are already waiting for her in the Wedding Palace.
Daniel, an intelectual with an indefinite profession, very kind-hearted and
responsible and due to this most unlucky is going from the bakery home to his
wife Vera a sarcastic clever and nice-looking woman.
They stop. When Yunona tries to run to Moscowsky Prospekt she falls down in
three meters from Danielan invisible resilient wall stops her. The same
happens to Daniel. They are in the ring of "magnetic fields". "Magnetic
fields" can be interpreted as a metaphor, the nature's promtor literallyas a
joke of Supreme Powers. Nevertheless, Yunona and Daniel can not leave each
other.
We meet Yunona and Daniel in a month after the wedding in her flat. They are
still inseparable. Pirogov sleeps in the next room. He is not a bridegroom
already but not a husband yet.
The playwright Alexander Obraztsov is the author of more than 50 plays. 20 of
them were staged and published in Moscow, St.Petersburg, Tbilisi, Zurich,
Bratislava and other cities. Twice he was awarded with the first prize in
All-Russia radio plays competitions.
-------------------------------------------------------------------------------
__
_ИГОРЬ ШПРИЦ_
Шприц Игорь однажды в отрочестве прогулял школу. Вдвоем с подружкой он пошел
на новый фильм "Девять дней одного года". Поступок этот через длинную цепь
привычек и характеров породил судьбу,
Юноша вполне осознанно решил всю дальнейшую жизнь посвятить проблеме
управляемого термоядерного синтеза, олицетворявшего в те черно-белые времена
человеческое счастье. К сожалению, основная трагедия в фильме - полная
импотенция героя после получения полностью ионизованной плазмы - прошла мимо
его сознания. Закончив среднюю школу, закончил и Политехнический институт, уже
тогда рефлекторно ощущая сомнения в правильности выбранного пути и, вообще, в
правильности всякого пути.
Армия развеяла эти сомнения. Прослужив два года лейтенантом в самых храбрых
войсках ПВО страны, после демобилизации Шприц полностью отдался науке. Наука
приняла эту жертву, как, впрочем, она приемлет все. Наука, знаете ли,
бесконечна. Долгие двадцать лет промелькХнули, как девять дней одного года. И
остепенившийся физик, поняв, что нельзя всю оставшуюся жизнь изучать
трансформатор, стал думать над вечными истинами. Подумав, он решил писать
пьесы.
Подведем итоги. Совмещая приятное с полезным - драматургию с наукой - Игорь
Шприц к сегодняшнему дню написал восемь пьес - четыре комедии и четыре не
комедии. Три пьесы были поставлены, а две напечатаны. Оставшиеся покорно ждут
своей участи. О чем может писать такой автор? О простых вещах. Счастье, где
ты? Возможна ли дружба между мужем и женой? Где и когда кончается человек?
Есть ли жизнь на Марсе? А если есть, то кому это надо? Вопросов скопилось
очень много. Их выяснению Шприц Игорь и собирается посвятить непредсказуемый,
к счастью, остаток дней.
Предлагаемая читателю пьеса стала лауреатом Всероссийского конкурса
драматургов 1995 года.
_IGOR SHPRITS, The comedy "At the bottom"_
Combining pleasure and useplay-writing and research work - Igor Shprits has
already written seven plays: three comedies and four non-comedies. Two of them
were staged and two - published. The rest are humbly waiting for their lot.
What are the main themes such a playwright can write about? Simple things
mainly. Happinnes, where are you'! Is it possible for husband and wife to be
friends? Where and when is the end of a man?
Is there life on Mars? And if life is there who needs it? So the number of
questions is endless. Igor Shprits is going to devote the rest of his life to
finding answers.
"At the bottom" is the remake of the famous play by Gorky but the acion is
taking place in the old communal flat in St.Petersburg in our days. Any
society has the bottom and any of us in this or that way belongs to this
"bottom". There is nothing tragical in this : life is life. The play is the
winner of the All-Russia Competition of Playwrights in 1995.
-------------------------------------------------------------------------------
__
_СТАНИСЛАВ ШУЛЯК_
Родился в 1960 году. Писать начал с 18 лет, от малых афористических форм
постепенно переходя к развернутым прозаическим произведениям, определяя их
жанр как притчи, драматические новеллы или просто "текст".
