него голые и стали мерзнуть зимой. Отец дал ему огонь. Однажды грелся
медведь у костра, а люди увидели огонь и решили его похитить. Они убили
медведя и унесли с собой огонь. С тех пор медведи на зиму в берлогу
ложатся, чтобы пятки не отморозить. Когда югры сейчас убивают медведя, они
устраивают празднество, винятся перед его мертвой головой и поют священные
песни. А перед этим вырежут у головы язык и уберут глаза, чтобы дух
медведя не мог их увидеть и не мог пожаловаться богу-отцу...
Сказывал Ждан и о золотой югорской бабе. У Женщины этой во чреве
ребенок, а во чреве ребенка еще дитя. И означает это вечность жизни и
рождения. Путь к идолу знают только старейшины и шаманы, не дано ее видеть
простому человеку, а тем более иноземцу.
- Я найду золотого идола, - сказал Яков.
Ждан только грустно усмехнулся.
Шла пятая неделя. Прибыли послы от югорского князька. Старый охотник
Вах передал Якову серебряное блюдо с монетами и украшениями, связки
собольих шкурок.
- Югра много думал и решил покориться, - Вах смотрел себе под ноги,
словно чем-то обижен. - Югра готовит дань, Русь подождет.
Яков и обрадовался и встревожился - не готовит ли князек какой
хитрости? В городище начинается голод, но и его воинам не сладко, варят
березовую кашу, держатся из последних сил. Случись битва - им не
выдержать.
- Хочу видеть Рыжего, - мрачно сказал старый Вах.
Ждан лежал у костра, закутанный в тулуп. Он отвел глаза, когда
подошел к нему Вах.
- Ай, у сохатого оказалось сердце хитрой росомахи! И старый Вах
поверил росомахе! Ай!
Послы ушли.
Новгородцы оживились, гадая о югорских сокровищах, о близком пути к
далекому дому.
А в городище вечером перед домом князька полыхал костер и металась
вокруг него в диком танце шаманка Тайша.
Сначала она долго курила, сидя на корточках у костра, набив трубку
кусками сушеного мухомора. У нее белели щеки, а взгляд становился мутным.
И она вдруг начинала скакать и выгибаться. На ней была маска с рогами
горного козла. Ленты на ее бубне и поясе метались и вспыхивали в отсветах
костра.
Савку усаживали рядом с князьком среди старых югров. У него затекали
ноги во время игрищ.
У шаманки был грубый, мужичий голос. Савка не понимал слов. Что-то
зловещее было в ее каркающих выкриках.
Э-э, Пор! Ты не видел кровь жертвы,
Ты пил ее.
Я говорю тебе.
Пробудись и слушай.
Эта земля принадлежит нам,
Ее пришли грабить.
Иди за тем,
Кто пришел сюда красть.
Сломай ему шею.
Пусть пойдет кровь у него изо рта.
Пусть пойдет кровь у него из носа.
Сломай ему хребет.
Убей!
Убей!
Убей!
- Убей! Убей! Убей! - повторяли воины и тыкали копьями в снег.
Савка страшился подумать о том, что должно случиться.
Разве он виновен, что так запутала его жизнь? Люди запутали. Только
один человек понял бы - сынишка Тишата. Если не загиб он еще от хворобы,
сверлящей кости.
...Тревожно прислушивались новгородцы к игрищу и песням за
частоколом. Слишком долго князек собирает дань. Охватывало отчаянье. Снова
прибыли послы, теперь только двое и без даров. Старого Ваха с ними не
было.
- Дань приготовлена, - сказали послы, - князек приглашает лучших
людей в гости. Просит не брать с собой оружия - на пиру оно не
понадобится.
Яков и еще десять воинов ушли с послами в городище. Рыжего Ждана
везли на лыжах, как на санках. Он сжал зубы, чтобы не стонать.
У дома князя полукругом у костра на жестких лосиных шкурах сидели
князек и старейшины. Новгородцам показали место напротив. И только они
присели, югры кинулись на них и скрутили им руки.
Шаманка Тайша подолгу смотрела в глаза каждому и хохотала.
- Зачем ты пришел? - подступил к Якову князек. Он сутулился, будто
хотел Якова боднуть.
