с ним и хорошее и плохое. Больше того, Ник был последним звеном, которое
связывало меня с родным домом, и я никак не мог смириться с мыслью, что он
отдал концы.
В конце концов я собрался с духом и решил все-таки похоронить Ника и
высечь на камне, как его звали, сколько лет ему было, - по моим подсчетам,
в год смерти ему сравнялось тридцать лет. Конечно, не мешало добавить к
этому стих-другой из Библии, но сколько я ни скреб в затылке, ничего не
мог припомнить. Ладно, сказал я себе, главное - потрудиться и вырыть для
Ника добрую могилу на склоне над Южной бухтой. У подножья Бизань-мачты я
нашел хорошую гранитную плиту. Во время одной из наших долгих стоянок на
Тортуге Ник показал мне, как расписываться, научил также немного читать и
считать, и теперь мне казалось, что я сумею, если очень постараюсь, высечь
то, что задумал.
Из всех задач, какие я себе задавал на острове Кидда, эта оказалась
самой каверзной. Правда, у меня был самодельный молоток из камня со
сквозным отверстием и было долото, выточенное из куска якорной цепи, - но
ведь надо еще верно написать!
Я испортил две плиты, обе расколол на втором "к" в слове "Ник"
(только от вас, Джим, я узнал, что "Ник" пишется через одно "к"!). И когда
мне наконец удалось справиться с именем, я сказал себе, что этого хватит.
Изобразить "Аллардайс" было сверх моих сил, да и цифру "3" тоже, хотя ноль
я, пожалуй, одолел бы.
Для могилы я выбрал место на небольшом уступе примерно в кабельтове
от кустов, где нашел Ника, и понемногу закатил вверх по склону тяжелый
камень с надписью, потратив на это почти целую неделю.
Я еще раз прошел к останкам Ника и напряг свою несчастную башку,
пытаясь вспомнить заупокойную молитву, но сколько ни бился, нужные слова
ускользали от меня. Кончилось тем, что от обиды и разочарования я
разрыдался, как ребенок, и зашагал прочь.
До вечера было еще далеко, а мне вовсе не хотелось торчать в пещере и
предаваться унылым размышлениям, поэтому я выбрал дальний путь, вдоль
плеча Буксирной Головы и крутых утесов Бизань-мачты. Эта часть острова
всегда меня привлекала. Я любил слушать волны, а здесь, у подножья обрыва,
непрестанно ревел прибой, и в реве и вздохах могучих валов мне чудились
величавые звуки органа и церковного хора...
Вечером я вернулся в пещеру совсем усталый, зато на душе у меня было
легко. Поужинав, я сразу лег и впервые за много лет увидел во сне мать.
Рано утором я проснулся в отличном настроении и, как обычно, собрался
пойти искупаться в заливе. Однако, выйдя из пещеры, я замер на месте,
будто меня поразило громом. Вдоль берега, что называется, у самых моих
дверей, прямо к Южной бухте медленно шла незнакомая шхуна. Она была так
близко, что я отчетливо различал сновавших на палубе людей.
Я до того опешил и растерялся, что продолжал стоять на виду - рот
разинут, колени дрожат... Попытался крикнуть - не смог, язык словно прилип
к гортани. Тем временем "Испаньола" скрылась за мысом, а затем над
Островом Скелета взмыли тучи птиц, и скрип талей дал мне понять, что вы
уже спускаете шлюпки, чтобы верповаться через пролив.
4
До сих пор не возьму в толк, как это вы меня сразу не заметили.
Я стоял как столб у входа пещеры, а ее с моря было видно очень
хорошо; кстати, я потому в ней и поселился. Должно быть, вам было просто
не до того: сторонники капитана лихорадочно соображали, как удержать
корабль в своих руках, а мятежники помышляли только о несметном богатстве,
ожидающем на берегу. Так или иначе, меня не увидели, и, опомнившись, я
нырнул обратно в пещеру, чтобы обмозговать, как быть дальше. Ведь я вас
принял за пиратов, Джим...
Поразмыслив, я успокоился, а вместе со спокойствием ко мне вернулось
и мужество. Как-никак, золото спрятано надежно, и замуровать его недолго.
