Милей ЕЗЕРСКИЙ
КАМЕНОТЕС НУГРИ
1
Около трех тысяч двухсот лет назад, в царствование Рамзеса II, жил в
египетской деревушке возле города Фив [Фивы - один из крупнейших городов
древнего Египта] каменотес, по имени Нугри.
Он был беден, и семья его терпела лишения. Глядя на голодных детей,
Нугри нередко спрашивал Кени, своего друга:
- Скажи, почему фараон [фараонами назывались цари в древнем Египте]
Рамзес, которого называют добрым богом Египта, не заботится о народе?
Кени задумывался, не зная, что ответить. Беседы с Нугри глубоко
волновали его, не давали спокойно спать.
Однажды Нугри и Кени возвращались домой. Африканское солнце жгло
невыносимо. Они несли на спинах мешки с продовольствием, выданным на
месяц.
- Обмеривают нас, каждый раз недодают хлеба, - жаловался Нугри. - А о
масле и говорить нечего. Клянусь Амоном [Амон-Ра - по верованию древних
египтян, бог солнца, царь богов, творец вселенной], я не чувствую даже
тяжести мешков!...
- Слава богам, что продовольствие выдали нам раньше по случаю
праздника, - прервал Кени. - Уже давно голод заглянул в мою хижину. Мать
совсем обессилела - лежит...
- Жрецы говорят, что боги повелевают богачам милосердно относиться к
беднякам.
- Я думал об этом. Вижу, что богачи забыли богов.
- Они помнят их, когда выгодно.
Кени молчал. Он размышлял о том, как тяжело жить на свете, целый день
работать и не иметь ничего.
- Скажи, Нугри, как твой брат? - спросил Кени. - Так и нет от него
вестей?
- Вестей нет, и я беспокоюсь. Уж не умер ли он?
Брат Нугри, землекоп, был отправлен два года тому назад к Красному
морю на земляные работы. Там тысячи людей рыли большой канал, который
должен был соединить Средиземное море с Красным. Начальник, собиравший
людей по деревням, утверждал, что работа на канале легкая. "Работать
будете посменно, - говорил он, - а спустя два года вернетесь. Взамен вас
отправятся другие. Так повелел наш великий фараон Рамзес-Миамун [Миамун -
любимец Амона] - жизнь, здоровье, сила!" [жизнь, здоровье, сила - слова,
употреблявшиеся в виде пожелания счастья после имени фараона] Но два года
прошли, шел третий, а известий о брате не было. И Нугри думал: "Ни богам,
ни фараону нет никакого дела до бедняков! Рамзес знает одно: строить да
строить!"
В городах строили дома, храмы, воздвигали памятники, украшали дворцы,
при дорогах рыли колодцы. Всюду красовалось имя тщеславного Рамзеса.
Нередко он приказывал выскабливать на храмах и памятниках имена предыдущих
фараонов и писать свое имя.
Задумавшись, Нугри шагал рядом с Кени по пыльной дороге. Раскаленные
камни и песок обжигали босые ноги. А от передников, прикрывавших нижнюю
часть туловища, было еще жарче.
Когда они подходили к деревушке, солнце уже село, но обычной прохлады
не было. Духота мешала свободно дышать.
Низенькие серые хижины с плоскими крышами теснились по бокам узеньких
извилистых тропинок. Они были слеплены из глины, обмазаны илом и покрыты
тростником или пальмовыми листьями. Несколько акаций и тенистых смоковниц
выглядывали из-за лачуг возле пруда. Бездомные собаки разгребали отбросы,
огрызаясь друг на дружку. С пруда доносилось мычание волов, пригнанных
туда на водопой. Босые женщины спускались к пруду с кувшинами на головах.
Они были в белых узких льняных одеждах без рукавов, с открытой шеей.
Женщины шли, громко беседуя, и говор их был похож на ястребиные крики.
Нугри старался отыскать среди них свою жену, но ее не было. Он привык
видеть ее каждый день у акаций, возвращаясь домой. Обыкновенно он подходил
к ней и помогал нести воду. Женщины осыпали его насмешками. Поведение
Нугри не только удивляло, но и задевало их: ведь ни один муж не помогал
своей жене. Это считалось не мужским делом.