- За данью.
- Почему мы должны отдать тебе наше добро?
- Не мне - Новгороду. Не своею волей мы пришли. Мы - его люди. И за
каждый волосок, что упадет с нашей головы, ты ответишь ему.
- Русь, Югра - равные братья. Югра не платит дань! - закричал князек.
Яков ничего не ответил. Только показал на Ждана.
- Его не троньте. Он не виноват перед вами ни в чем.
- Что он говорит? - спросил Ждана князек.
Ждан промолчал.
- Он говорит, что не Рыжий их привел, - сказал Вах. - Это правда,
Рыжий?
Ждан не ответил.
В стан новгородцев снова прибыл посол. Один. Он сказал, что мужи
новгородские пируют со старейшинами и приказали еще тридцати воинам идти в
город за данью. Оружие брать не велено.
Новгородцы шли сквозь тесный молчаливый строй югров. Впереди шагал
Омеля. Шагал широко, уперев руки в бока. Остальные едва за ним поспевали.
Вдруг югры расступились. Омеля почувствовал удар в плечо, удивленно
покосился - из плеча торчала стрела. Он вырвал ее. Увидел, как рядом упал
воин, словно подвернув ногу. Второй, третий...
Омеля, взревев зверем, выхватил кол и взмахнул им над головой. Югры
отпрянули, побежали. Он гнался за ними с поднятым колом. И вдруг встал. Он
увидел Савку. Они встретились взглядами.
Омеля не сразу сообразил, что это Савка. Откуда он здесь?
Савка юркнул за дом, за спины югров.
- К войску! - крикнул кто-то из новгородцев.
- К войску! - заорал Омеля.
Размахивая колом, он кинулся к воротам и с маху высадил их плечом.
Вдогонку ушкуйникам взметнулись стрелы.
В стан новгородцев добежал Зашиба Волос. Он перекрестился и упал на
снег. На брови у него запеклась кровь.
- Измена, - прошептал он и вдруг завопил тонко и отчаянно: -
Спасайтесь!
Омеля очнулся ночью. Ему привиделось, что он в жаркой бане и в
полушубке в ней ней сидеть нестерпимо. Он стал сбрасывать полушубок и
очнулся от боли.
Перемигивались низкие звезды. Омеля не мог понять, где он. Вспомнил
Савку. И подумал: "Замерзаю".
На глаза наваливалась дремота и хотелось шевелиться. Свинцовая
тяжесть была в затылке, ныли нога и бок. Он с трудом поднялся, побрел к
городищу.
Ему казалось, что идет он очень долго. Где-то лаяли собаки, шумели
люди. Омеля поднял голову. На взгорье маячила зубчатая стена частокола.
...Югры торжествовали победу.
К костру перед домом князька привели белого коня и подвесили ремнями
на четырех столбах. Стали тыкать его ножами и пили хлеставшую фонтанами
теплую кровь. Конь отчаянно бился и стонал почти по-человечьи. Подали и
Савке глубокую чашу. Он с омерзением отстранил чашу и вдруг увидел, что
она серебряная, с чеканной фигурой птицы. Он взял чашу и выпил кровь.
- Ты друг, - хлопал его по плечу князек. - Что желаешь, бери. Югра
дружбу платит.
Савка показал на чашу.
Князек покачал головой.
- Шкурки бери. Светлый металл - нет. Светлый металл - Торума,
смотрящего за людьми.
Он показал на небо.
Савка подумал: "У них вроде нашего: есть в церкви казна, да не твоя.
Поцелуешь позолоту на иконе - и облизнешься".
Князек велел привести Якова и Ждана. Их и еще девять лучших мужей
новгородских держали в плену в тесной каморе.
Князек не хотел больше крови. Он отпустит новгородцев. Они должны
рассказать в своей земле, что югры сильны и не будут платить дань.
Руки Якова были перекручены узкими острыми ремнями. Вокруг щетинились
югорские копья.
- Войско ушло. И ты иди, - сказал князек Якову. - И этот пусть
уходит, - указал он на Ждана.
