А.ДОМНИН
ПОХОД НА ЮГРУ
1. СОКРОВИЩА ЦАРЕЙ ВОСТОКА
В покои боярина Вяхиря привели человека с желтым лицом, в одежде из
кишок моржа и белых шкурок маленьких тюленей. Он был худ и слаб, только
глаза цвета спелой сливы были горячи и полны жизни.
Близ конца земли, где вливается Двина в Полунощное море, в жилище
бедного охотника-помора нашли его боярские люди, ходившие за данью.
И узнали в нем Мухмедку-персианина.
Много весен назад приплыл непутевый купец с южными горячими глазами
на немецкой крутобокой ладье. И прижился в Новгороде, как свой. Бывало,
что надолго исчезал. И опять возвращался то в пышной свите булгарских
послов, разодетый в красные мягкие сапожки и длиннополый плащ из лилового
бархата, то стриженный под гречанина, в одной нательной рубашонке, с
острыми от худобы коленками и локтями. Торговал всякой всячиной, наживал
казну и снова становился гол.
Однажды ушел с вольными ушкуйниками на пяти ладьях по хмурой Онеге.
Мыслили ушкуйники плыть Полунощным морем дальше Печоры и Каменного пояса,
где не был никто из людей.
Ушли и не стало от них вестей.
Боярин указал принести для хворого подушки и всю ночь пытал его о
виденном.
В покоях застоялся запах зимы и пересохшего мха. Чадили свечи, и на
стенах колыхались тени.
Сказал боярину непутевый торгаш:
- Телу надобна пища, чтобы сохранить силу, нужна пища глазам, чтобы
хранили они огонь жизни и не стали злыми и тусклыми, как у запечной мыши.
Я прожил десять жизней и все, что видел и знаю, уснет со мной. Только одно
я скажу тебе - чего не может вместить мое сердце, изведавшее сверх меры
ужасное и смешное.
Персианин прикрыл рукою воспаленные веки. Он лежал на скамье на
подушках и шумно, со стоном, дышал.
- Слушай, боярин, слушай.
В море Сумрака, прозванном греками Медвежьим, когда ветер разорвал на
тряпки наши паруса, вспыхнул над нами цветной небесный огонь и пошли к
берегу льды высотой в три терема. Наша ладья дольше других уходила в
разводья, пока ей не раздавило корму.
Я один добрался до берега. Я шел по земле, где много воды, а белый
мох густ и плотен, как зимняя шкура зверя. С головы моей ушли волосы, а
зубы я выплюнул, словно скорлупки лесного ореха. Я добрался до Каменного
пояса. Как? Всюду на земле живут люди и они примут тебя, если не тень
меча, а протянутую руку увидят перед своей дверью. Они посадят тебя к
очагу и дадут тебе строганые кусочки мороженой рыбы и горячее мясо оленя -
все, что едят сами.
- Слушай, боярин, слушай. Я был там, где не ступала нога чужеземца,
на горе, похожей на уши крутолобой рыси, где скалы изрисованы темной
охрой. У тебя бы лопнули там глаза от жадности и высохла кровь от
бессилия. Ты бы остался лежать там скелетом вместе с костями белых коней и
сохатых, которых угры по обычаю принесли в жертву своему богу.
В пещере, где воют камни при звуке голоса, я видел безносую статую из
желтого золота с монетами вместо глаз. Она была обвешана серебряными
ожерельями и поясами, как нищий лохмотьями.
Ты не знаешь, боярин, это было серебро моих предков. Много серебра.
Курганы блюд и кубков с начеканенными лицами восточных царей, с грозными
фигурами зверей и грифонов. Курганы монет и украшений, смешанные с землей
и костями белых коней и сохатых, принесенных в жертву югорскому богу.
Я гладил шершавыми пальцами позолоченную чашу - с нее смотрели глаза
парфянского царя Ардашира. Он жил в столетье, с которого считают новое
время христиане. И, может быть, он пил из этой чаши солнечное вино.
Я плакал. Ты не поймешь этого, боярин. Я плакал потому, что искусные
изделия моих предков, мастеров Хорасана, были свалены у ног чужого
безносого бога с монетами вместо глаз. Этого не могло вынести мое сердце.
