец. Потому что сегодня вряд ли придется... А завтра с работой
как?
- Что ты опять придумал? - почувствовал для себя недоброе Шульгин.
- Дело. Как раз по тебе. Сказано же - не зарывайте свой талант в
землю. Так сумеешь еще на пару дней от службы освободиться?
- Не вопрос. Мне шеф чертову уйму отгулов должен.
- Ну и порядок. А то у нас с Олегом сомнения возникли, не австрийский
ли шпион наш новый друг капитан Воронцов? Наводит на размышления его
ленинградский вариант. Что может быть удобнее - выманить Ирину из-под
нашего прикрытия и взять на конспиративной квартире... Тем более, если они
поверили в нашу дезу, что мы с тобой тоже приезжие.
- Литературщиной отдает. Сколько уже про это читано: хоть "Семнадцать
мгновений" взять, хоть "Крестного отца"...
- А откуда им новых вариантов набраться? Они ж на наших материалах
подготовку проходили, а литература есть учебник жизни.
- Ладно, ты у нас теоретик. От меня что требуется?
- А вот слушай.
...Шульгин свернул за угол, в проезд Художественного театра, и
простоял там, пока не отъехала "семерка" Ирины. Почти бегом вернулся в
мастерскую Берестина и начал переодеваться. Пока Воронцов занимался
билетами, Новиков сумел через друзей из МИДа достать бронь для Шульгина и
съездил к нему домой за костюмом и всем необходимым.
Не более чем за двадцать минут Шульгин почти неузнаваемо изменил свой
облик, благо жена его была артистка и все необходимое дома имелось. Еще
через полчаса он уже был на перроне Ленинградского вокзала и
демонстративно прохаживался перед глазами друзей, небрежно помахивая
кейсом со всякой мелочью, потребной в обиходе частнопрактикующего ниндзя.
Он ощущал себя в своей тарелке, и ему было весело.
Многие знатоки высказывали не раз обоснованные сомнения в том, что он
мог изучить тонкости профессии исключительно по старинному руководству.
Шульгин же в ответ простодушно разводил руками, ссылаясь на врожденные
способности и, возможно, гены, ибо кто из истинно русских людей может
ручаться за свое происхождение? Разве только Новиков с его выписками из
Бархатных книг.
В действительности все было довольно просто. Еще на Дальнем Востоке
он начал заниматься самостоятельно и быстро понял, что ничего из этого не
выйдет. Но как часто случается - ищущий да обрящет. В Хабаровске он
встретился с группой ребят, изучавших каратэ под руководством
дипломированного сэнсэя, прозанимался с ними почти два года, параллельно
подгоняя под эту базу нужные ему рецепты японского трактата.
А уже в Москве, в период увлечения богемной жизнью, близко сошелся с
известным в прошлом артистом-престидижитатором, брал уроки у него и его
коллег, вечерами пропадал за кулисами цирка на Цветном бульваре и
репетировал вместе с жонглерами, метателями ношей и другими специалистами
оригинальных жанров. В итоге из творческого соединения всех достаточно
разнородных навыков и умений и получилось то, что он не без успеха выдавал
за древнее искусство средневековых самурайских рейнджеров.
Но, как бы там ни было, с точки зрения авторов закона о недопущении
самостоятельного изучения боевых видов экзотической борьбы он был человек
опасный. Невзирая на то, что никогда не испытывал намерения употребить
свои способности во зло. И вообще Шульгин считал, что как владение
приемами рукопашного боя, так и право на ношение оружия всегда полезнее
возможной жертве, нежели преступнику.
К сожалению, все его способности годились до последнего времени
только для забав и развлечений приятелей обоего пола. И вот только сейчас
пробил наконец его час. Вся мощь галактической цивилизации, и против нее -
он. Две изящные руки хирурга и пианиста, да к ним голова, в которой ума,
хитрости и веселой бесшабашной изобретательности куда больше, чем мог
предположить даже самый близкий ему человек. Пожалуй, и Новиков не до
конца представлял себе истинные Сашкины возможности. Не зря Шульгин со
школьных лет накрепко запомнил правило американских ковбоев: "Умеешь
считать до десяти - остановись на восьми".
В купе он забросил кейс на верхнюю полку, распустил узел галстука и
потом долго объяснял проводнице на ломаном английском и русском, что он
гражданин республики Фиджи, едет в Ленинград на конгресс вулканологов и
очень боится проспать и проехать мимо. Зачем это было ему нужно, он и сам
не знал, но с тупой настойчивостью продолжал доказывать девчонке из
студотряда, что ему объяснили, будто поезд идет до Хельсинки.
Вконец замороченная студентка плюнула, выразилась словами, которые в
напечатанном виде можно увидеть только в словаре Даля с дополнениями
Бодуэна де Куртене, и пообещала разбудить тупого азиата сразу после
Бологого.
После чего Шульгин отправился по составу в вагон, где ехали Берестин
с Ириной. Заглядывая в каждое купе и извиняясь по-японски, он выяснил, что
никаких подозрительных лиц в поезде не просматривается. Ни Алексей, ни
Ирина его не узнали. Он занял позицию в отсеке перед туалетом, где только