"Оглушенный бесполезностью будней, я порой испытывал сомненья и в самой
жизни", - говорит главный герой пьесы "Книга Иова" Афанасий Кудесов. И
"Сомненья в жизни" так или иначе отбрасывают отсвет на все его действия, а
точнее - бездействия. Он, писатель, увлекается сюжетом весьма далеким от
вкусов "массового потребителя". Пока ему мешают, работает не покладая рук. Ему
создают условия. Кудесов бездельничает. Ничего удивительного: творческий
кризис есть тоже акт творчества. Его, автора, отчуждают от результатов его
труда, он остается видимо равнодушен к тому. От него ожидают откровенности -
он сама уклончивость. Наедине с самим собой сочиняет пронзительное и немного
беспомощное воззвание "ко всем живым". Традиционная мифология, привычные
моральные ценности более не являются ориентирами для героев пьесы (а возможно,
и вообще для современного сознания), и их существование может быть уподоблено
походу слепых из библейской притчи. Необходимость самоосуществления перестала
быть доказуемой, и более того, едва ли когда-то была таковой. Усилиями ли
Творца, либо Соавтора Его из преисподней, но человек наконец-то напрочь
отчужден от своего смысла, от своего предназначения, и единственным уделом
человеческим остается противостояние "ураганному безветрию" жизни, самостояние
в лавине холодного и бесцельного времени.
А при чем здесь Иов? Иов, конечно, только повод. ОнИ- "неразменный рубль"
мифологии, он - эталон праведности (столь недосягаемый, что временами на
волосок от ереси). И он еще был одним из первых, кому, кажется, удавалось
усадить в лужу Творца.
_STANISLAV SHULYAK, The play "The Job's book"_
Stanislav Shulyak was born in 1960. He started with small aphoristic forms
when he was 18 and gradually getting over to big prosaic works. These works
traditional (at first sight) stories and plays do not contain global
catastrophies. There is only one theme in all of them: horror of simple human
existence.
The main character of the play "The Job's book" Aphanasy Kudesov says:
"Stunned with the uselessness of colourless existence I sometimes experienced
doubts in life itself". And "doubts in life" one way or another influence all
his activities or better to sayinactivities. He is a writer and he works on a
topic very far from "mass culture". While he faces obstacleshe works a lot.
When nothing inferferes with his work Kudasov immediately stops. Nothing
special in that: the creative crisis also belongs to the creative process.
When he, the author, is alienated from the results of his work, he stays
indifferent. When he is expected to be outspoken he is evasive. Being alone he
writes a pathetic and slightly helpless appeal 'to all who are still alive",
traditional mythology, habitual moral values are no longer guiding lines for
the character of the play (may be, for modern cousciousness on the whole) and
their existence can be likened to the march of the blind in the Bible.
What has it all to do with Job? Of course, Job is just a pretext. He is an
archetype, he is the standard of righteousness (so unattainble that
righteousness itself seems to be very close to heresy). And he was one of
those first who managed to cheat the Creator.
_На страницу "Содержание"_
--======--
_Александр Образцов_
_ВСЕ КОШКИ СЕРЫ_
Пьеса
__
*Действующие лица*
_Тарасова_,30 лет
_Голицин_,35 лет
_Дилленбург_, 46 лет
-------------------------------------------------------------------------------
___
Крохотный железнодорожный пригородный вокзальчик. Три жесткие скамьи, желтые,
лакированные. Печка. Окошечко кассы. Расписание на стене, таблица стоимости
билетов там же. Плакат "Не ходите через железнодорожные пути!" Два окна.
__
Грохот удаляющейся электрички. На скамье сидит Голицин. Он не спеша
развязывает рюкзак, достает оттуда надувной матрац, легкое одеяло,
полиэтиленовый пакет с провизией. Входит Тарасова. Молча садится на другую
скамью. Прячет лицо в воротник шубки. Голицин шумно начинает надувать матрац.
Затем пробует его рукой, нерешительно смотрит на Тарасову, незаметно зевает.
