крепость, но сначала разрешите предложить Вам завтрак.
Марита благосклонно кивнула, и слегка улыбнулась.
Да, это был тот же самый замок, из которого Тереза
отправилась на бал. Только теперь он был отстроен заново.
Белый и неприступный высился он над окрестными землями, и на
шпилях башен его гордо реяли флаги, с забытым уже в этих
краях гербом: алая роза на перекрестье меча, опущенного
острием вниз.
IX
А совсем недавно, лет тысячу назад, в замке жил известный
в то время вельможа, дон Карлос-и-Лучия Ивальдес. Но
проклятие, незримо витавшее над замком, перешло и на его
нового хозяина. Дон Карлос был странный человек. Закаленный
воин и непревзойденный сочинитель стихов. Художник и
изобретатель. Вдохновенный борец за справедливость, гроза
разбойников. Создатель крылатой машины, летающей в небесах.
Великий мечтатель.
Увидев портрет неизвестной женщины, предположительно,
давней хозяйки крепости, дон Карлос страстно полюбил.
Несмотря на то, что даже прах той женщины давно развеялся
ветром времени. Он подолгу стоял перед неземным ликом, ведя
мысленные беседы, в своих мечтах овеществляя бесплотный
образ. И иногда ему казалось, о Боже! что плотный холст
тончает, превращаясь в окно, закрытое всего лишь тонкой
завесой, за которым другой, потусторонний мир, в котором
обитает предмет его любви. И мнилось влюбленному дону, что в
его силах прорвать, продавить незримую границу, и
соединиться с той, что навеки отняла его душу. Бедный дон
Карлос! Он написал с себя портрет, и поместил его против
той, которую любил, чтобы и во времена своего отсутствия
быть с ней.
Но! Дон Карлос недолго страдал от любви к бесплотному
образу. То ли черная тень, затмевающая крепость от
благодатных солнечных лучей, то ли собственная злая судьба
благородного дона решила, что мало страданий выпало на долю
его. Доном Карлосом заинтересовался Святой Орден. Монахи
ордена св. Доминика, по праву считались самыми непримиримыми
борцами с ересью. Святые отцы без устали трудились на ниве
Господа, Огнем и Мечом утверждая Закон Божий, так, как
диктовал его их основатель, Гусман Доминик, прозванный
Гусманом Кротким. И пылали костры с ведьмами, колдунами, и
просто нечаянно перебежавшими дорожку властному ордену.
Костры из людей. Науки? - В огонь! Искусства, культура? Туда
же! Есть только Господь наш, и Ад и Рай его в наших душах!
Но время неумолимо. Нет больше благородного дона Карлоса,
которого, по слухам, так и не удалось изловить
злоговоренному ордену, да и сам орден Доминиканцев утратил
власть, обнищал и был предан забвению.
А над горизонтом поднималась новая звезда. Звезда темная,
страшная и кровавая.
X
Тереза стояла на крыше смотровой башни. Той самой, где
некогда проводил свои одинокие часы рыцарь Орландо. Сильный
ветер свистел в бойницах, мощной грудью бился в каменную
кладку, стараясь, казалось, растащить, развалить по камешкам
всю крепость, так, чтоб и памяти о ней не осталось. Злой
ветер бил, толкал хрупкую фигуру, старался сорвать теплую
шаль, растрепать волосы, выжечь глаза. Жестокий ветер
старался раздавить, сбросить вниз женщину, разбить о камни,
разметать в стороны, так, чтоб и следа не осталось...
Тереза стояла, крепко вцепившись в зубцы стены, и упрямо
смотрела на расстилающуюся внизу голую равнину, без следов
жилья, только высоченные стоячие камни-менгиры нарушают кое-
где ровный пейзаж. Камни очень старые, наполовину ушедшие в
землю, клонятся в разные стороны. А по ночам, говорит
Марита, верхушки их светятся. Подол длинного платья бьется
на ветру, добавляя к вою ветра хлопанье крыльев призрачной
птицы.
