вчерашнего дня. Ветер дул в хвост колонны, моторы
перегревались, но машины шли довольно быстро. К двенадцати
часам достигли родника Даба. В последний раз я посмотрел на
Нэмэгэту, но палевая дымка не дала мне проститься ни с ней, ни
с Хугшо, несмотря на то, что дорога проходила у самого подножия
последней. Осталась позади и дикая серая стена Хана-Хере. Здесь
не было дымки, и чудовищные "Три Чиновника" с их необычайными
вырубленными формами нависли над нами в свете низкого солнца.
Глубокие черные провалы, торчащие утесы, отвесные скалы... Две
западные горы с наклонной столовой поверхностью были как бы
грубо обтесаны с четырех сторон, а восточная -- вздымалась
исполинским горбом с длинными пирамидальными ребрами.
К четырем часам мы были в Ноян сомоне. Прощание с друзьями
и знакомыми отняло два часа, и мы дошли в свете фар только до
больших песчаных кочек, в которых отстаивался "Дракон" в 1948
году.
Пестрые горы в тридцати километрах к востоку от Ноян
сомона поразили меня своей запыленностью. Мягкими, как бы
подернутыми дымкой, были цвета горных пород: малиновый,
охристо-серый, грязно-зеленый, буро-шоколадный, красно-серый и
серовато-белый. Причудливо сочетались низкие конусы и
выровненные площадки перечисленных цветов, испещренные пятнами
черных камней и черно-зеленых кустов гобийского миндаля. Пыль и
песок покрывали всю местность, лежали тонким слоем на склонах
холмов. В руслах и долинах песок насыпан глубоким и рыхлым
одеялом. При виде этой картины легкая тревога омрачила мне
радость возвращения. Пески явно наступали на весь район наших
работ в Южной Гоби. Они заносили и область пестрых гор у Ноян
сомона, и запад Нэмэгэтинской котловины около Цаган-улы, где
появлялись новые и новые барханы. И было приятно вспомнить, что
наша дорога в Нэмэгэту -- трудная, трясучая, много раз
проклинавшаяся, пересекает котловину высоко на бэле, в
безопасности от несчастного нашествия.
Мы приближались к Цаган-Дерисуни. Знакомые черные холмы
были испещрены почти горизонтальными тенями от низкого солнца.
Сочетание скопища холмов и теней создало впечатление какой-то
толпы, в быстром беге устремленной на запад, навстречу нашей
колонне. Машины шли быстро, бензину хватило, и мы приехали в
аймак к полудню, снявшись с ночлега в семь утра. Пронин
добрался благополучно и разбирал мотор, никак не ожидая нас так
скоро. Ночью пришел "Тарбаган" с бензином и картером для
"Дзерена".
Двадцать первого сентября мы догрузили машины, насколько
это было возможно, и выехали в Улан-Батор. За Олдаху-хидом
внезапно отстали "-Волк" и "Кулан". Мы долго ждали их. Равнина
в засуху была совершенно мертвой. Ни единой травинки не было на
красновато-желтой глине, покрытой серым щебнем. Ветер поднимал
столбы рыжей в закатнем солнце пыли. Отставшие машины подошли
только ночью. У "Волка" сломалась крыльчатка помпы, у "Кулана"
-- трамблер. К полудню двадцать второго сентября мы добрались
до Мандал-Гоби. Машины остановились у столовой, а я на
"Драконе" поехал разыскивать Прозоровского. Надо было видеть, с
какой радостью наш кинооператор выскочил из дома, едва услышав
гул машины. Он истосковался от ничегонеделанья, поджидая нас.
Уже в полной темноте мы доехали до большого обо на перевале
шестьдесят восьмого километра от Улан-Батора.
Дальше шли опасные спуски, крутые повороты и косогоры.
Шоферы наших машин, поврежденных в долгих маршрутах, с плохими
тормозами, решили заночевать. Ледяной ветер пронизывал ватники.
Мы разожгли большой костер и, погревшись, расхрабрились
дотянуть до Улан-Батора еще сегодня на "Драконе" и полуторке.
Машины пошли от веселого костра вниз в кромешную холодную тьму.
Мгновение -- и мир перестал существовать. Какие-то рытвины и
бугорки виднелись впереди в свете фар. На самом деле это были
спуски, подъемы и опасные косогоры, чувствовавшиеся только по
мотору. Впереди нас шла полуторка. Пыль светлой стеной летела
позади нее в свете наших фар. Когда полуторка удалялась, то
только слабое пятно желтого света двигалось впереди в
необъятной тьме. И этот слабый свет мгновенно исчезал, когда
машина ныряла под спуск, и тогда "Дракон" двигался одинокий,
словно затерявшийся в огромной вселенной. От его сильных фар по
сторонам дороги ложился отсвет. Стоявшая за этой чертой тьма,
как всегда, казалась огромнейшим лесом. Деревья с правильными
интервалами выстроились ровной линией вдоль освещенной дороги.
Отчетливо виделись огромные ветви почему-то не с листьями, а с
хвоей, простертые на громадной, примерно семидесятиметровой
высоте. Галлюцинация выдавала себя тем, что очертания деревьев
не изменялись, несмотря на быстрый ход машины.
Еще не было часа ночи, как мы подъезжали уже к нашей базе
в Улан-Баторе. Эглон и Рождественский ожидали нас с
шестнадцатого сентября. К утру прибыли и все остальные машины.
Последний гобийский маршрутб 1949 года закончился. Оставалось
вывезти базу в Далан-Дзадагаде, а затем перебросить все на
железную дорогу в Сухэ-Батор.
Так закончилась третья палеонтологическая экспедиция в
Монгольскую Народную Республику 1949 года.
Еще больше узнали мы Гоби. еще больше полюбили эту
пустынную и суровую страну. Наивно было бы думать, что теперь
мы покончили с предварительным обследованием гобийских
межгорных впадин. Огромные пространства: Джунгарская Гоби,
Хони-Усуни-Гоби, впадина озера Алак-нур, Шаргаин-Гоби,
пространство между Далан-Дзадагадом и Улугэй-хидом вдоль
границы с КНР -- все это простиралось на десятки тысяч
неисследованных квадратных километров, которых еще не касались
колеса наших машин. Да и в посещенных местах оставалось много
неизвестного. Особенно на западе, где наши маршруты протянулись
лишь одной длинной ниточкой.
Примером может служить рассказ старика арата, встреченного
нами уже в Улан-Баторе. Старик арат рассказал нам о "каменных
костях", которые он видел в двух местах недалеко от
Цаган-Олома, к востоку от дороги на Юсун-Булак и к западу от
нее, близ Шаргаин-Гоби. Описание, данное старым аратом, не
оставляло никакого сомнения в полной правдивости его слов. Я и
раньше не раз замечал, что монголы, когда говорят о деле, не
стремятся что-либо прибавить или приукрасить. Все указания и
советы, которые мы от них получали, были совершенно точными.
Таким образом, в маршруте этого года мы прошли между двумя
интересными местонахождениями, не подозревая об их близости. А
теперь, с сообщением старика, выяснялся новый интересный район,
смежный вдобавок с Шаргаин-Гоби, на которую я не перестаю и
сейчас возлагать большие надежды.
Подобных сообщений из мест, смежных с районами наших
раскопок, за годы, прошедшие со времени работы экспедиции,
поступило еще несколько. Были присланы и кости громадных
нижнемеловых травоядных динозавров -- игуанодонов и больших
титанотериев из Восточной Гоби как раз из оставшейся
неисследованной области между Баин-Ширэ, Хара-Хутул и
Эргиль-обо.
Наступил день, и я вышел прощаться с автоколонной
экспедиции, уходившей на север для погрузки и возвращения в
Советский Союз. Пронизывающий ветер -- самый первый спутник
монгольских просторов, встречающий каждого жителя этой страны
при рождении и провожающий его при смерти,-- трепал изодранные
тенты машин. Последние рукопожатия, приветственные взмахи рук,
шум дружно заведенных моторов... И вот они пошли мимо:
"МГ-41-15" -- "Тарбаган"; МГ-41-16" -- "Волк"; "МГ-41-17" --
"Дзерен"; "МГ-40-83" -- "Дракон"; "МЛ-05-10" -- "Кулан" и
другие, более мелкие "звери". Если вы встретите их на улицах
Москвы, доживающих свой век в честной работе,-- помяните добрым
словом и эти машины и их водителей. Это они, пробиваясь сквозь
пыльные бури, знойные ураганы, в жестокий мороз и сильную жару
через пески, горные хребты, глинистые котловины Гоби, дали
возможность советским ученым совершить интересные научные
открытия.
Я смотрел вслед исчезавшей вдали колонне и думал о том,
что трудное путешествие обогатило не только науку, но и нас
самих. В пустынной Гоби широко раскрыта книга геологической
летописи как бы в дар человеку за суровость и бесплодие
природы. У нас на зеленом, богатом водою Севере листы этой
книги плотно сомкнуты -- закрыты лесами, болотами, зелеными
коврами равнин.
Здесь, в Гоби, как нигде, чувствуешь, насколько насыщена
Земля памятью своего прошлого. В самых верхних ее слоях --
орудия, черепки сосудов и другие предметы человеческого
обихода. Глубже -- стволы древних растений, кости вымерших
животных. А еще ниже, в пока недоступной нам глубине, таятся
древние химические элементы -- огарки звездного вещества...
Бродя по бесконечным лабиринтам красных ущелий, извлекая
из-под тяжелых пластов песчаников, глин и конгломератов остатки
жизни прошлого, мы все глубже проникали в великую книгу
геологической летописи. Трудно передать ощущение, охватывающее
тебя, когда кладешь пальцы на желобки в истертых зубах
диноце-рата, мастодонта или динозавра, сделанные пищей,
съеденной десятки миллионов лет назад. Или стоишь перед
раскопанным скелетом чудовищного ящера, стараясь разгадать
причину его гибели по положению, в котором захоронилось
животное. Или отчетливо видишь на окаменелых костях следы
заживших ран -- сломанных и сросшихся переломов, отметины
странных заболеваний. Кажется, что с глаз спадает какая-то
пелена и они глядят прямо в глубину времени, а современная
человеческая жизнь соприкасается с прошлым, давно исчезнувшим,
но совершенно реально осязаемым. И тогда приходит отчетливое
понимание, насколько важно познание прошлого. Без этого знания
мы никогда не поймем, как появились, как исторически сложились
среди всей остальной жизни мыслящие существа -- мы, люди!
Только прикоснувшись к познанию прошлого, мы можем
по-настоящему понять истинную ценность жизни. Великая история
возникновения человека прежде всего поражает необычайной
жестокостью. Сотни миллионов лет в смене неисчислимых поколений
плескался на нашей планете океан бессмысленной, нерассуждающей
жизни. Невообразимое число самых разных животных гибло,
истребляемое голодом, микробами, хищниками, стихиями. В
последовательной смене поколений происходило приспособление
организмов к условиям существования, создание все более
совершенных энергетических систем жизни, приобретение частичной
независимости от воздействия окружающей физической среды. Как
необходимость проявляется через сумму бесчисленных
случайностей, так и высшие организмы -- млекопитающие --
постепенно вырабатывались из мелких, частных приспособлений.
Наконец, организм животного со сложнейшими системами
химической, физической и нервной регуляции, биологической
защиты, пищеварения, воспроизведения потомства оказался в
состоянии нести нагрузку в виде большого мозга. Это развитие на
нашей планете потребовало семьсот миллионов лет. Только за это
время исторически сложились животные, из которых труд и речь
создали людей. Самый последний этап становления человека
продолжался около двух миллионов лет.
Убогими и наивными кажутся перед этой величественной
картиной религиозные легенды о мгновенном сотворении человека и
животных. Однако не менее наивны и предположения современных
"ученых"-метафизиков о быстром, внезапном появлении разных
видов, возникающих по мановению ока из совершенно других