Обеспокоенный, Нугри остановился. Кени посмотрел на него.
- Ты ищешь Мимуту... Она, конечно, занята. Как все хозяйки, она
готовится к празднику в честь покойного фараона Аменхотепа III...
- Верно! - вскричал Нугри. - Завтра мы отдыхаем. Можно будет
отправиться в Фивы. Хочешь, пойдем вместе?
Кени согласился и, простившись с другом, направился к смоковницам.
Там находилась его хижина, там он жил со своей старой матерью.
А Нугри зашагал к своей лачуге.
2
У двери хижины Нугри встретила Мимута и дети. Они приветствовали его
низкими поклонами.
Мимута была еще молода, но нужда и тяжелая работа состарили ее. Лицо
ее было в морщинах, лоб и подбородок разрисованы несмываемой татуировкой,
губы подкрашены, глаза подведены истолченным углем. Черная полоска
проходила от глаз к вискам. Волосы были выкрашены в синий цвет. Они падали
на спину тонкими прядями с привешенными к ним шариками из глины.
Нагие дети с толстыми косами, заложенными за левое ухо, чинно стояли
у хижины. Они только что принесли навоз, собранный на лугу, и нарвали
травы - мать должна была изготовить кирпичи для топки.
Нугри снял мешки, положил их на землю и вытер пот с лица. Он
приласкал мальчиков и девочек и заговорил с женой.
- Я не видел тебя у пруда, - сказал он, - и подумал, уж не случилось
ли с тобой чего-нибудь.
- А что могло со мной случиться? - улыбнулась Мимута, помогая мужу
перетаскивать мешки в хижину. - Все мы здоровы, слава пресвятому Ра! И
тебе желаем того же.
Хижина Нугри состояла из двух квадратных каморок, между которыми
находился дворик.
Нугри вошел внутрь лачуги. Ему приходилось ходить несколько
согнувшись, чтобы не испортить головой потолка. Мешок с зерном он отнес в
угол. Там он высыпал зерно в бочку, сделанную из битой земли, и рядом
поставил сосуд с маслом.
Усевшись на низенькую скамейку, Нугри смотрел, как Мимута вынимала из
сундука одежды. Она клала их на скамью, рядом с каменной зернотеркой, на
которой обычно растирали зерна продолговатым камнем.
- Знаю, ты голоден, - обернулась жена к мужу, - но есть нечего, кроме
куска лепешки, который я взяла у соседки. Хочешь, я вскипячу тебе воды,
чтобы ты мог запивать хлеб?
Нугри встал. По обычаю, он должен был помолиться перед едой. На
стене, в углублении, стоял божок, высеченный из камня. Глаза его, нос и
рот едва были намечены, большие уши оттопыривались.
Мимута суетилась у очага.
Вонючий дым, не успевая проходить в отверстие в крыше, наполнял
каморку. Нугри молился божку. Он просил его отгонять от семьи злых духов и
скорпионов, наблюдать за сохранностью скудного имущества и провианта.
- Сегодня ночью, - сказала Мимута, - я погашу огонь в очаге. Завтра
день празднования мертвых и смерти Египта Аменхотепа III, вечноживущего,
как Солнце... Нужно добыть вновь огонь, вот два кремня и сухая трава.
Нугри кивнул. Когда вода вскипела, он взял из рук жены миску и
половину круглой тяжелой лепешки.
- Тот месяц был очень тяжелый, - говорила Мимута, - больше десяти
дней мы голодали.
- А какой месяц легкий? - усмехнулся Нугри. - Все месяцы похожи друг
на друга... А ведь писцы не знают, что такое нужда, живут беззаботно...
Писцами назывались образованные люди, занимавшие ответственные
должности. Заслуженные писцы, принадлежавшие к правящей знати, как,
например, жрецы [жрецы - лица, совершавшие религиозные обряды и
приносившие богам жертвоприношения], наместники фараона в областях,
начальники работ пользовались большой властью, жили в достатке, ездили на
колесницах в сопровождении рабов. Были также писцы незнатного
происхождения, низшего разряда. Они занимали менее ответственные должности
и нередко подвергались за проступки телесным наказаниям, вообще широко
распространенные в Египте. Но нужды они не испытывали.