- Мне некуда идти, - ответил Рыжий. Он еле стоял, держась за плечо
Якова. Яков взглянул исподлобья на князька и увидел рядом с ним Савку. Тот
был в югорской одежде с монетами на груди. Яков рванулся, в грудь ему
уперлись копья. Савка попятился.
- Кровь наша на тебе, Савка, - тихо сказал Яков.
- Это друг, - обнял Савку князек.
- Не отпускай Якова, - в отчаянии зашипел ему Савка. - Он соберет
новое войско и вернется.
Князек отмахнулся: воевать - доля черных людей, а именитые мужи
должны уважать друг друга. Пусть уходит Яков.
- Я сделал для тебя добро, - задергал Савка князька за рукав. -
Теперь ты сделай для меня. Убей Якова.
Шаманка Тайша сощурилась и захохотала.
- Последнюю волю исполни - покажи золотого бога, - попросил Яков.
Князек подумал и кивнул.
Яков, сын кривого Прокши, был убит. В дальней пещере у ног золотой
бабы с монетами вместо глаз. Остальные девять пленников и Рыжий были
отпущены.
Савка заторопился в дорогу. Князек его не удерживал.
Прошел в городище слух: какой-то огромный русский бродит ночью вокруг
жилищ, губит людей и собак, не дает проходу никому. И будто ростом он выше
кедра, а глаза у него, как два костра. Югры накрепко закрывались на ночь и
даже собак держали в домах. Кое-кто нашептывал, что от Савки пришла такая
напасть.
Но князек не хотел слушать наветы. Савка принес ему победу, он
проводит Савку с почестью. По его наказу несли ему югры меха: куньи,
соболиные, рысьи, беличьи. Валили и валили к ногам Савки. Тот жадно хватал
их, шкурки мягко скользили меж пальцев - темные, пятнистые, дымчатые.
Ночью он не спал. В доме темно. В углу кто-то шелестел и двигался.
Савка в ужасе прижался к стене.
- Кто здесь, кто?
- Предатель, - прошептал кто-то из угла.
- Прочь! - завопил Савка.
Распахнул дверь и отскочил к стене. К нему полз на четвереньках
окровавленный человек. Лунный свет упал ему на лицо, и Савка узнал рыжего
Ждана. Савка метнул в него нож и помчался по дороге. Ему казалось, что
Рыжий гонится за ним.
Савка выбежал за ворота и отпрянул назад. Перед ним стоял Омеля.
Стало тихо-тихо. Омеля вдруг начал расти, расплываться. Ледяная рука
схватила Савкино сердце и сжимала сильней и сильней. Он отчаянно закричал
и рухнул. Омеля не склонился над Савкиным телом. Он плюнул и пошел прочь.
Было тихо. Темнела зубчатая стена частокола...
Спутаны на земле дороги. Протопали их люди. Пути племен и народов ищи
по могильникам, именам рек и погостов. И по легендам. Мертвые первыми
обживают новые земли. За ними идут живые.
ЭПИЛОГ
...А великий город на Волхове жил широко и крикливо, изредка
вспоминая ушедших в далекие земли ратников. "Не было от них вести всю
зиму, ни о живых, ни о мертвых, и печалился князь, и владыка, и весь
Новгород". Так записал потом, рассказывая о походе, новгородский
летописец.
Весна пришла сухая и жаркая, даже ночи не приносили прохлады. И в
такую ночь приснился Малуше голос Якова. Он был далек и невнятен, не
поняла она слов. Будто сказал он что-то про золотого чужеземного бога и
сгинул в черной пропасти.
Пробудилась она - кровавый свет трепетал в распахнутых оконцах. В
доме с криком бегали челядинцы - пожар!
"В лето 1194 зажегся пожар в Новгороде, загорелся Савкин двор на
Ярышовой улице, и был пожар зол, сгорело церквей десять и много домов
добрых. На другой день загорелись Чегловы улки, сгорело домов десять. И
потом более случилось, на той же неделе в пятницу, в торг, загорелось от
Хревковой улицы до ручья на Неревском конце и сгорело семь церквей и
велико домов. И оттуда встало зло: по всякому дню загоралось неведомо как
в шести местах и более, не смели люди жить в домах и по полю жили... И
тогда пришел остаток живых из Югры..." - рассказывает летописец.
