и продолжил еще тише; - Все в доме прибрала, вымыла, вычистила, написала
тебе письмо, затем помылась, приоделась во все новое, тщательно причеса-
лась, отправила Мишку в тайгу и... выстрелила себе в грудь.
Савелий мгновенно ссутулился, словно на его плечи возложили непосиль-
ный груз, помолчал немного, потом тихо спросила
- Ее похоронили с Егором?
- Да, рядом.
Савелий помолчал немного, глядя себе под ноги, потом поднял глада на
Зелинского:
- Спасибо тебе, капитан, за все. - Он крепко пожал ему руку. - Может,
когда и свидимся.
- Твои координаты я знаю: ты же вернешься в свою квартиру?
- Пока, да. - Неопределенно пожал плечами Савелий, потом тяжело
вздохнул.
- Ты же еще не знаешь, я в Москву перебрался; закрыли, наконец, глаза
на мои "афганские" штучки. - Капитан как-то странно усмехнулся, - хотя я
думаю, что все это благодаря моему приятелю.
- Тому, из Комитета, что ли?
- Так точно. Богомолову. Да ты с ним же связывался!
- Было такое в моей биографии, - криво улыбнулся он. - Да толку ока-
залось мало! - Он снова помрачнел.
- А я же только из-за тебя сюда приехал - не обращая внимания на его
состояние и пыталась отвлечь от мрачных мыслей, добавил Зелинский. - Мо-
жет, вместе поедем?
- Можно, но я сначала хочу... - Савелий запнулся и замолчал, не реша-
ясь произнести вслух ее имя.
Но капитан сразу же догадался, что хотел сказать ему Савелий.
- Я уже договорился с Управлением через... - он взглянул на часы, -
через два часа двадцать четыре минуты нас будет ждать вертолет, который
доставит к ее могиле и пару часов подождет там. Как, принимается?
- Спасибо. - Савелий был явно растроган его заботой.
- Я рад, что мы вместе вернемся в Москву. И даже, - он с хитринкой
взглянул на Савелия, - позаботился о билетах: вылет в два тридцать ночи.
Может, в ресторане посидим до прилета "вертушки"?
- Нет, хочу побыть один, - выдохнул Савелий, сжимая в руках письмо,
словно оно обжигало ему пальцы.
- Понял, - кивнул капитан. - Жду тебя. - Он огляделся вокруг. - Вон,
у памятника, не знаю кому.
- Через час, - он похлопал его по плечу и быстро ушел.
Несколько кинут Савелий смотрел ему вслед, затем медленно побрел в
сторону сквера.
Присев на мокрую скамейку, он долго смотрел на конверт, словно разду-
мывая, читать или не читать.
Это письмо было единственным послание, сохранившим тепло ее рук. Как
несправедливо! Тепло человека сохранилось, а самого человека уже нет в
живых. Нет и никогда не будет! Нет. Не будет. Никогда... Какие страшные
безысходные слова!
Господи! Как ты можешь допускать такое? А если допускаешь, то не оз-
начает ли это твоего высшего признания справедливости? В любой религии
человек, лишивший себя жизни, заслуживает презрения. Но может ли, имеет
ли право человек судить другого человека за самовольный уход из жизни?
Сказано же в Библии: "Не суди, да судим не будешь!" А это слова Христа!
Выходит, осуждение другими людьми самоубийц нужно презирать, и по-друго-
му не может быть! Да и как может быть по-другому? Как можно осуждать Ва-
рюшу, если она решилась на такой страшный шаг?! Решилась, несмотря на
то, что есть он, Савелий, который безумно любит ее, а она точно знала о
его любви!? Решилась, несмотря на то, что оставила свою крошку-дочурку
без матери?! Егоринка! Какое славное имя: словно ручеек журчит.
Эх, Варюша... Савелий снова тяжело вздохнул и медленно распечатал
письмо, последнее послание Варюши:
"Савушка! Родной мой! Соями любимый на свете человек! Пишу тебе, а
слезы застилают глаза, и строчки расплываются передо ямой,
Когда ты получишь это письмо, меня уже не будет в живых! Зная хорошо
тебя, уверена, что ты будешь казнить себя, будешь носить в себе вину за
мой уход из жизни! Умоляю тебя, заклинаю самым дорогим на свете! Ради
нашей чистой и светлой любви не казни себя, не вини за то, что произош-
ло! Ты ни в чем не виновен! И никто не виновен из живых! Виновные полу-
чили свою кару, и я перед лицом смерти прощаю даже их.