У горизонта буря клубится черными смерчами, постепенно
сдвигаясь к замку, наползая вспухающим пыльным брюхом на
тусклые поля, менгиры и дорогу, бегущую змеей прочь от
замка. В густой черноте изредка просверкивают вспышки
молний, на мгновение рвущие жирное брюхо бури, и Терезе
вспомнился трон Таумиель, в котором так же клубилась тьма,
прочерченная вспышками света. Уже доносился глухой,
всесокрушающий вой, исходящий из зева смерчей, что, как
герольды впереди короля, неслись перед черной стеной. Только
у самого неба черная завеса истончалась, рвалась на куски, и
там, в вышине, проглядывал багровый, застилаемый клубами
гари глаз.
До самого последнего момента Тереза оставалась на крыше,
наблюдая бурю. И только когда уже плотный, как песок, ветер
стал забивать дыхание, не давая вздохнуть, стала спускаться
по узкой винтовой лестнице вниз. - Нет, это не мой мир, -
думала она, осторожно ставя ноги на стертые ступени, - у нас
никогда не бывало таких бурь. И равнина! Только голые камни,
и ничего больше. И город, раньше его было видно с замкового
холма, он исчез. Или... никогда не существовал в этом мире?
Тереза уже сошла вниз, и не видела,
всадник и помчал, горяча коня, прямо к замку, по дороге,
которая исчезала под черным смерчем сразу за его спиной.
Она устроилась в нижней зале, перед ярко пылающим камином,
и слушала, как рев бури нарастает за крепко запертыми
ставнями.
Это был странный мир, и странный замок. В нем не было ни
души, но в камине всегда были дрова, а кладовая пополнялась
свежими продуктами. Кто-то вытирал пыль с дубовой мебели,
носил воду, зажигал по вечерам факелы и свечи. Тереза в
одиночестве бродила по пустым анфиладам, иногда замечая, как
кто-то маленький и юркий шмыгает за портьеру.
Тереза задумалась, и не сразу расслышала гулкий звон
колокола, странно вплетающийся в свист ветра за стенами. Она
встала и в замешательстве прошлась по комнате. С тех пор,
как она здесь, она никого не видела, и уже начала думать,
что осталась совсем одна на этой пустынной, продуваемой
ветрами равнине в одиноком заколдованном замке. Свист бури
усиливался, колокол все звонил, и Тереза, прихватив факел,
пошла боковым коридором к замковым воротам. Этот неширокий
проход опоясывал весь замок, находясь внутри крепостной
стены, и Терезе не пришлось выходить во двор.
Подойдя к воротам, она приоткрыла окошко, забранное
решеткой, и прокричала наружу: - Кто здесь?
- Меня застигла буря, и я прошу вашей помощи, - раздался
голос из-за двери. Самого путника не было видно из-за
плотной завесы пыли, висевшей в воздухе.
- Навалитесь на дверь с той стороны, мне одной ее не
отодвинуть, - прокричала Тереза и стала вынимать тяжелый
засов.
С лошади путника летели клочья пены, она безумно вращала
налитыми кровью глазами и трясла головой. И путник, и его
лошадь были покрыты черной пылью и валились с ног от
усталости. Устроив бедное животное в закрытой конюшне, и
позаботившись о нем, Тереза прошла в залу, куда ранее
проводила путника. Незнакомец сидел у камина, бессильно
откинувшись в кресле. Он снял шлем, ранее закрывавший всю
голову, и теперь светлые волосы его спадали на плечи. Тереза
увидела его со спины, и на мгновение ей показалось, что это
Мендес, но в следующий момент незнакомец повернулся, темные,
глубоко утопленные под бровями глаза, внимательно взглянули
на Терезу. Она тоже смотрела на чужое, но почему-то смутно-
знакомое лицо. Орлиный, выдающийся вперед нос, твердая
складка губ, тяжелый подбородок... На мгновение мелькнула
догадка, но тут же пропала, задавленная ворохом мыслей. -
Нет, этого не может быть! Это не Орландо. Тот был
черноволос, с ястребиными чертами, с жестоким, беспощадным
взглядом. Нет! У этого незнакомца светлые, льняные волосы,
высокий чистый лоб, спокойные, не искаженные страстями
черты... Глаза, темные от усталости, но в них нет злобы.