_
ГОЛИЦИН. Простите.. как вас... не знаю... девушка!
_
Тарасова молча смотрит на него.
_
ГОЛИЦИН. Не подумайте, что я пытаюсь с вами познакомиться таким образом, но...
если хотите, то вот, можете прилечь.
_
Тарасова молча отворачивается. Голицин разговаривает сам с собой. Он уже
немного отхлебнул из фляги.
_
ГОЛИЦИН. Да... хм... Таинственная она, одиночество вдвоем, масса ночного
времени, ранняя весна, последняя молодость... Долго я дожидался этой
ситуации... Вы слушаете? (Пауза.) Когда был помоложе, любил брать билет с
задней мыслью. Сяду в кино и жду, вдруг рядом она опустится... Или в поезде.
Вот, думаю, сейчас на соседнюю полку приземлится... А тут и ждать забыл, и
думать бросил - и на тебе... (Пауза, зевает.) В общем, не обращайте внимания.
И не бойтесь, главное.
ТАРАСОВА. Я не боюсь.
ГОЛИЦИН. Правильно.
_
Пауза. Он достает котлеты, хлеб, термос, собирается есть, но ему неловко.
_
ГОЛИЦИН. Девушка?.. А, девушка?..
ТАРАСОВА. Представьте, что вы один. Меня нет, понимаете?
ГОЛИЦИН. Понимаю. (Начинает есть бутерброд с котлетой, вдруг затягивает.)
"Глухой, неведомой тайго-ою..." (Снова ест.) "Сибирской дальней стороной..."
(Ест.) "Бежал бродя..." (Пьет чай из крышки термоса.) "...га с Сахалина..."
Значит, не будете ложиться? (Пауза.) А я лягу. (Ложится на матрац, на спину.
Пауза.) Интересно все-таки... (Приподнимается на локте.) Не может быть, чтобы
вы обо мне как-то, каким-то боком не думали... Так?.. (Пауза, ложится на
спину, говорит в потолок.) Будем разговаривать сами с собой... Действительно
ли обо мне в подобной ситуации можно не думать вообще? Можно. Но каким надо
обладать высокомерием!.. Или?.. Однажды я сидел в кустах и ловил рыбу на
удочку. Вдруг слышу - кто-то идет. Кто-то идет, садится на траву. Здесь
небольшая пауза возникла, какая-то подготовка и вдруг, во весь голос, женские
рыдания. Минут десять сидел, не шелохнувшись. Ничего в жизни не слушал с таким
ошеломительным любопытством. Как будто меня выжгло, подсушило... Не знаю, как
и сказать. Прокалило! Вот. А она замолчала, встала и пошла дальше по берегу. А
берег был пустынен, осень. Присела и снова - эти рыдания над рекой. Разве с
этим что-то сравнится?.. Впрочем... (зевает) зря я это рассказал. Нельзя такие
вещи рассказывать. Грех. У нас - нет. В Европе можно, там любят все по
порядку. Да, если б мы были в Европе, я бы давно вскочил перед дамой.
(Вскакивает и представляется с легким наклоном головы.) Голицин, мадам. Не
стану врать - родословной не знаю. (Пауза.) А так как мы не в Европе, то, не
дождавшись от дамы даже кивка в ответ, я снова вскакиваю (ложится на матрац)
на печь и продолжаю рассуждать... Итак, не думать обо мне можно. А что можно
подумать, если подумать? Вот здесь начинается самое интересное. Как человек
представляет себе то, что о нем думают? Примитивно. Ужасно примитивно.
"Высокий, темноволосый, лет тридцати, с задумчивым взглядом". И тут же
напускает на себя меланхолический вид, такую томную покорность судьбе... И не
знает того, идиот, что его глаза за единую долю секунды выболтали все о нем.
Уже ничего не добавишь. А только убавишь. Без вариантов. "Нет зеркал
беспощаднее глаз. В перекрестном и метком обстреле вам расскажут, что вы
постарели, и казнят, и помилуют вас..." (Пауза.) Нет, как-то неловко, если я
усну и, не дай Бог, еще захраплю. (Садится.) Были бы вы чуть попроще... Будьте
проще, прошу вас!