- Я думаю так, - сказала Мимута, - богатые и бедные одинаково родятся
и одинаково умирают. Почему же одни живут хорошо, а другие гибнут с
голоду?
- Кени говорит: или нет богов, или они несправедливы.
Мимута покачала головой.
- Не говори так, Нугри! У богов много своих дел. Они решили,
вероятно, так: человек должен сам заботиться о себе...
Вошел старший сын, по имени Аба. Ему было двенадцать лет.
С шестилетнего возраста он учился в фиванской школе, куда отправлялся
на рассвете. Начальная школа находилась в центре города, рядом со школой
писцов. Старый учитель был чрезвычайно строг. Он говорил ученикам: "Учись
прилежно, молись Тоту [Тоту - по верованию древних египтян, бог мудрости и
знаний], чтобы он просветил тебя, вложил в твою глупую голову семена
премудрости". А когда ученик плохо отвечал заданный урок, учитель бил его
палкой по спине и кричал: "Уши мальчика на его спине!" Это означало, что
когда ученика бьют, он бывает внимательным.
Два первых года ученья были очень трудны для Абы: он не мог усвоить
искусства письма. И за это учитель бил его каждый день. Третий и четвертый
годы были успешнее: мальчик наконец изучил иероглифы: Так назывались
фигуры животных, людей, солнца, луны, звезд и разных предметов, которыми
обозначались буквы, слоги и слова. На пятый год Аба перешел к скорописи -
искусству писать эти фигуры сокращенно. Первые годы ученья казались ему
тяжелым сном. Теперь уже было легко. Аба обмакивал палочку, сделанную из
тростника, в черную краску и быстро писал на папирусе [папирус - растение;
из папируса в древности делали свитки для письма, так как бумагу тогда
вырабатывать не умели; эти свитки также назывались папирусом].
В прошлом году Аба кончил школу и поступил в обучение к старшему
писцу. Это был еще более строгий учитель. "Стать писцом для юноши -
вершина благополучия", говаривал он.
Нелегко было учиться в школе писцов. Кроме образцов писем, которые
должен был запомнить ученик, необходимо было заучивать и переписывать
гимны богам, отрывки из произведений. Но не это было трудно. Пугали новые
предметы: арифметика, геометрия, медицина. Аба прилежно решал примеры и
задачи с целыми числами, но дроби давались ему с трудом. Усвоив геометрию,
Аба научился вычислять площадь круга и объем полушария. Геометрию он
полюбил, но медицина внушала ему страх, потому что приходилось заучивать
заклинания от враждебных духов.
Нугри следил за успехами сына и гордился им. Остальные дети тоже
учились, но большими успехами не отличались.
Взглянув на вошедшего Абу, отец улыбнулся.
- Расскажи, мальчик, что ты сегодня делал? - спросил он.
- Сегодня мы посетили с учителем - да сохранит его премудрый Тот! -
папирусную мастерскую.
И Аба рассказал, как вырабатывались свитки папируса. Легкими ударами
люди отделяли от ствола папируса тонкие слои верхнего покрова и нарезали
из них длинные полоски. Накладывая их краями одну на другую, они получали
широкую полосу, затем на эту полосу накладывали поперек другой ряд таких
же полосок, а на этот ряд следующие ряды. Потом люди разглаживали полосу
гладилами из слоновой кости, и клей, содержащийся в растении, придавал
листу прочность. Лучшим считался папирус толстый, гладкий,
желтовато-коричневого цвета.
Нугри внимательно слушал мальчика.
- Всякая работа требует умения, - сказал он, - а умение достигается
учением. Вначале тебе было трудно, сын мой, но потом ты заслужил похвалу
учителя.
- Я уже переписываю судебные решения, учитель повелел мне составить
отчет о работах в папирусной мастерской... Со временем у меня будет
колесница, слуги... Тогда я стану заботиться о матери...
Мимута обняла его.
- Мальчик мой, - сказала она со слезами на глазах, - мальчик мой!...