Тереза медленно, не отрывая взгляда от чужака, подошла к
столу, взяла тяжелый канделябр с зажженными свечами и
произнесла, выталкивая слова через внезапно пересохшее
горло:
- Вам нужен отдых. Наверху вас ждет горячая вода и ужин.
Пойдемте, расскажете о себе утром.
Человек поднялся, разминая затекшие члены, и кивнул. Кроме
тех нескольких слов за воротами, он не произнес больше
ничего.
XI
Буря настигла его сразу же, как только он попал в этот
лепесток. Он знал, что так будет, но надеялся быстро
пересечь опасный участок, и уйти в следующий мир. Он очень
спешил.
Лошадь уже выбивалась из сил, черные пыльные смерчи
завывали со всех сторон, сыпя жгучим песком, сбивая с ног,
раскаленный ветер обдавал жаром так, что трескалась кожа.
Буря была всюду, и не было ей ни конца, ни края. Немыслимо
было в этом пыльном котле отыскать правильную дорогу, и он
просто старался удержаться в седле, не дать обезуметь
лошади, которая совсем ослепла от секущего ветра, и любой
ценой выбраться на чистое пространство. Он отдал все свои
силы лошади, и та, ничего уже не осознавая, неслась вперед,
сквозь ураган. Но все усилия были тщетны. Буря, получив в
свои пыльные лапы игрушку, уже не хотела расставаться с ней.
Она тешилась им внутри своей воющей утробы, хлестала
смерчами, смеялась и хохотала на разные лады, опрокидывая
над путником все новые горнила раскаленных углей. Она
оживляла страшные мороки, дрожащие в угольном мареве,
натравливала их на лошадь, лишая бедное животное последних
крупиц сил и разума. Истерзанная земля раскрывала пропасти,
скалящиеся острыми зубами камней под ногами коня, стараясь
поймать, заглотить и раздавить животное и всадника, отрыгнув
буре грязно-розовой сукровицей. Жестокий ветер свистел,
завывал, стараясь содрать кожу с рук и мясо с костей.
И человек понял, что настала пора умирать.
Тогда он достал средство, которое берег как раз для такого
случая. И вот, похоже, пришел его черед. С трудом двигая
рукой, он достал из-за пазухи небольшой хрустальный флакон,
полный рубиновой жидкости. Кровь дракона. Кровь друга.
Повелитель Ветров сам подарил ему скляницу, сказав, что она
поможет ему в минуту гибели. Именно и непременно только в
минуту смерти. Смерти насильственной, нежелаемой, смерти
страшной.
Непослушной рукой он вытащил плотно притертую пробку, и
припал губами к горлышку. Жидкие капли раскаленными
жемчужинами опалили горло, протекли в желудок и остались
там, образовав рубиновое озерцо. Оставшуюся жидкость всадник
вылил на ладонь и, прижавшись к шее лошади, дотянулся до ее
морды. Плеснул в раздвинутые удилами, покрытые черной пеной
губы, и лошадь невольно захрипела.
***
О Повелитель Ветров, живущий в стране вечных ураганов и
бурь!
Твоя жизнь - это вечный полет. Ты бросаешь вызов самым
сильным, и побеждаешь их! Ты скользишь на спине бури, и
вихри прислуживают тебе! Ты купаешься в гигантских штормовых
волнах, неподвижно паришь в центре тайфуна и вторишь голосу
урагана, поющего песнь разрушения. О воспетый тобою полет,
когда сильфы, духи ветра, танцуют на твоих распахнутых
крылах!
***
Всадник привстал в стременах, полной грудью вдохнул ветер,
который ранее стремился разорвать легкие, а теперь услужливо
наполнил их чистым воздухом, и засмеялся. Как он мог не
замечать, насколько прекрасна буря! Он был слеп, не видя ее
великолепия, буйства ее красок, силы ее очарования! Человек
стоял в центре урагана, и смеялся. Смеялся счастливо,
радостно, открыто, без злобы, и властности. Лошадь под ним
больше не шарахалась безумно от мороков бури, глаза ее
светились рубиновым светом, ноздри раздувались, впитывая в
себя запахи, несомые ветром, и животное нетерпеливо било
копытом, готовое рвануться, распластаться в потоке ветра,
