неизбежно врежется в корабль, "Чайка" встала на дыбы и сумасшедшей горкой,
выставив вперед округлое, как у осетра, брюхо, пронеслась над мостиком, едва
не сорвав хвостовым колесом натянутую между мачтами антенну.
Сброшенный вместо бомбы пластиковый мешок, наполненный густой масляной
краской, продолжая заданную самолетом траекторию, ударил на огромной
скорости в борт "Пылкого", лопнул, разбиваясь "в мелкие дребезги".
Напряженная сталь корпуса загудела, как шаманский бубен. Между второй и
третьей трубами возникла громадная кровавая клякса. Тяжелые брызги долетели
даже до мостика...
- Вот мерзавец! - искренне выругался Воронцов, пытаясь перчаткой
стереть каплю сурика с адмиральского орла на погоне Колчака. -~ Фокусы он
нам показывает! Однако лихо. Такая штука, ваше высокопревосходительство,
называется топмачтовым бомбометанием. Если бы сейчас была сброшена
полутонная или даже двухсоткилограммовая бомба, то неизвестно, сохранил бы
боеспособность даже какой-нибудь солидный крейсер, а при особенной удаче и
"Айрон Дюк" можно уничтожить. Были прецеденты...
С затихающим гулом моторов истребители ушли в сторону аэродрома.
Командир эсминца кавторанг Кублицкий перебросил ручки машинного
телеграфа на "средний ход" и вышел из рубки, чтобы тоже принять участие в
разговоре.
- И вот ведь, Александр Васильевич, - продолжил Воронцов. - Когда вы
служили в Порт-Артуре, никаких аэропланов вообще в природе не было, а в
мировую войну их летали уже сотни. Что же вас удивляет сейчас? Не слишком
значительное улучшение тактико-технических данных и только. Была скорость
сто пятьдесят километров в час, здесь у нас четыреста... Ничего особенного.
- Мне кажется, господин Воронцов, вы не правы. Перемены наступают
качественные. По крайней мере начиная с момента моего освобождения. Хотите
- верьте, хотите - нет, но у меня сложилось впечатление, что живем мы с
вами в каком-то другом мире. Мои офицеры собирались дать вооруженный отпор
чехословакам генерала Сырового, и тысяча закаленных бойцов против пяти тысяч
бывших военнопленных, вообразивших себя решающей силой на территории нашей
несчастной родины, ничего не сумела сделать...
- Почему не сумела, Александр Васильевич? - в искреннем удивлении
воскликнул Воронцов. - Там же и делать-то нечего было! Они бы все сделали и
до Владивостока с боем дошли бы. Я прошу у вас прощения, но это вы не дали
им "добро" на решительные действия...
Адмирал, неожиданно сгорбившись, отвернулся и пошел вниз по трапу.
Крошечная кают-компания миноносца, размерами чуть больше пятнадцати
квадратных метров, с двумя узкими диванчиками вдоль обеденного стола, с
приобретенным стараниями еще тех, царского времени; офицеров ореховым
пианино фирмы "Юлиус Блютнер", с деревянными панелями переборок, которые
безвестный мичман украсил выжженными собственноручно и раскрашенными
цветными лаками панно в древнерусском стиле, внезапно оказалась местом, где
Колчак сумел на равных разговаривать с капитаном Воронцовым.
- Вы хотите сказать, что я трус, Дмитрий Сергеевич? - не снимая
шинели, только положив рядом фуражку, усталым голосом спросил адмирал.
- Нет, Александр Васильевич. Но вы принадлежите к тому типу людей,
которым проще умереть, чем предпринять по-настоящему решительные действия...
в нестандартной ситуации. Что вы и продемонстрировали между октябрем и
декабрем девятнадцатого года. В нормальной обстановке мировой войны вы умели
проявлять и мужество, и твердость, и незаурядный талант флотоводца. Этим вы,
кстати, удивительно похожи на покойного императора. В марте семнадцатого с
тремя надежными полками можно было смуту в неделю подавить...
