"патриотической буржуазии". Среди них и славный Алек-паша, главный военный
советник Мустафы Кемаля, гброй второй за десять месяцев победоносной войны.
В общем, все удивительно похоже на триумф какогонибудь Октавиана
Августа.
Ну да, еще и празднично-синее небо, и сияющее, как надраенная
солдатская пуговица, солнце победы и независимости, и ликующие народные
массы... И чудовищный грохот салюта кораблей русско-турецкого флота,
береговых фортов и развернутой неподалеку полевой батареи.
Как лихо у меня когда-то получались такие репортажи из ставших на путь
социализма братских стран Латинской Америки! А вот сейчас писать об этом
скучно. Так разве, чтобы вспомнить по прошествии лет, как оно по правде
было. Когда все это уже будет запечатлено в учебниках и мемуарах, а там,
глядишь, в цветных полнометражных эпопеях: "Ататюрк в мае", "Освобождение",
"Падение Стамбула", "Великий гражданин", "Залп "Генерала Алексеева"...
А мы с Воронцовым и Сашкой скромненько стояли в стороне, нам свои
личности демонстрировать было незачем, хотя в общей эйфорической суматохе
кому до нас какое дело? Разве что агентам "Интеллидженс Сервис"? Утирали
текущий из-под фуражек пот, ждали, когда все это закончится.
- Одно мне сейчас интересно, - перемещаясь в тень густого платана,
сказал Сашка, уловив мое настроение, - надолго все это?
- Часа на три еще, - глянув на часы, ответил Воронцов.
-Да я же не о параде. Я насчет русско-турецкой дружбы.
- Русский и турок - братья навек... - на мотив некогда популярной
песни "Москва - Пекин" пропел Дмитрий.
- Тебе смешочки все, - обиделся Шульгин, - а я, между прочим,
совершенно серьезно. Как бы так сделать, чтобы не получилось обычным нашим
образом? СССР ведь тоже Кемалю помогал, оружие гнал, пол-Армении с Араратом
им отдал в знак солидарности и братства, а все равно... И с китайцами также,
и с прочими... Почему американцы и с немцами, и с японцами, с турками этими
же союзники не разлей вода?
Тут Сашка был совершенно прав. Я сам об этом много думал. А то ведь
пройдет эйфория, и полетят все наши труды и жертвы прахом. Жесткость нужна,
благожелательность и жесткость. Соответствующие рекомендации для Врангеля и
Милюкова я заготовил, нужно только, чтобы они их осуществили. Впрочем, вряд
ли они советские глупости повторят. С тем же Китаем у царского правительства
все нормально выходило. И здесь так надо. Договор о базах, которые мы
получим, - железный, на 99 лет, как тот, что был о Порт-Артуре и КВЖД. И
никаки^досрочных возвратов "в знак доброй воли и добрососедства". На
островах в Мраморном море построить русский экстерриториальный город вроде
Харбина и Дальнего. Гонконг, в конце концов. Создать в ближайшее время
какой-нибудь аналог НАТО, назвать его ЕАОС (Евроазиатский оборонительный
союз), к примеру, втянуть в него Болгарию, Румынию, Сербию, обновленную
Грецию, Армению и Грузию... Персию опять же.
Рано или поздно все заканчивается, завершился и военный парад. Кемаль
прогнал по площади, наверное, всю свою армию на страх врагам и на радость
подданным. Мы даже в конце концов задумались, а кто же сейчас вообще держит
фронт против греков, если все здесь маршируют? Впрочем, тем сейчас не до
войны, самое время условия капитуляции обдумывать, поскольку англичане им
теперь не помощники. Обмахиваясь феской, подошел Берестин.
- Фу-у... Думал, сдохну. Главное, там рядом какой-то паша с утра
плотненько позавтракал чесноком, а запивал, наверное, тормозной жидкостью.
Амбре, я вам доложу...
- Восток, брат, - с видом знатока сочувственно вздохнул Воронцов. -
Какие будут предложения?
- А на банкет тебя что, не пригласили? - поинтересовался Сашка.
- На хрена мне их банкет! - грубо ответил Берестин. - Мне сейчас душ
принять, переодеться да в кабак без музыки, но с кондиционером... Тебя б на
мое место, понял бы.
