Он достиг уже речных террас Андуина и имел все шансы благополучно
добраться до спасительного челнока, когда неотступно шедшие за ним по пятам
эльфы загнали его в склоновый курум -- крупнообломочную каменную осыпь, где
так любят устраивать свое логово настоящие росомахи. Надеясь срезать угол,
лейтенант двинулся прямиком по куруму, прыгая с камня на камень; при таком
способе передвижения главное -- не терять первоначального разгона и ни в
коем случае не останавливаться: прыжок -- отскок, прыжок -- отскок, прыжок
-- отскок. Когда стоит сухая погода, это не так уж сложно, но сейчас, после
многодневных дождей, накипные лишайники, заляпавшие каждый камень потеками
черной и оранжевой краски, напитались водой и раскисли, и каждое такое пятно
таило в себе смертельную опасность.
Росомаха не одолел еще и половины склона, когда понял, что сильно
переоценил дистанцию, отделяющую его от преследователей: вокруг него начали
падать стрелы. Стрелы эти приходили по очень крутой траектории, явно на
самом пределе дальности, но лейтенант был слишком хорошо осведомлен о
возможностях эльфов -- лучших лучников Средиземья, -- чтобы не бросить
оценивающего взгляда через плечо. После очередного прыжка он спружинил левой
ногой на покатой поверхности каменного "сундука", одновременно разворачивась
влево, -- и тут мокрый лишайник, сравнявшийся в скользкости с пресловутой
дынной кожурой, вывернулся из-под его мордорского сапога (ох, чуяло сердце
-- не доведет до добра эта обувка на твердой подошве!), и Росомаху швырнуло
направо, в узкую, сходящуюся на нет расселину. Он прочертил обламывающимися
ногтями бессильные борозды по лишайниковым натекам на "сундучной крышке" --
да разве тут удержишься... Мелькнула напоследок совсем уж дурацкая мысль:
"Эх, отчего я не настоящая росомаха..." -- а мгновение спустя хруст в правой
щиколотке, намертво застрявшей в щели-капкане, отдался невыносимой болью в
позвоночнике лейтенанта и погасил его сознание.
...Странно, но обморок его длился совсем недолго. Росомаха ухитрился
распереться в щели, найдя положение, при котором вся нагрузка пришлась на
левую, несломанную, ногу; теперь можно было, напрягшись, перевалить через
голову освобожденный от лямок заплечный тюк. Пачка бумаг с дол-гулдурской
документацией была снабжена зажигательным зарядом из "огневого желе" (умница
Гризли -- все предусмотрел), так что ему теперь оставалось лишь чиркнуть
кремешком мордорской огневицы -- герметичного фарфорового сосудика со
светлой фракцией нафты. Лишь распустив затяжной шнур заплечного тюка и
нащупав в кармане огневицу, он решил наконец осмотреться и запрокинулся
назад (развернуться всем телом было совершенно невозможно) -- как раз чтобы
увидать будто бы медленно рушащиеся на него с бесцветного полуденного неба
колоннообразные фигуры в серо-зеленых плащах. От настигающих эльфов его
отделяли уже какие-то метры, и лейтенант безошибочно понял, что из двух
оставшихся ему в этой жизни дел -- запалить фитиль зажигательного заряда и
разжевать спасительную зеленоватую пилюлю -- ему отпущено времени лишь на
одно, а уж на какое именно -- офицеру "Феанора" надлежит сообразить и без
подсказок... Так что последним впечатлением Росомахи, предваряющим
отключивший его удар по голове, стал голубоватый нафтовый огонек,
облизывающий чуть растрепанные нити вымоченного в селитре запального шнура.
Очнулся он уже на лесной прогалине, открывавшей обширный вид на долину
Великой Реки. Руки связаны за спиной, мордорский мундир обратился в
обгорелые лохмотья, вся левая сторона тела -- сплошной ожог: хвала Ауле --
сработала машинка. Он не сразу разглядел слева от себя -- со стороны того
глаза, что почти залеплен спекшейся сукровицей, -- сидящего на корточках
эльфа: тот с омерзением вытирает какой-то тряпицей горлышко своей фляги --
похоже, только что вливал пленнику в рот эльфийское вино.