Воронцов намеренно был жесток (или жесток). Если не думать о
"нравственных нормах" и не слушаться преследующих свой интерес придворных...
- Возможно, очень возможно, господин капитан первого ранга. Однако я
думаю, особенно последнее время, что мне действительно лучше было умереть.
Они объявили, что я расстрелян в январе прошлого года. Кто знает, а вдруг
они правы?
- Александр Васильевич! Мы все умрем, в худшем случае - умрем немного
раньше. Однако считайте мои слова голосом судьбы - вы еще не сделали того,
для чего предназначены, поэтому любое иное ваше решение, кроме непреклонной
борьбы с внешним врагом (сражаться с внутренним - и вправду не ваше
призвание), будет дезертирством. Побегом от своего долга. А то, что вы
думаете... Это от нас не уйдет...
Дмитрий навалился грудью на стол, когда эсминец вдруг резко переложил
руль. Чертыхнулся, выпрямляясь. Поплотнее устроился в кресле.
- Что же касается ваших тщательно скрываемых сомнений относительно
меня и моих друзей, а также некоторого избытка "технических чудес" и
труднообъяснимого везения, которое сопровождает наши предприятия, так в них
нет ничего сверхъестественного. Просто мы достаточно долго жили вне пределов
этой России. - Воронцов сделал едва заметный акцент на слове "этой". - И
сознательно развили в себе несколько иной стиль и способ мышления. Мы идем
непосредственно от цели, которую считаем нужным достичь, а не от
возможностей ее достижения. "Вулюар сет пувуар", как говорят французы, что
означает: "хотеть - значит, мочь". Ближайший. пример: наш анализ минувшей
войны показал, что для достижения абсолютного и безусловного превосходства в
воздухе необходима скорость самолета не менее четырехсот километров в час.
Соответственно все силы были брошены на решение технической задачи, а не на
дискуссии о принципиальной невозможности подобных скоростей. Результат перед
вами. Кстати, господин адмирал, вы сами тоже умеете так поступать. Ваш
предшественник Эбергард потратил три года на обоснование невозможности того,
что вы сделали за неделю - обеспечение полного господства русского флота в
Черном море. Да и вот, - он постучал ладонью по столешнице, - могли вы
поверить в Порт-Артуре, что всего через четыре года будет начата постройка
первого "новика", а через шесть лет он вступит в строй?
- Над вашими словами стоит подумать, Дмитрий Сергеевич, - неожиданно
улыбнулся Колчак. - Хотя не могу сказать, что вы разом рассеяли все мои
сомнения...
- Сомнения - дело хорошее. Пока они не начинают мешать конкретному
делу. Я знаю, что еще сильнее, чем боевые возможности наших самолетов, вас
удивил мой успех в ремонте и модернизации броненосцев. Вы и это техническое
мероприятие склонны отнести к разряду сверхъестественных. А известно ли вам,
что на американских верфях уже отработана методика массового строительства
кораблей за два месяца от закладки до выхода в море?
- Я был в Америке, но ни о чем подобном не слышал. И, вы правы, считаю
это невероятным.
- И тем не менее. Англичане построили свой "Дредноут" за год, в то
время как наши линкоры строились пять лет. Прогресс не стоит на месте... -
Воронцов имел в виду серию "Либерти", которую во вторую мировую американцы
поставили на поток и клепали (вернее, сваривали) транспорты в двенадцать
тысяч тонн со скоростью фордовских автомобилей. В десятки раз быстрее, чем
подводники Деница и летчики Геринга успевали их топить.
...Вновь почти вся компания собралась вместе на "Валгалле". Только
Левашов с Ларисой пока оставались в Москве, там политическая обстановка
опять осложнилась. К Троцкому зачастили официальные представители
британского правительства и неофициальные эмиссары известных
финансово-политических кругов, настойчиво склоняя советского диктатора к
активным действиям против Югороссии. Прямые предложения и деликатно
завуалированные намеки охватывали самый широкий спектр возможных мер, от
дипломатического давления и шантажа до обещания развязать с наступлением
весны полномасштабную войну, теперь уже не гражданскую, а как бы
"нормальную", межгосударственную. Тем более что предпосылки к ней имелись.