Родной мой, я уверена, что ты сможешь, должен смочь, понять меня! Мне
было чудесно с тобой, и до самой последней секунды, можешь мне поверить,
я буду чувствовать себя самой счастливой женщиной на Земле. А коль скоро
есть жизнь и Там, то сохраню твою любовь и мое счастье навечно!
Однако все эти слова относятся к моей душе, к моему сердцу, но не к
моему телу. Над моим телом надругались, и я ненавижу его, мне гадко при-
касаться к нему, я не могу смотреть на себя в зеркало, не могу без отв-
ращения подносить к губам ложку, чтобы накормить себя, к губам, которые
целовал когда-то ты и которые осквернены сейчас подонками. Я не могу из-
бавиться от их тошнотворного запаха. Я все время ощущаю этот мерзкий
привкус от их поганых слюней, Я чувствую, как постепенно схожу с ума!
Иногда мне хочется полить кипятком или кислотой те места, к которым они
прикасались!
Савушка, родной мой, ты же знаешь, какая я сильная! И если я говорю
тебе, что больше не могу, то можешь себе представить, что мне приходится
терпеть,
Милый, ты простишь меня? Ты понимаешь меня? И это мое последнее жела-
ние и единственное! А последнее желание надо выполнять! Ты уж прости ме-
ня за эту последнюю уловку.
Не осуждай меня из-за Егоринки. Я написала маме письмо и уверена, что
она не осудит меня. Написала письмо и Егоринке, наказав маме показать ей
в день совершеннолетия. Уверена, что и дочка сумеет понять меня и прос-
тить.
И последнее, в чем я должна тебе признаться. Уверена, я была беремен-
на! И у нас должен был с тобой родиться сын. Подожди, милый, снова слезы
застили глаза... Но эти подонки лишили меня всего, более того, вообще
лишили способности рожать! Это и оказалось последней каплей, толкнувшей
меня на этот шаг! Прости, что обманула тебя обещала родить тебе сына к
не сдержала обещания, прости меня за все и будь счастлив! Я приказываю
тебе быть счастливым! А я всегда буду рядом с тобой! Буду охранять тебя!
Люблю и буду любить до самой смерти! Уж это-то обещание я выполню!
Спасибо тебе за счастье! Спасибо за Любовь! Прости меня. Прощай, твоя
навсегда Варюша.
Когда Зелинский пришел к месту встречи, то застал его неподвижную фи-
гуру на скамейке. По щекам Савелия текли слезы, которых он не замечал, а
руки сжимали Варимо письмо, ее последнее послание.
Возвращение в Афганистан
Прошло несколько месяцев, и Савелий, не находя себе места в Москве,
обратился в Министерство обороны с просьбой вернуть его в свою часть,
которая продолжала дислоцироваться в Афганистане. После долгих отказов и
мытарств по кабинетам Савелий обратился к капиталу Зелинскому, которого
попросил связаться с подполковником Богомоловым.
Как ни странно, тот принял его в этот же день и почти сразу предложил
работу в органах государственной безопасности.
Савелий, не думая ни секунды, решительно отказался и попросил Богомо-
лова помочь вернуться в Афганистан, где "все ясно: там - враг, а здесь -
твой брат солдат". Пожалев об отказе. Богомолов обещал посодействовать
ему, и вскоре Савелий получил повестку в райвоенкомат.
Если и раньше сержанта Савелия считали бесстрашным, то сейчас и по-
давно. Воздушные десантники прозвали себя там, за Речкой, странным на
первый взгляд прозвищем - Рэксы.
Савелий заработал эту кличку, участвуя в заданиях, в боях, и она ста-
ла его вторым именем, а один художник сделал ему на левом предплечье на-
колку, модернизировав эмблему воздушных десантников, представлявшую со-
бой парашют и два самолета по бокам. Пофантазировав, художник создал ри-
сунок, который очень напоминал человеческий череп со скрещенными под ним
костями.
