на, если я немножко вас рассердила, и позвольте мне придумать о вас са-
мый красивый роман. Однако, милочка, одевайтесь живее: сейчас зазвонит
колокол, и тетушка скорее уморит всех нас голодом, чем прикажет подать
завтрак без вас. Я помогу вам открыть ваши сундуки, давайте ключи. Я
уверена, что вы привезли из Венеции прехорошенькие туалеты и теперь
просветите меня по части мод: ведь я так давно прозябаю в этой дикой
стране.
Консуэло, торопясь причесаться и даже не слыша, что ей говорит баро-
несса, отдала девушке ключи, а Амелия, схватив их, поспешно принялась
открывать первый сундук, воображая, что он полон платьев; но, к великому
ее удивлению, в нем не оказалось ничего, кроме кипы старых-престарых нот
- печатных, полустертых от долгого употребления, и рукописных, на первый
взгляд совершенно неудобочитаемых.
- Что это такое? - воскликнула она, вытирая поспешно свои хорошенькие
пальчики. - У вас, милая Нина, престранный гардероб.
- Это сокровища, - ответила Консуэло, - обращайтесь с ними почти-
тельно, дорогая баронесса. Тут есть автографы величайших композиторов, и
я согласилась бы скорее потерять голос, чем не вернуть эти драгоценности
Порпоре, доверившему их мне.
Амелия открыла второй сундук: он был полон нотной бумаги и сочинений
о музыке, композиции, гармонии и контрапункте.
- А! Понимаю. Это ваш ларчик с драгоценностями, - проговорила она
смеясь.
- Другого у меня нет, - отвечала Консуэло, - и я хочу надеяться, что
и вы будете часто пользоваться им.
- В добрый час! Вижу, что вы строгая учительница. Но вы не обидитесь,
милая Нина, если я спрошу, где же ваши платья?
- А вон в той маленькой картонке, - ответила Консуэло, направляясь к
ней; открыв ее, она показала баронессе простенькое черное шелковое
платье, аккуратно сложенное.
- И это все? - спросила Амелия.
- Да, все, кроме моего дорожного костюма. Через несколько дней я сде-
лаю себе на смену еще такое же черное платье.
- Так вы в трауре, моя дорогая?
- Быть может, синьора, - серьезно ответила Консуэло.
- В таком случае простите меня. Я должна была сама догадаться по ва-
шему виду, что у вас горе, и я еще больше люблю вас за это. Это сблизит
нас, потому что у меня ведь тоже есть причина быть грустной и я могла бы
уже носить траур по предназначенному мне супругу. Ах, милая Нина, не
ужасайтесь моей веселости, часто я стараюсь заглушить ею глубокое горе.
Они поцеловались и спустились в гостиную, где их уже ждали.
Консуэло сразу заметила, что в своем простом черном платье и белой
косынке, скромно заколотой под самым подбородком булавкой из черного ян-
таря, она произвела на канониссу благоприятное впечатление. Старик Хрис-
тиан, казалось, теперь меньше ее стеснялся, а любезен был так же, как и
накануне. Барон Фридрих, учтивости ради не поехавший в этот день на охо-
ту, заранее приготовил для гостьи, желая поблагодарить ее за заботы, ко-
торые она принимала на себя в отношении его дочери, уйму любезных фраз,
но так и не смог выжать из себя ни единого слова. Зато, сев с ней рядом,
он до того наивно и надоедливо усердствовал, угощая ее, что сам встал
из-за стола голодный. Капеллан поинтересовался, в каком порядке патриарх
совершает процессии в Венеции, затем стал расспрашивать о пышности бо-
гослужения в тамошних церквах, об их убранстве. Из ответов Консуэло он
заключил, что она часто посещала церкви, а когда он узнал еще, что она
изучала духовную музыку, то возымел к ней большое уважение.
На графа Альберта Консуэло едва решалась взглянуть, - именно потому,
что только он один возбуждал в ней живое любопытство. Она не знала еще,
как он относится к ее появлению. Проходя через гостиную, она только уви-
дела его в зеркале и успела заметить, что он одет очень изысканно, хотя
по-прежнему в черном. У него был, несомненно, аристократический вид
знатного вельможи, но борода, длинные, небрежно свисавшие волосы и заго-
релое, с желтоватым отливом, лицо придавали ему сходство с красивым,
мечтательным рыбаком с берегов Адриатического моря.