Вы, новгородцы, ведете счет дней от Гостомысла и не знаете, что было
прежде вас.
Было на Востоке в начале новых столетий могучее царство на месте
старой Парфии. Правили им персы, прозванные сасанидами.
Если бы на их пир пришел весь Новгород - все равно гости ели и пили
бы только из драгоценной посуды.
Но явился среди арабов человек по имени Магомет и его назвали
пророком. Он сказал: "Рай находится под тенью мечей". И арабы подняли меч
войны. Великой кровью заставили весь Восток склониться под их знамя и
принять новую веру - ислам.
Держать в доме вещь, на которой был нарисован человек или зверь,
стало равным идолопоклонству.
И тогда густо потекло серебро старой хорасанской чеканки во все
дальние земли - на Волгу к хазарам, на Каму к булгарам и еще дальше - по
Серебряной реке Нуркат [река Вятка] на Каменный пояс. В страну, где белки
идут дождем, а соболя скачут черной метелью.
Потекло в обмен на драгоценные шкурки соболя, бобра и рыси. Югра,
почитавшая светлый металл больше собственной жизни, платила за него
меховыми горами, не зная, что за серебро платят золотом.
И никто не ведает, какие сокровища моих предков скопились у Каменного
пояса.
Я так говорю тебе, боярин, потому, что мне больно знать это. Больно
знать, что труд мастеров Хорасана служит чужому богу.
Нет, я ничего не взял у безносой статуи. Я тихо ушел в тайгу. Ибо
чужеземец, увидевший ее лицо, не должен оставаться живым. Таков закон
Югры.
Для тебя богатство - то, что ты держишь в руках. Для меня - то, что
узнали глаза и уши. Но не все может вместить сердце.
Ты, боярин, похож сейчас на голодную росомаху. Готов грызть меня за
то, что я видел это. Ты пойдешь на Югру и разграбишь гору, похожую на уши
крутолобой рыси. Но мне теперь все равно. Я рассказал тебе то, что не
могло вместить мое сердце, пресыщенное смешным и жестоким.
...Непутевый торгаш Мухмедка-персианин не вышел из боярских покоев.
Челядинцы шептались, будто отойти в другой мир он поспешил.
Боярин Вяхирь поставил в божнице свечу за упокой иноземца. На всякий
случай.
И велел призвать к себе холопа своего Савку.
2. ЗАДРЕМАВШИЕ ВЕТРЫ
Непутевому Якову, сыну кривого Прокши, попала вожжа под хвост. Потому
ли, что остался не у дел и был искупан в луже веселой новгородской
вольницей. Или другая на то причина.
Потребовал он у жены квасу и выплеснул его в цветок, швырнул сапогом
в кота, дремавшего на лежанке и остриг пол бороды, смотрясь в начищенный
медный поднос.
- Опять приключилось что? - робко спросила Малуша. У нее было
добренькое лицо в морщинах с родинкой на кончике носа.
Яков погладил себя по животу, вдруг хлопнул по нему ладонью и
захохотал:
- Глянь, отъелся. Расперло, как надутую лягушку. А рожа, смотри, рожа
какая! Словно клюквенным соком налита. Надави - и брызнет. Хоть в
посадники с такой рожей просись.
Он хохотал долго и без удержу, охлопывал себя, будто взбивая пыль.
Потом вздохнул, как при боли, и пробасил:
- Помнишь, как выкрал тебя из батиной ладьи? Ни единая души не
заметила.
- Опять уйдешь? - Устало спросила Малуша. Она ссутулилась и бессильно
опустила руки.
Было сумрачно в доме. Пахло резкой свежестью после грозы.
По молодости гулял Яков на Ладоге с разбойным станом, потрошил купцов
проезжих. Был он тогда худощав и смугл, носил в ухе золотую
серьгу-полумесяц. Привел однажды в стан перепуганную девицу с родинкой на
кончике носа. И венчался с ней под волчий вой и шум сосновый.
А после торговал товарами скупого тестюшки в разных землях, пока не
проторговался. Стал сотником и хаживал в воеводской дружине на Чудь
белоглазую, в Емь и Карелу.
А Малуша только и знала, что готовить его в дорогу да тосковать в
одиночку долгие зимы.