Я знал, что никто из вас еще не высадился на берег и вряд ли высадится до
вечера - отлив не позволит. Поэтому я решил, прежде чем замуровывать клад,
получше все разведать.
Вдруг вы зашли в Южную бухту всего-навсего пресной воды набрать?
Захватив мушкет, пули и порох, я выскользнул из пещеры и осторожно,
стараясь не выдать себя, двинулся вперед. Охота на коз научила меня
подкрадываться незаметно, в этом я теперь хоть с кем мог потягаться. Вдоль
восточного берега я пробрался к зарослям между блокгаузом и Южной бухтой.
Здесь, почти у самой воды, росла высоченная сосна; я вскарабкался на нее и
с макушки увидел вдали шхуну.
Все утро я просидел на дереве и слез, только когда от шхуны
отделились две шлюпки. Мне захотелось подобраться поближе к месту высадки.
Я не сомневался, что густые заросли надежно скроют меня от глаз моряков.
Первое, что я увидел, - как вы выскочили из передней шлюпки и
стремглав бросились в чащу. Я приписал это мальчишескому возбуждению и
сразу же о вас забыл, потому что, когда на берег высыпали остальные,
испытал новое потрясение: среди моряков был Джоб Андерсон, я тотчас узнал
его.
Не дожидаясь, когда подойдет вторая шлюпка, я на всех четырех
пустился наутек. Если бы не моя поспешность, я тогда же увидел бы
Сильвера; впрочем, уже через час мы с вами встретились около насыпи, и вы
помогли мне разобраться, что к чему.
Я смекнул, что отряд, скорее всего, пойдет по речке: это был наиболее
легкий путь в глубь острова. А заросли по берегам позволяли мне следить за
отрядом, оставаясь незамеченным.
Сильвер, как вы знаете, отправился вверх по склону, прихватив с собой
беднягу Тома, большинство же зашагало прямо по руслу реки, и я неотступно
следовал за ними, прячась в кустах. Вскоре я опознал еще одного старого
приятеля, плотника Моргана - того самого, которого мы подняли на борт
"Моржа" вместе с Сильвером, после чего начались все наши злоключения.
Меня удивило, что Морган еще жив: ведь он был уже пожилой человек,
когда мы встретились впервые. Кстати, я не сказал бы, что он с той поры
сильно изменился. Джордж Мерри - тоже мой старый приятель - в этот день
оставался на шхуне. Он был в числе пятерки, открывшей огонь по ялику, на
котором люди капитана гребли к блокгаузу.
На небольшой поляне, где русло реки расширялось, отряд - их было
девять человек - остановился. Андерсон, видно, был за старшего, он первым
подал голос:
- Ну что ж, братцы, здесь и передохнем, самое время выяснить, кто за
кого!
Большинство отозвалось одобрительными возгласами, только один матрос
- Алан, который плелся сзади, был явно чем-то озабочен.
- Вот что, Джоб, - сказал он, стоя подле могучего дуба, купавшего
свои корни в потоке, - не пора ли тебе открыть карты и перестать играть
втемную? Что значит все это перешептывание и шушуканье? Ты что же, надумал
бросить корабль? Увести на берег всю команду в таком пустынном месте
только потому, что капитан Смоллетт не дает спуску лентяям? Я хочу знать
правду, Джоб, тотчас выкладывай, без этого я и шагу дальше не сделаю!
Андерсон с усмешкой поглядел на него, щуря глаза от солнца.
- Алан, - ответил он, - ты хотел слышать правду, так вот она! Мы
пришли сюда за сокровищем и не уйдем, пока не добудем его, и Джон тебе об
этом уже толковал, если я не ошибаюсь!
- Верно, - отозвался Алан, - это ведомо всем и каждому на борту.
Ведомо с той минуты, как мы вышли из Бристоля, но я одного не возьму в
толк: неужто ссора с капитаном увеличит нашу долю? Вот что я хочу знать!
Морган громко расхохотался.
- Послушай, ты, пустая голова! - воскликнул он. - Сокровище будет все
наше, наше - все, до последнего гроша! Пусть этот надутый сквайр не
думает, что может заткнуть нам глотки какими-то двумястами монетами!
Только не мне и не Джону, если я его верно знаю!
Видно, бедняга Алан лишь теперь стал догадываться, с кем жил в одном
кубрике. На простоватом лице его отразились ужас и недоумение.
- Вы что же, хотите их прикончить? - вымолвил он. - Прикончить и все
деньги загрести?
- Вот именно, - ответил Андерсон. - Ты попал в самую точку, Алан, а
теперь выбирай, да поживее, с кем ты - с нами или с капитаном?
Алан постоял, переводя взгляд с одного на другого, и вдруг сорвался с
места, намереваясь бежать назад к шлюпкам. Но Морган наверняка ждал этого
и с громким криком подставил Алану ногу, так что тот кубарем покатился в
кусты. Тут же Джоб бросился на беднягу, и в лесу прозвучал предсмертный
вопль, который вы, находясь выше по реке, так отчетливо услышали.
Андерсон поднялся и вытер кинжал; Алан лежал недвижим, пораженный в
самое сердце. А я со всей быстротой, на какую был способен, стараясь не
шуметь, пополз прочь, чтобы вернуться в пещеру и замуровать сокровище. У
меня больше не осталось никаких сомнений насчет происходящего на
"Испаньоле".
Не прошло и десяти минут, Джим, как вы снова попались мне на глаза, и
должен сознаться, я поначалу был в замешательстве, так как не мог решить,
кто передо мной - разведчик пиратов или беглец, которому грозит та же
участь, что и бедняге, павшему от руки Андерсона. К тому же вы, сами того
не зная, шли прямо к моей пещере, и как-то надо было вам помешать.
Из укрытия я тщательно рассмотрел вас и решил, что вы бежали от
пиратов, а значит, можете оказаться моим союзником. Тогда я выступил
вперед и окликнул вас. И до чего же вы были ошарашены, Джим, не в обиду
вам будь сказано: лицо испуганное, руки дрожат... Да, в тот момент
пистолет ваш был не опаснее деревянной сабли.
К счастью для всех нас, вы предпочли рассказать мне всю историю. И я
тут же, не сходя с места, решил, что отдам большую часть сокровища в обмен
на возможность вернуться домой и начать новую жизнь.
Но сперва нам предстояла нешуточная схватка, это стало мне ясно, как
только вы назвали имя главаря шайки. С великим облегчением услышал я, что
карта у сквайра. Ведь ради нее Сильвер будет ходить за вами как
привязанный, не подозревая, что карте теперь грош цена.
Когда над блокгаузом взвился "Юнион Джек", я сразу воспрянул духом:
значит, ваши натянули нос Долговязому Джону и он вряд ли сунется в этот
угол острова. Затем пираты открыли огонь, и мы с вами разбежались в разные
стороны. Я выбрал удобное место для наблюдения, в кустарнике выше белой
скалы, под которой была спрятана моя лодка.
Дальше, Джим, вам вроде бы все известно, однако есть кое-какие
вопросы, которые вы, наверное, хотели бы выяснить. Постараюсь в этом
помочь...
Я смекнул, что мне пока лучше всего держаться в укрытии, помогать вам
исподтишка. Прикинул силы обеих сторон. Вы мне сказали - их девятнадцать
против шести, не считая вас самих, Джим. Но Эйб Грей перешел на сторону
капитана, а двое были убиты; выходило уже не девятнадцать, а шестнадцать.
Еще одного пирата убили вечером около блокгауза; итого оставалось
пятнадцать бунтовщиков - девять на берегу и шесть на "Испаньоле".
Правда, один из оставшихся на борту, как вы помните, был смертельно
ранен выстрелом сквайра Трелони, но тогда ни вы, ни я этого не знали; вот
и получилось у меня пятнадцать против шестерых плюс один мальчик.
Когда стемнело, мне удалось подползти вплотную к пиратам, которые
устроили попойку, собравшись у костра на берегу болота. Здесь-то я и
увидел вновь Сильвера, а рядом с ним сидел бывший пушкарь Черной Бороды,
Израэль Хендс, все такой же худой и угрюмый.
Помните, последний раз я видел Окорока в Саванне, когда ему отхватили
ногу и он метался в жару на своей койке. И вот он опять передо мной, такой
же подвижный, как всегда. Я невольно поразился проворству, с каким он