-- Очухался? -- мелодичным голосом поинтересовался эльф.
-- Мордор и Око! -- механически откликнулся Росомаха (экая досада --
помирать в таком статусе, но так уж выпало...).
-- Брось прикидываться, союзничек. -- Перворожденный улыбался, а в
глазах стояла такая ненависть, что щелевидные кошачьи зрачки его сошлись в
ниточки. -- Ты ведь расскажешь нам все про эти странные игры Его Величества
Элессара Эльфинита, верно, зверушка? Между союзниками не должно быть
секретов...
-- Мордор... и... Око... -- Голос лейтенанта звучал по-прежнему ровно,
хотя лишь Манве ведомо -- каких это стоило усилий: эльф как бы невзначай
опустил ладонь на переломанную щиколотку пленника, и...
-- Сэр Энголд, гляньте -- что это?!!
Эльф обернулся на крик своих спутников и теперь оцепенело наблюдал, как
за Андуином, там, где сейчас должен находиться Карас-Галадон, стремительно
вырастает к самому небу нечто, напоминающее циклопический одуванчик --
тонкая, сияющая нестерпимой белизной стрелка-цветонос, увенчанная
прозрачно-алым шаровидным соцветием. Эру Всемогущий, если это и вправду в
Галадоне, какого же оно размера?.. Да и какой после этого Галадон -- там
небось и пепла не осталось... И тут его отвлекли обратно -- сдавленным
воплем:
-- Сэр Энголд, пленный!.. Что это с ним?!. Как ни стремительно он
поворачивался обратно, все уже успело закончиться. Пленник был мертв, и для
констатации смерти врач тут точно не требовался: на глазах у остолбенелых
эльфов тот за какие-то секунды превратился в скелет, обтянутый кое-где
остатками мумифицированной кожи. Коричневато-желтый череп с заполненными
песком глазницами насмешливо скалил зубы из-под съежившихся почернелых губ,
будто издеваясь над Энголдом: "Ну вот, а теперь спрашивай о чем угодно...
Хочешь -- искупай меня в напитке правды, авось поможет"...
А в Минас-Тиритском дворце Арагорн изумленно наблюдал за тем, как
неуловимо преображается лицо сидящей напротив него Арвен. Вроде бы ничего и
не менялось, но он чувствовал с абсолютной непреложностью -- безвозвратно
уходит, утекает, как чудесный утренний сон из памяти, нечто важное, может
быть, даже самое главное... какая-то волшебная недоговоренность черт,
которые стали теперь совершенно человеческими. И когда по прошествии
нескольких мгновений эта метаморфоза завершилась, он вынес вердикт,
подводящий окончательную черту под этим периодом его жизни: "Да, красивая
женщина, что тут скажешь... Даже -- очень красивая. И это все".
Никто из его подданных этого, разумеется, не видел, а если б и увидал
-- наверняка не придал бы значения. Зато они добросовестно отразили в
летописях другое событие этого полудня, а именно: когда в Лориене
разрушилось Зеркало, сдетонировали и все пять оставшихся в Средиземье
палантиров, и тогда из волн Белфаласского залива, принимающего в себя воды
Андуина, ударил в небо чудовищный гейзер чуть не в полмили вышиной. Гейзер
этот породил сорокафутовую волну-цунами, которая начисто смыла несколько
белфаласских рыбачьих деревушек вместе со всеми их обитателями; вряд ли,
однако, хоть кому-нибудь пришло в голову, что эти несчастные тоже стали
жертвами Войны Кольца.
Самое удивительное, что Его Величество Элессар Эльфинит, при всей его
наблюдательности и проницательности, тоже никак не увязал между собою эти
два события, пришедшиеся на полдень 1 августа 3019 года Третьей Эпохи и, в
некотором смысле, ставшие финальной точкой в ее течении. Ну а уж после него
никто и подавно не выстраивал такой логической цепочки -- у них и
возможности-то такой не было...