Однако звучность его голоса, приятно ласкавшая музыкальное ухо Консу-
эло, мало-помалу придала ей храбрости, и она взглянула на него. Ее уди-
вило, что у него облик и манеры совершенно нормального человека. Он го-
ворил мало, но рассудительно, а когда она встала из-за стола, подал ей
руку, правда, не глядя (этой чести он не оказывал ей со вчерашнего дня),
но очень непринужденно и учтиво. Вся дрожа, вложила она свою руку в руку
этого фантастического героя рассказов и сновидений прошлой ночи: она
ожидала, что эта рука должна быть ледяной, как у мертвеца, но рука ока-
залась теплой и мягкой, как у человека здорового и заботящегося о себе.
Впрочем, Консуэло едва ли была в состоянии дать себе в этом отчет. Она
была до того взволнована, что у нее чуть не закружилась голова, а взгляд
Амелии, следившей за каждым ее движением, мог бы окончательно смутить
ее, если бы она не вооружилась всей силой воли, чтобы сохранить свое
достоинство перед этой насмешливой молодой девушкой. Когда граф Альберт,
доведя ее до кресла, низко поклонился ей, она ответила на его поклон, но
при этом они не обменялись ни единым словом, ни единым взглядом.
- Знаете, коварная Порпорина, - начала Амелия, садясь рядом с подру-
гой, чтобы удобнее было шептать ей на ухо, - вы делаете чудеса с моим
кузеном!
- Пока что я этого не замечаю, - ответила Консуэло.
- Это потому, что вы не соблаговолили обратить внимание на то, как он
ведет себя по отношению ко мне. За целый год он ни разу не предложил мне
руки, чтобы проводить к столу, тогда как в отношении вас он проделал это
как нельзя более любезно! Правда, сегодня, он, по-видимому, переживает
минуты просветления. Можно подумать, что вы принесли ему и рассудок и
здоровье. Но не придавайте этому значения, Нина. С вами повторится то
же, что было со мной: три дня он будет предупредителен, радушен, а потом
забудет даже о вашем существовании.
- Я вижу, что мне придется привыкать здесь к шуткам, - сказала Консу-
эло.
- Не правда ли, дорогая тетушка, - обратилась Амелия вполголоса к ка-
нониссе, которая подошла и уселась между ней и Консуэло, - не правда ли,
мой кузен чрезвычайно любезен с милой Порпориной?
- Не насмехайтесь над ним, Амелия, - кротко ответила Венцеслава. -
Синьора и без того скоро узнает причину наших горестей.
- Я ничуть не насмехаюсь, тетушка. Альберт сегодня прекрасно выгля-
дит, и я радуюсь, видя его таким, каким, мне кажется, он ни разу не был
с тех пор, как я здесь. Если б он еще побрился да напудрил волосы, как
все, можно было бы подумать, что он никогда не был болен.
- В самом деле, его спокойный и здоровый вид приятно поражает меня, -
сказала канонисса, - но я уже боюсь верить, что такое счастье может
длиться.
- Каким добрым и благородным он выглядит! - заметила Консуэло, желая
завоевать сердце канониссы похвалой ее любимцу.
- Вы находите? - спросила Амелия, пронизывая подругу лукавым и шалов-
ливым взглядом.
- Да, нахожу, - ответила Консуэло решительно, - я еще вчера вечером
сказала вам, синьора, что никогда ни одно лицо не внушало мне такого
уважения, как лицо вашего кузена.
- О милая девушка! - воскликнула канонисса, вдруг отбрасывая свою чо-
порность и горячо сжимая руки Консуэло. - Добрые сердца быстро узнают
друг друга. Я так боялась, что наш бедный Альберт может напугать вас.
Мне очень тяжко бывает читать на лицах людей отвращение, которое вызыва-
ют подобные страдания. Но вы, я вижу, хорошая и сразу поняли, что в этом
больном, поблекшем теле возвышенная душа, достойная лучшей доли.
Консуэло, тронутая до слез словами добрейшей канониссы, порывисто по-
целовала ей руку. Она чувствовала уже больше симпатии и доверия к этой
горбатой старухе, чем к блестящей и легкомысленной Амелии.