По-прежнему запертая на Кавказе Одиннадцатая армия, ранее нацеленная на
свержение существующих правительств Армении и Грузии и установление там
"власти трудящихся", теперь перегруппировывалась, разворачиваясь фронтом на
север. Анклав, состоящий из части Азербайджана, Ставрополья, Кубани и
горских республик Северного Кавказа, уже полгода существовал автономно от
РСФСР, связанный с ней только морским путем через Гурьев, и дальнейшая его
судьба требовала решения. У советского правительства было два варианта -
договориться о передаче ему Астрахани и коридора вдоль Волги до Саратова или
воевать. Врангелевские же дипломаты предлагали иное - обмен территории
Северного Кавказа на равноценную в непосредственно прилегающих к совдепии
областях. У них сильным козырем была постоянная угроза казачьего восстания,
которое, несомненно, имело бы успех при одновременном наступлении Слащева от
Ростова и десантах на Тамань, Новороссийск, Туапсе. Короче, ситуация
складывалась взрывоопасная, и Левашов прилагал титанические усилия и чудеса
макиавеллизма, чтобы не допустить такого развития событий. Он обещал
Троцкому все что угодно - возврат в дополнение к первым восьми вагонам
остальной части "золотого эшелона", военную помощь против туркестанских
сепаратистов, неограниченные поставки продовольствия и ширпотреба в
голодающие, раздетые и разутые советские губернии и другие не менее
заманчивые льготы и преференции. Пока Троцкий колебался, яростно торгуясь и
пытаясь шантажировать и Запад, и Юг.
Олегу однажды даже пришлось как бы вскользь упомянуть, что напрасно Лев
Давыдович столь внимательно прислушивается к посланцам "загнивающего
капитализма". Пусть лучше вспомнит уроки не столь еще далекой мировой войны.
Обещать Запад умеет, но готов ли он, а главное, в состоянии ли помочь
Советской республике, если отмобилизованные и отдохнувшие дивизии Слащева
вздумают вдруг ударить по кратчайшему направлению на Москву?
- От Лондона до Москвы гораздо дальше, чем от Курска и Тамбова. А
Москва в качестве вашей столицы, думаю, не в пример более удобна, чем
Архангельск или Вятка...
Иногда, если удавалось, они собирались вчетвером: Новиков, Шульгин,
Берестин и Воронцов - хорошая мужская компания - и приглашали к себе на
пароход Врангеля. Петр Николаевич уже обжился и свыкся с ними, одновременно
как с друзьями и покровителями. Разница в возрасте у них была небольшая -
Верховному правителю недавно исполнилось сорок два, каждому из них -
ненамного меньше. В эти годы разница в четыре-пять лет уже не воспринимается
как существенная.
Генералу отвели роскошные апартаменты в ярусе кают суперлюкс, где он
нередко оставался ночевать, радуясь возможности хоть один вечер не
чувствовать себя государственным деятелем.
Играли в преферанс, выпивали понемногу, по заведенной традиции - рюмку
за каждый сыгранный мизер. ну и разговаривали, конечно. Любой претендующий
на роль диктатора правитель страдает (если он умный и нормальный человек) от
невозможности иметь близких друзей. Здесь у Врангеля была великолепная
возможность - ни один из претендующих на его дружбу людей ни в мачтой
степени от него не зависел и, в свою очередь, не пытался навязывать ему
какие-то неприемлемые требования (в его понимании).
Разговоры обычно складывались следующим образом.
- Ты, Петр Николаевич (на "ты" они по гвардейской традиции перешли
почти сразу), - конечно, самодержавный правитель и диктатор, мы это
одобряем и приветствуем. В твои дела лезть не собираемся. Но давай так -
есть у тебя хорошая идея, излагай, в деньгах отказа не будет. Есть у нас
интересная мысль - выслушай. Подумай, если хочешь, посоветуйся, с кем