- Это у нас все предусмотрено, - успокоил нашего полководца Воронцов.
- "Валгалла" всем надоела, догадываюсь, поэтому заказан великолепный зал на
берегу моря. Без кондишена, но ветерок продувает. А переодеваться сейчас
поедем...
...Впервые даже и не знаю за сколько времени компания опять собралась в
абсолютно полном составе. Из Москвы прибыли Левашов с Ларисой. До Харькова
они ехали поездом, а оттуда сюда самолетом - модернизированным до полной
потери идентичности "Ильей Муромцем". А из Парижа примчалась и Сильвия. Меня
крайне обрадовала та неприкрытая взаимная приязнь, что я заметил при ее
встрече с Берестиным. Видать, наша аггрианка окончательно определилась в
своих симпатиях, а Алексей с самого начала был к ней неравнодушен. Да и
неудивительно, женщина суперкласса ихняя светлость. Надеюсь, что теперь мы с
леди Спенсер окончательно станем лишь добрыми друзьями, пусть и посещает
меня временами легкое сожаление. Упустил я шанс испытать нечто неизведанное
и уже, пожалуй, навсегда.
Девушки нарядились в восхитительно шелестящие, блестящие и
переливающиеся одежды, на вершок вперед парижской моды, в огромные
кокетливые шляпки, только туфли и чулки на всех были современные (в смысле
- из восьмидесятых годов, поскольку здешняя продукция казалась им ужасно
неизящной и грубой).
Прямо к трапу подкатили лучшие в Константинополе наемные ландо, мы
расселись в них попарно (впервые, кстати, демографическая проблема в нашей
компании благополучно разрешилась. Каждый мужик имел наконец персональную
подругу). Причем, что тоже интересно, пары получились идеально совместимые.
И по характеру, и по внешности. Про нас троих я не говорю, тут давно все
ясно, а вот у Сашки с Алексеем сложности затянулись почти на год. Сначала
Шульгин пытался подружиться с Сильвией, однако что-то у них не сложилось.
Даже я не понял, отчего. Наверное, так и не смогли простить друг другу
взаимных унижений. Хотя в истории сколько угодно примеров, когда полонянка
становилась верной любящей женой. Но здесь не тот исходный материал. Или
дело совсем в другом - категорическая неконгруэнтность психоматриц? Он ведь
тоже у нас кандидат в Держатели Мира, а аггрианке это поперек души... Зато
уж Анна Сашке в самый раз. Как раз тот тип девчонки, что не попалась ему лет
этак пятнадцать назад... И свадьбу мы им учиним грандиозную. Нет, взял бы я
тогда и сказал ему, что свадебными генералами у него будут Врангель с
Колчаком! Друг-то он.друг, но ведь и психиатр к тому же. И чем бы он меня
лечил - сразу сульфазином или по-свойски ограничился бы электрошоками?
Леди Спенсер с Берестиным нашла общий язык. Более того, мне показалось,
что она всеми силами старается избавиться от имиджа суровой,
самостоятельной, надменной женщины и всячески демонстрирует ласковую
покорность достигшему вершин славы полководцу.
И мы поехали. Совершенно в стиле Северянина: "Я в комфортабельной
карете, на эллипсических рессорах, люблю заехать в златополдень на чашку чая
в женоклуб..."
Ну, не в женоклуб, совсем в другое заведение, а остальное так и было -
плавно покачивается ландо именно на таких, как сказано, рессорах, бархатное
сиденье просторно и упруго, Ирина, сидящая рядом, наконец-то совершенно
спокойна, очаровательна и женственна, как никогда. Глядя в ее сияющие из-под
вуали фиалковые глаза, и представить невозможно, что эта хрупкая лилия
совсем недавно бегала по стальным трапам от киля до боевых марсов
броненосцев, круто руководила полусотней и больше грубых мужиков, а если и
не употребляла соответствующей лексики, так вполне заменяла конкретные слова
подходящими по смыслу интонациями.
Она положила мне на руку легкую ладонь, словно невзначай придвинулась
поближе, прижалась на мгновение бедром и грудью. Такие мимолетные,
незаметные со стороны, но всегда меня жутко возбуждавшие прикосновения она
практиковала еще в молодости, когда мы с ней только-только познакомились и
ничего еще фривольнее обыкновенных поцелуев между нами не было. Я даже
подумал тогда, что эта девочка только прикидывается неопытной скромняшкой, а
на самом деле весьма сексуальна и изощренна и провоцирует меня, чтобы потом
сразу же потащить под венец.
С некоторыми знакомыми ребятами такие штуки барышни проделывали, тогда
достаточно было "обманутой" обратиться в деканат или партком, чтобы
безнадежно испортить человеку биографию. Правда, я вовремя сообразил, что уж
такой немыслимой красавице, как она, подобные ухищрения ни к чему, и без них
стоило ей лишь намекнуть, и самые завидные женихи Москвы (хотя бы и уже
женатые) униженно припали бы к ее ногам. Как оно потом и получилось, после
моего отъезда в Никарагуа. Секретарь Союза писателей, трижды лауреат,
количество сберкнижек у которого едва ли не превышало суммарные тиражи его
романов, наплевав на выговор с занесением, бросил ради нее свою жену и года
три влачил жалкую участь подкаблучника и "крыши" для ее шпионской
деятельности...
А вот сейчас прикосновение едва прикрытой тонким муслином тугой груди и
сильного бедра оставило меня равнодушным. Недобрый знак.
- Надеюсь, это все? Историческая миссия завершена? И мы наконец
попробуем пожить, как люди? - В ее голосе звучали и страх, и надежда. А
взгляд был такой, каким смотрит любящая жена на мужа-алкоголика, не пьющего
вторую неделю.
Я постарался ей кивнуть как можно убедительней. А ведь и вправду, вдруг
Высшие силы оставят нас теперь в покое?
Ресторан Воронцов выбрал действительно прелестный. Километрах в трех от
городской черты, в развалинах обширной виллы византийского вельможи, времен
не иначе самого Константина Багрянородного.
Руины мощных, более пристойных средневековому замку стен, крытая
дубовая веранда, вознесенная над древним фундаментом и оплетенная лианами,
несмотря на май, буйноцветущими. Внизу, насколько видит глаз, бирюзовая, вся
в солнечных блестках гладь Мраморного моря. На рейде - боевые корабли и
коммерческие пароходы, украшенные флагами расцвечивания.
И тянет меж столбами и колоннами, раскачивая занавески, шелестя
глянцевой, словно бы лакированной листвой экзотических растений, обещанный
Дмитрием прохладный бриз.
С заднего двора доносится блеяние ждущих заклания барашков, накидывает
чадом древесного угля и волнующими запахами готовящихся блюд малоазиатской
кухни. Над очагом покачивается на цепях закопченный котел, в котором
булькает и шкворчит не то пилав, не то гуляш.
Отчего же мне так грустно сейчас? Причем, похоже, только мне одному.
Остальные беззаботно-веселы, оживленны, атмосфера общей приподнятости царит
на веранде, словно на студенческой новогодней вечеринке, когда стол уже
накрыт, но не все гости собрались, девушки толпятся перед зеркалом в
прихожей, нанося последние штрихи тушью и помадой на свои и без того
очаровательные мордашки, взбивают щетками начесы, пересмеиваются в соседней
комнате, стягивают сапоги и толстые гамаши, расправляют смявшиеся под пальто
и шубами пышные колокола юбок, переобувшись, цокают по паркету стальными
набойками шпилек... А парни в дальнем углу торопливо разливают по первой,
предварительной...
И тут у меня перед глазами будто опустился экран из толстого
поляризованного стекла. Голоса друзей доносятся глухо, и яркие краски
женских нарядов стали уныло серыми. А сердце осторожно, но жестоко сжимает
мягкая когтистая лапа.
Вот так, возможно, умирают от инфаркта. Или... Или снова выхватит
сейчас меня из жизни бесчеловечный чуждый разум. Возможно, навсегда. И
именно сейчас, в минуты торжества и как бы даже счастья! Остановись,
остановись, мгновенье, я ведь не хочу, я человек и не желаю быть никем