Разговор их прервал барон Фридрих, который, расхрабрившись, подошел к
синьоре Порпорине с большой просьбой. Еще более неловкий в дамском об-
ществе, чем старший брат (это, очевидно, было у них в роду, а потому не
удивительно, что эта черта дошла до дикости у графа Альберта), барон
скороговоркой пробормотал какую-то речь, пересыпая ее множеством извине-
ний, которые Амелия постаралась перенести и объяснить Консуэло.
- Мой отец спрашивает, - сказала Амелия, - чувствуете ли вы себя в
силах после такого утомительного путешествия приняться за музыку и не
злоупотребим ли мы вашей добротой, если попросим прослушать мое пение и
высказать свое мнение о постановке моего голоса.
- С удовольствием, - ответила Консуэло, быстро подходя к клавесину и
открывая его.
- Вот увидите, - шепнула ей Амелия, устанавливая ноты на пюпитр, -
Альберт сейчас же сбежит, как ни прекрасны ваши глаза и мои.
Действительно, не успела Амелия взять несколько нот, как Альберт
встал и вышел из комнаты на цыпочках, очевидно надеясь быть незамечен-
ным.
- Уже и то хорошо, - шепнула Амелия, продолжая наигрывать на клавеси-
не и перескакивая через несколько тактов, - что он со злости не хлопнул
дверью, как обыкновенно делает, когда я начинаю петь. Сегодня он чрезвы-
чайно любезен, можно сказать - даже мил.
Капеллан тут же подошел к клавесину, надеясь скрыть этим исчезновение
Альберта, и сделал вид, будто поглощен пением. Остальные члены семьи,
усевшись полукругом в отдалении, почтительно ожидали приговора, который
Консуэло должна была вынести своей ученице.
Амелия храбро выбрала арию из "Ахилла на Скиросе" Перголезе и пропела
ее от начала до конца свежим, резким голосом, очень уверенно, но с таким
потешным немецким акцентом, что Консуэло, никогда ничего подобного не
слыхавшая, делала неимоверные усилия, чтобы не рассмеяться. Ей достаточ-
но было прослушать несколько тактов, дабы убедиться, что юная баронесса
не имеет ни малейшего понятия о настоящей музыке. Голос у нее был гиб-
кий, быть может, она даже брала уроки у хорошего учителя, но сама была
слишком легкомысленна, чтобы усвоить что-нибудь основательно. По той же
причине, переоценивая свои силы, она бралась с чисто немецким хладнокро-
вием за исполнение самых смелых и трудных пассажей. Нисколько не смуща-
ясь, она искажала их и, рассчитывая загладить свои промахи, форсировала
интонацию, заглушала аккомпанементом, восстанавливала нарушенный ритм,
добавляя новые такты взамен пропущенных, изменяя всем этим характер му-
зыки до такой степени, что Консуэло, не имей она нот перед глазами, по-
жалуй, совсем не узнала бы исполняемой вещи.
Между тем граф Христиан, который прекрасно понимал музыку, но вообра-
жал, судя по себе, что племянница страшно смущена, время от времени пов-
торял, чтобы ободрить ее:
- Хорошо, Амелия, хорошо! Отличная музыка, право же, отличная!
Канонисса, мало понимавшая в пении, озабоченно смотрела на Консуэло,
стараясь предугадать ее мнение по выражению глаз, а барон, не признавав-
ший никакой иной музыки, кроме звука охотничьего рога, считал, что дочь
его поет слишком хорошо, чтобы он мог оценить всю прелесть ее пения, и
доверчиво ждал одобрения судьи. Один капеллан был в восторге от этих ру-
лад: никогда до приезда Амелии ему не приходилось их слышать, и он, бла-
женно улыбаясь, покачивал в такт своей большущей головой.
Консуэло отлично поняла, что сказать чистую правду значило бы нанести
удар всему семейству. Она решила с глазу на глаз объяснить своей учени-
це, что именно ей следует забыть, прежде чем начать с нею заниматься, а
пока ограничилась лишь тем, что похвалила ее голос, расспросила о заня-
тиях и одобрила выбор пройденных ею вещей, умолчав при этом, что прохо-
дились они совсем не так, как следовало.
Все разошлись очень довольные этим испытанием, жестоким лишь для Кон-
суэло. Она ощутила потребность запереться в своей комнате и, перечитывая
ноты музыкального произведения, только что искаженного в ее присутствии,