-- Руку согни, живо! -- скомандовал Халаддин, затягивая жгут на левом
локтевом сгибе Цэрлэга. -- Да тряпицу-то не отнимай, а то весь наружу
вытечешь...
Кисть сержанта "разморозилась", едва лишь вулкан принял в свои недра
палантир -- так что кровища теперь хлестала, как ей и положено, когда
человек начисто лишился пары пальцев. Иные, помимо жгута, способы остановки
кровотечения не годились: кровоостанавливающие снадобья из эльфийской
аптечки, в том числе и легендарный корень мандрагоры (способный, как
утверждают, "законопатить" даже поврежденную сонную артерию), как вдруг
обнаружилось, действовать перестали совершенно. Кто бы мог подумать, что это
все тоже была магия...
-- Слушай... Так выходит -- мы победили?
-- Да, черт побери! Если только это можно назвать победой...
-- Я не понял, господин военлекарь... -- Казалось, посеревшие от
кровопотери губы не слушаются сержанта. -- Как это понимать: "Если это можно
назвать победой"?
"Не смей! -- одернул себя Халаддин. -- То решение было моим -- и ничьим
более; я не вправе даже самым краешком впутывать в него Цэрлэга. Он не
должен даже подозревать о том, чему сейчас стал свидетелем и при этом
невольною причиной -- для его же собственного блага. И пускай лучше для него
все это так и останется нашим с ним личным Дагор-Дагорадом: победным
Дагор-Дагорадом..."
-- Ну, я просто имел в виду... Понимаешь, в нашу с тобой победу все
равно не поверит ни один человек в Средиземье, "Благодарность перед строем"
нам никак не светит... И помяни мое слово -- эльфы и люди с того берега
Андуина найдут способ изобразить дело так, что победителями в этой истории
выйдут все равно они.
-- Да, -- согласно кивнул орокуэн и на миг замер, будто бы
прислушиваясь к медленно затихающему утробному ворчанию Огненной горы. --
Наверняка так оно и будет. Но нам-то с вами до этого что за дело?
ЭПИЛОГ
-- ...Что скажет История?
-- История, сэр, налжет -- как всегда.
Б. Шоу
Имей смелость мечтать и лгать.
Ф. Ницше
Наше повествование целиком основано на подробных (хотя и страдающих
некоторой неполнотой) рассказах Цэрлэга, которые хранятся в его роду как
устное предание. Следует особо подчеркнуть, что никакими подтверждающими их
документами мы не располагаем. Халаддин, от коего следовало бы ожидать самых
развернутых свидетельств, не оставил на сей предмет ни единой строчки;
остальные непосредственные участники охоты за Зеркалом Галадриэль -- Тангорн
и Кумай -- молчат по вполне понятной причине. Так что любой желающий может
со спокойной совестью объявить все это бредом выжившего из ума орка,
которому вздумалось на старости лет переиграть финал Войны Кольца; в конце
концов, на то и придуманы мемуары -- чтобы ветераны могли задним числом
обратить все свои поражения в победы.
Тем же, кому эта история показалась если и не истинной, то хотя бы
заслуживающей внимания версией, будут, вероятно, небезынтересны некоторые
события, выходящие за ее временные рамки. Цэрлэг рассказывает, что он
сопровождал Халаддина от Ородруина до Итилиена; доктор казался тяжко больным
и за всю дорогу не произнес и десяти слов кряду На одном из привалов сержант
заснул до того крепко, что пробудился лишь под вечер следующего дня, причем
с сильнейшей тошнотой и головной болью. Вместо своего спутника он нашел
рядом с собою мифриловую кольчугу, в которую было завернуто прощальное
письмо. В нем Халаддин сообщал, что Средиземье теперь избавлено от
эльфийской напасти и он как командующий операцией благодарит сержанта за
отличную службу и награждает того драгоценными доспехами. Сам же доктор, к
сожалению, "заплатил за победу такую цену, что более не видит себе места
среди людей". Последние слова навели разведчика на самые мрачные мысли,
которые, по счастью, не подтвердились: судя по следам, Халаддин просто