На склоне лет пришел было в дом покой. Проворовался настоятель церкви
Прасковьи-Пятницы в Славянском конце отец Олфима. Ремесленный люд и купцы
растаскали его двор по бревнышку, а самого завязали в мешок и оставили на
колокольне. И на вече назвали новым настоятелем Якова - он и в грамоте
искусен, и на руку почище.
Яков облачил тучное тело в рясу и принял сан. Прихожане сначала над
ним похохатывали. Потом терпели. Кому придется по нраву, если на
проповедях у него пересмешки вместо благолепия и торжественности. А
исповедовать взялся он так, будто дознание вел: все расскажи - что, почему
и как.
И лопнуло терпение у прихожан, когда однажды во время крестин
приковылял в церковь молодой медведь в красной рубахе, сел перед Яковом у
царских врат и стал отчаянно вычесывать за ухом. Медведя Яков купил у
проезжего скомороха прошлым летом.
Крику и визгу было в церкви! Успел отец Яков затащить мишку в алтарь
и удрать с ним в окно.
Медведь убежал, а Якова изловили. Слегка намяли бока, искупали в луже
и прогнали с миром. Остался он при сане и без прихода. Затосковал.
- Чуешь? - спросил он Малушу. - Плесенью в доме пахнет.
И втянул воздух широкими ноздрями.
- Окстись, все двери настежь.
- А я говорю - пахнет.
- Пахнет, пахнет, - согласилась супруга. - Что в путь готовить? И
куда?
- Не спеши, - отстранил ее Яков, маленькую, сутулую, печальную.
И на мохнатом белогривом Пегашке уехал к Гостинному полю. Ветры
нюхать.
За крутым порогом на стремине Волхова стоят в два ряда крутобокие
корабли с выгнутыми носами и осевшей кормой. Скалятся сверху на воду
безглазые звериные пасти на длинных шеях. Все, как в песне поется:
Нос-корма по-туриному,
Бока взведены по-звериному.
На берегу - костры, толчея, разноязыкое веселье.
Яков расправил плечи и запрокинул голову.
Неподвижен и чист воздух. Прозрачны зеленоватые струи Волхова и небо
вдали цвета прозрачной зелени.
Яков идет по сырому песку от ладьи к ладье, втягивает воздух широкими
ноздрями, морщится или с наслаждением чмокает, прикрыв глаза.
К тонким запахам воды, сырых камней и дыма примешались неуловимые
ароматы имбиря и корицы, нездешних плодов и пряностей. Пахнет застоялыми
трюмами, мокрой солью и задремавшими в мачтах дальними ветрами. Просторен
мир и непонятен.
Осел на один бок облезлый кораблик на мелководье. Струи лижут зеленую
морскую накипь на днище. Воткнулись в песок весла и на щегле свисают
оборванные снасти и тряпки паруса. На брусе борта спит человек с бритой
головой, свесив за борт босую ногу.
Яков щелкнул по борту камешком. Крикнул бритому:
- Откуда?
Тот поднял голову, сплюнул и не то обругал, не то ответил.
Хорошо Якову.
Человека гонит в дорогу мечта. Или беда. Или леший его знает что -
ноги должны ходить, а глаза видеть.
3. ВОЛЬНЫЙ ГОРОД
Велик и славен город на Ильмень-озере. На торжище под Горой - даже
слепой прозреет и растеряет глаза в тысячеголосой толчее, где меняют
венгерских иноходцев на греческий бархат, где немчин сыплет арабское
золото за многопудовую булгарскую медь, где целуются и дерутся, и пестрят
перед взором лохмотья и золото. Горы товаров. Серебристые соболи и бобры,
не имеющие цены на Востоке и Западе, клыки моржа, чистые, как слоновый
бивень, воск, янтарь, кожи, злобные северные кречеты, нежные осетры - вот
оно, богатство Новгорода.
Велики владенья Новгорода - от Балтийских берегов до Каменного пояса
его чети и поселения. Чудь белоглазая и Карела, Емь и Самоядь, что живет у
моря и боится воды, Великая Пермь, что не умеет делать железа, и
загадочная Югра - все данники Новгорода.
Но только слабый принесет дань своею волей, да еще и поклонится.
О богатствах строптивой Югры сказывают легенды. Но легче в Грецию