Савелий снова очутился в своей части и был весьма удивлен тем, что
встретил там очень мало прежних сослуживцев. Многие, отслужив положенный
срок, вернулись домой, некоторые погибли на чужой земле. Среди погибших
былин его товарищи, с которыми он почти три года делил все тяготы войны.
Все это сказалось на его состоянии: он замкнулся, ушел в себя. На
каждое задание шел, прощаясь с остающимися, славно уходил навсегда.
Вынужденное безделье, спокойное ожидание в казарме угнетало его, до-
водило до бешенства, но стоило ему столкнуться с опасностью, он момен-
тально преображался, лицо светлело, выдавая решимость и стремление к
действию. И чем страшнее была опасность, тем лучше он себя чувствовал. В
то время Савелий напоминал наркомана, которому после окончания действия
каждой принятой дозы необходимо было увеличивать последующую. Радо или
поздно организм не выдержал бы и разразилась катастрофа. Скорее всего
так бы и случилось, но на одном из заданий погиб их ротный - старший
лейтенант Подсевалов. Это был совсем молодой командир, всего год назад
получивший высшее военное образование.
О мертвых не принято говорить плохо, но у Савелия сохранились о нем
не самые приятные воспоминания. Молодой, смелый и отнюдь не глупый, вна-
чале он понравился бойцам роты, особенно молодым? "Старики" приглядыва-
лись к нему и старались не мешать даже тогда, когда он допускал явные
промахи. А старший лейтенант, вместо того чтобы правильно оценить это,
попытаться самому набраться опыта у своих бывалых товарищей, возомнил
себя непогрешимым.
Его амбиции захлестнули разум, и он решительно пресекал любые попытки
посоветовать что-либо ему и действовал только по своему разумению, не
считаясь ни с кем.
По его вине все чаще стали гибнуть люди, и в роте появились нездоро-
вые настроения. А "старички", устав получать от него "тычки", перестали
давать ему свои советы и возражать, но и выполнять сумасбродные приказы
тоже не торопились.
Когда-то это должно было кончиться и, скорее всего, трагически. Так,
к сожалению, вскоре и произошло.
Их рота получила задание проверить одно небольшое селение, в котором,
по данным разведки, скрывались душманы.
Когда они пришли на место, выяснилось, что это "селение" состоит из
трех мазанок, и старший лейтенант, досадливо чертыхнувшись, вышел из-за
укрытия и повернулся к своим солдатам:
- Мне достаточно троих, чтобы взять этот "населенный пункт", - хваст-
ливо усмехнулся он. - Кто пойдет со мной добровольцем?
"Старички" переглянулись между собой и демонстративно отвернулись. Не
оказалось и других добровольцев, тогда Подсевалов ткнул пальцем в грудь
трем солдатам и махнул рукой
- За мной?
- Слушай, старлей, - не выдержал Савелий, - не худо было бы проверить
вначале.
- Товарищ сержант! - оборвал его Подсевалов. - Вы что, устав забыли?
Совсем разболтались! - Он хотел еще что-то добавить, но резко повернулся
и решительно пошел в сторону селения. За ним пошли и те, кого он назвал.
Савелий красноречиво взглянул на "старичков", но те равнодушно пожали
плечами, глядя вслед удалявшейся группе.
Савелий молча встал, еще раз взглянул на тех, с кем воевал не первый
год, как бы прощаясь с ними, и быстро пошел за ушедшей группой. И вновь
"старички" переглянулись между собой, недовольно покачали головами, но
все-таки встали и пошли за Савелием, рассредоточиваясь веером и беря ма-
занки в кольцо.
Они опоздали на какие-то секунды: не успела группа, возглавляемая
Подсеваловым, приблизиться к одной из мазанок, как ее с трех сторон едва
не в упор, расстреляли укрывшиеся там душманы. Никто из них не успел
сделать ни единого выстрела.
Бой был стремительным: двенадцать душманов, вооруженных пулеметами и
гранатометами, были уничтожены: "старички" никого не захотели оставлять
в живых. Затем, не произнося ни единого слова, они подобрали убитых то-
варищей и молча вернулись в часть.
Через несколько дней к ним пришел уже не совсем молодой капитан и
просто представился:
