другой поверхности, ибо сексуальность создается сопутствующими обстоятельствами
-- со-смыслом смысла, -- чтобы можно было сказать "всюду", "везде" и "вечная
истина".
Тридцать третья серия: приключения Алисы
Три типа эзотерических слов, с которыми мы столкнулись в работах Льюиса Кэррола,
соответствуют трем видам серий: "непроизносимый монослог" осуществляет
коннективный синтез серий; "флисс" или "снарк" гарантируют схождение двух серий
и осуществляют конъюнктивные серии; и наконец, слово-бумажник, "Бармаглот",
слово = х, чье присутствие мы открываем уже по его действию в двух других
сериях, осуществляет дизъюнктивный синтез расходящихся серий, заставляя их
резонировать и размножаться. Но сколько же приключений мы можем обнаружить при
такой организации?
В Алисе три части, и каждая отмечена изменением местоположения. Первая часть
(главы 1 -- 3), начинающаяся с бесконечного падения Алисы, полностью погружена в
шизоидную стихию глубины. Все здесь пища, экскременты, симулякр, частичный
внутренний объект и ядовитая смесь. Сама Алиса является одним из этих объектов,
когда она маленькая; когда большая, она отождествляется с их вместилищем. Часто
подчеркивали оральный, анальный и уретральный характер этой части. Но вторая
часть (главы 4 -- 7), по-видимому, обнаруживает изменение ориентации. Конечно,
здесь по-прежнему и даже с новой силой продолжается тема дома, заполненного
Алисой, тема того, как она не дает кролику войти в дом, и как она яростно
выбрасывает из него ящерку (шизоидная последовательность
ребенок-пенис-экскре-мент). Но мы замечаем значительные модификации. Во-цервых,
именно став слишком большой, Алиса теперь играет роль внутреннего объекта. Более
того, рост и сжимание уже не соотнесены только лишь с третьим термином в глубине
(ключ, до которого нужно добрать-
307
ЛОГИКА СМЫСЛА
ся, или дверь, через которую нужно пройти, в первой части); а скорее, происходят
самотеком, в произвольной манере по отношению друг к другу -- то есть они
действуют в высоте. Кэррол приложил усилия, чтобы показать, что здесь имело
место изменение, поскольку теперь именно процесс питья вызывает рост, а сжатие
происходит при еде (в первой части все было наоборот). Так, в частности, рост и
сжатие связаны с одним объектом, а именно, с грибом, который задает альтернативу
округлостью своей ножки (глава 5). Очевидно, такое впечатление подтвердилось бы,
если только двусмысленность гриба открывала путь хорошему объекту, явно
представленному как объект высот. Гусеница, хотя и сидит на шляпке гриба, в этом
отношении не годится. Скорее, именно Чеширский Кот играет такую роль: он
является хорошим объектом, хорошим пенисом, идолом и голосом высоты. Он
воплощает дизъюнкции этой новой позиции: невредимый и пораненный -- поскольку
иногда он представлен всем своим телом, а иногда только своей отрезанной
головой; присутствующий и отсутствующий -- поскольку он исчезает, оставляя
только свою улыбку, и образуется из улыбки хорошего объекта (временная
удовлетворенность в связи с высвобождением сексуальных влечений). По сути, кот
-- это тот, кто ускользает и тем забавляется. Та новая альтернатива, или
дизъюнкция, которую он навязывает Алисе согласно этой своей сущности,
проявляется дважды: во-первых, в вопросе о том, ребенок это или свинья (как на
кухне у герцогини); а затем в виде Мыши-Сони, сидящей между Мартовским Зайцем и
Шляпным Болванщиком, то есть между животным, которое живет в норах, и
ремесленником, имеющим дело с головой, -- здесь вопрос в том, принять ли сторону
внутренних объектов или же отождествляться с хорошим объектом высоты. Короче,
это вопрос о выборе между глубиной и высотой'. В третьей
_______
1 Кот присутствует в обоих случаях, поскольку первоначально он появляется на
кухне у Герцогини, а затем он советует Алисе пойти к Шляпному Болванщику "или" к
Мартовскому Зайцу. Положение Чеширского Кота на дереве или в небе, все его
черты, включая и пугающие, отождествляют его с супер-эго как "хорошим" объектом
высоты (идолом). "Вид у него (кота) был добродушный, но когти длинные, а зубов
так много, что Алиса сразу поняла, что с ним шутки плохи". Тема высоты как
сущности, которая ускользает и удаляется, но которая также борется и захватывает
внутренние объекты, -- это постоянная тема произведений Кэррола: ее можно найти
во всех стихах и рассказах, где речь идет о рыбной ловле (например,
стихотворение Два брата, где младший брат служит наживкой). Так, в Сильвии и
Бруно существенен хороший отец, удалившийся в царство фей и скрытый за голосом
собаки; этот шедевр, вводящий в игру тему двух поверхностей -- общей поверхности
и магической, или волшебной, поверхности, -- потребовал бы обширного
комментария. И наконец, для всего творчества Кэррола, особенно важна трагическая
поэма Три голоса. Первый голос -- это голос суровой и неистовой женщины, которая
устраивает наполненную ужасом сцену питания; второй голос тоже ужасен, но
обладает всеми характеристиками хорошего голоса свыше, который заставляет героя
заикаться и запинаться; третий голос -- это Эдипов голос вины, воспевающий ужас
результата, несмотря на чистоту намерений ("Когда в Канун безжалостного солнца/
он улыбался хмуро мрачной шутке/ "Аллах", -- прозрел он, -- что же я наделал?")
308
ПРИКЛЮЧЕНИЯ Алисы
части (главы 8--12) снова происходит смена стихии. Оказавшись ненадолго снова в
первоначальном месте, Алиса входит в сад, населенный игральными картами без
толщины и плоскими фигурами. Все происходит так, как если бы Алиса, вполне
отождествившая себя с котом, которого она называет своим другом, увидела старую
глубину, распростершуюся перед ней, а животные, в ней обитающие, стали слугами
или безобидными инструментами. Именно на этой поверхности она распределяет свои
образы отца -- образ отца во время суда: "Он говорил: ты был у ней, а я ушел
давно". Но у Алисы есть предчувствие опасности этой новой стихии: благие
намерения грозят привести к отвратительным результатам, а фаллос, представленный
Королевой, грозит обернуться кастрацией ("Отрубить ей голову" -- крикнула
Королева во весь голос"). Поверхность взрывается, "...тут все карты поднялись в
воздух и полетели Алисе в лицо".
Можно сказать, что Зазеркалье излагает ту же самую историю, то же самое
предприятие, только некоторые
309
ЛОГИКА СМЫСЛА
вещи здесь смещены и сдвинуты, причем первый момент приглушен, а третий получил
высшее развитие. Благим голосом для Алисы вместо Чеширского Кота теперь является
она сама, а настоящие котята -- распекающим голосом, любящим и удаленным. Алиса
-- со своей высоты -- воспринимает зеркало как чистую поверхность, неразрывность
внешнего и внутреннего, верха и низа, изнанки и лица, -- где Бармаглот
простирается в обоих направлениях сразу. После того, как она снова недолго
побывала в роли хорошего объекта и ускользающего голоса для шахматных фигур (при
всех ужасающих атрибутах этого объекта и этого голоса), Алиса сама вступает в
игру: она принадлежит поверхности шахматной доски, которая заменила зеркало, и
решает задачу, как стать королевой. Пространство шахматной доски, которое нужно
пересечь, явно представляет эрогенные зоны, а путь-в-королевы -- отсылает к
фаллосу как координирующей инстанции. Вскоре станет ясно, что проблема, которая
этому соответствует, -- уже не проблема уникального и ускользающего голоса; ею,
скорее, становится проблема множественных дискурсов: что нужно сыграть, как
долго нужно играть, чтобы уметь говорить? Этот вопрос появляется почти в каждой
главе вместе со словом, отсылающим иногда к единичной серии (как в случае
собственного имени, столь сжатого, что его больше нельзя вспомнить), иногда к
двум сходящимся сериям (как в случае Труляля и Трулюлю, сходящихся и неразрывных
настолько, что они становятся неразличимыми), а иногда к расходящимся и
ветвящимся сериям (как в случае Шалтая-Болтая -- мастера семантем и игрока в
слова, заставляющего их размножаться и резонировать до такой степени, что они
становятся непонятными, а их изнаночная и лицевая стороны уже более
неразличимы). Но в этой одновременной организации слов и поверхностей уже
обозначилась и развивается та опасность, о которой было сказано в Алисе. Алиса
снова распределила свои образы родителей на поверхности:
Белая Королева -- жалующаяся и израненная мать. Черный Король -- удалившийся и
спящий, начиная с четвертой главы и до конца книги, -- отец. Но, преодолев все
глубины и высоты, успеха добивается именно Черная
310
ПРИКЛЮЧЕНИЯ Алисы
Королева -- фаллос становится фактором кастрации. И снова окончательный разгром,
на этот раз довершМнный добровольно самой Алисой. Что-то должно произойти,
заявляет она. Но что? Будет ли это регрессия к орально-анальной глубине, к
точке, где все началось бы снова, или это будет освобождение иной чудесной и
нейтрализованной поверхности?
Психоаналитический диагноз, который часто ставят Льюису Кэрролу, отмечает
следующее: невозможность сопротивления Эдиповой ситуации; отступление перед
отцом и отказ от матери; проекцию на маленькую девочку, отождествляемую с
фаллосом, но также лишенную пениса; орально-анальную регрессию, которая затем
следует. Однако такой диагноз менее всего интересен. И хорошо известно, что
встречи психоанализа с произведением искусства (или литературно-спекулятивным
трудом) на этом пути не достичь. Не достичь ее, разумеется, и трактовкой авторов
или их произведений как возможных или действительных пациентов, даже если они в
чем-то свидетельствуют в пользу сублимации. Этого не достичь и
"психоанализированием" произведения. Ибо, если речь идет о великих авторах, то
они скорее сами доктора, а не пациенты. Мы имеем ввиду, что они сами
удивительные диагносты и симптоматологи. Искусству всегда принадлежала огромная
роль в группировании симптомов, в организации таблицы, где одни специфические
симптомы отделяются от других, сопоставляются с третьими и формируют новую
фигуру расстройства или болезни. Клиницисты, способные обновить таблицу
симптомов, создают произведение искусства. И наоборот, художники -- это
клиницисты, но не в связи со своим собственным случаем, и даже не в связи с
неким случаем вообще. Вернее было бы сказать, что они -- клиницисты цивилизации.
В этом смысле, мы не можем согласиться с теми, кто считает, будто Сад не сказал
ничего существенного о садизме, а Мазох -- о мазохизме. Более того, нам кажется,
что оценка симптомов может быть достигнута только благодаря роману. И отнюдь не
случайно, что невротик создает "интимную романтическую историю", и что Эдипов
комплекс должен проявляться в извивах этой истории. Согласно духу учения Фрейда,
вовсе не комплекс несет нам информацию об
311
ЛОГИКА СМЫСЛА
Эдипе и Гамлете, а сами Эдип и Гамлет дают нам информацию о комплексе. Нам
возразят, что художник мол, в действительности, не так уж и необходим. Сам
пациент приносит романтическую историю, а врач оценивает ее. Но это значило бы
отрицать особую роль художника и как пациента, и как врача цивилизации. Это
значило бы отрицать разницу между романом писателя как произведением искусства и
романом невротика. Невротик может всего лишь воспроизвести участников и историю
своего романа: симптомы и есть это воспроизведение, и другого значения роман не
имеет. Наоборот, выделить неподдающуюся осуществлению часть чистого события из
симптомов (или, как говорит Бланшо, возвысить видимое до невидимого), возвысить
каждодневные действия и страдания (такие как еда, испражнение, любовь, речь или
смерть) до их ноэматического атрибута и соответствующего им чистого События,
перейти от физической поверхности, на которой разыгрываются симптомы и
предрешены осуществления, к метафизической поверхности, где держится и
разыгрывается чистое событие, продвинуться от причины симптомов до квазипричины
самого произведения (oeuvre) -- в этом цель романа как произведения искусства, и
это отличает роман от интимного повествования2. Другими словами, положительный,
в высшей степени утверждающий характер
