Анджела (горько). "Шире смотреть"!
Генри. Не в прямом смысле, конечно. Мы должны быть рады хотя бы тому,
что его нам вернули. Ведь он жив. Жив.
Анджела. Мой дорогой Энтони...
Генри. Он так же дорог нам, как и прежде.
Анджела. Но он ослеп. (Плачет.)
Генри. Ну что ты, милая...
Анджела. Не понимаю - утром ты был совершенно подавлен.
Откуда теперь такой оптимизм?
Генри. Кто-то из нас должен держаться. Я был не прав, нельзя
поддаваться отчаянию. Надо быть сильными. В том, что Энтони ослеп, нет
нашей вины, нам не в чем упрекать себя.
Анджела. Мы слишком мало его любили, позволили ему ходить на ту
сторону...
Генри. Милая, но я уверен, что Джеки и Трейси переживают это несчастье
так же, как мы.
Анджела. Что ты говоришь? Будто они на это способны?
Генри. Ну почти как мы.
Анджела. Они не могут переживать "так же". При их воспитании это просто
невозможно.
Генри. По-моему, ты к ним несправедлива. Помнишь, Сильвия, вернувшись
от них, рассказывала...
Анджела (перебивает его). И как только наша дочь в такой момент могла
пойти к этим девицам!
Генри. Дорогая моя, будь справедлива, наша Сильвия - образцовая дочь.
Вспомни, сколько терпения и сострадания она проявила к своим слабоумным
сестрам и теперь - к Энтони.
Пауза. Анджела изредка всхлипывает.
Успокойся, моя милая, успокойся... Постарайся улыбнуться... Ну вот.
Так лучше. Разве можно, чтобы Энтони увидел, как ты плачешь?
Не успевает он осознать своей оплошности, как Анджела снова заходится
плачем.
Анджела. О - о - о! Он никогда, никогда меня не увидит.
(Рыдает.)
Генри. Ну что ты, что ты, я не это хотел сказать. Разве можно ему
знать, что ты плакала? Возьми себя в руки, возьми себя в руки, милая, так
нельзя, так просто нельзя, мы не можем себе этого позволить. Мы должны
держаться. (Анджела снова готова утешиться.) Ну вот. Вот и хорошо. Ты у
меня умница, ты просто молодчина. Нам нельзя сдаваться.
Мы должны шире (ищет слово) воспринимать вещи. (Анджела в последний раз
всхлипывает.) Надо радоваться тому, что мы имеем, а не жалеть о том, чего
у нас нет. Тому, кто счастлив, кого не гнетут невзгоды, приятно хотеть
чего-то еще. Но ведь хорошие времена выпадают так редко. Ни у кого нет
права на счастье: думать, что ты его достоин, значит обречь себя на
несчастье. Горечь и негодование ослепляют, они не дают нам увидеть то
хорошее, чему мы еще могли бы радоваться. Вспомни, ничто не бывает
напрасно, у всего есть смысл, даже если он нам не вид... не понятен. Мы
должны быть благодарны, и не только за те крохи милосердия, которыми нас
наградили, но и за саму нашу способность... воспринимать истину,
осознавать целесообразность.
Если бы мы меньше... сознавали...
Анджела (перебивает его). Как Дорин...
Генри. Может быть, не знаю, не хочу судить. Так вот, если бы мы меньше
сознавали, мы, может быть, не... заметили бы ничего, кроме самих
несчастий. Но мы способны... понимать, что некоторым отдаленным
последствиям можно даже радоваться. Например, плачевное состояние сестер и
увечье брата раскрыли в Сильвии великий дар сострадания. Не исключено, что
несчастье, постигшее нашего сына, в конечном счете сделает его выше других
тараканов... духовно. Как изменится его восприятие! Его не будут отвлекать
чисто зрительные впечатления, созерцание мрака приведет его к новым
глубоким прозрениям. Ведь что такое зримый мир? Беспорядочное мельтешение
видимого, но не осознаваемого. Осознание приходит к нам только во
внутреннем созерцании. Оно - единственный путь к истинному благородству
духа. Попробуй представить, всего лишь представить, что ты ничего не
видишь... сиди тихо... спокойно... прислушивайся...
прислушивайся к внешнему миру, вслушивайся в речи, которые он обращает
к твоему внутреннему "я"...
Они прислушиваются. Звучит часть финала первого акта оперы "Так
поступают все".
Анджела. Ты прав, так прав! Как же глупо я себя вела! Не стоит
оглядываться, надо смотреть вперед, только вперед, без всяких сожалений.
Генри, милый...
Генри. Анджела...
Входит Сильвия, негромко приветствуя родителей.
Сильвия. Привет, мам. Привет, пап. Уф, нет сил.
Анджела. Какая ты молодчина! Что Энтони?
Сильвия. Крепится. Все время спрашивает, который час. Я сказала ему,
что вы скоро придете. Сара и Элизабет совсем плохи. Они все время молчат.
Только вы постарайтесь не очень расстраиваться: они уже давно не в себе. С
самого возвращения. Мне кажется, им не долго оста...
(Анджела начинает тихонько плакать.) Мамочка, не надо, ты меня
расстраиваешь. (Анджела берет себя в руки.) Ну вот... вот и хорошо, вот и
хорошо, мамочка. (Пауза.) Знаешь, знаете...
Анджела. Что, детка?
Сильвия. Я... (вздыхает) не знаю, как сказать...
Анджела (с беспокойством). Что случилось?
Сильвия. Просто я... просто я хотела... мне очень жаль, что сегодня
днем я вас огорчила. Я вас очень люблю, я не хотела сказать ничего
плохого, я просто не подумала... Конечно, это эгоистично... но я правда не
хотела вас обидеть. Простите.
Анджела (растроганно, стараясь не выдать своих чувств).
Сильвия...
Сильвия (скрывая смущение). Я... я пойду, мне надо к Энтони.
Приходите поскорей.
Сильвия уходит. Анджела плачет от счастья. Сквозь слезы. слышно:
"Она назвала меня мамочкой... Совсем выросла". Время от времени Генри
тоже приговаривает: "Хорошая девочка, добрая девочка..."
Рыдания становятся тише. Музыка звучит громче. Слышны последние аккорды
финала первого акта оперы. Тихо. Через несколько секунд раздается
посвистывание Майкла. Он разбирает бумаги.
Майкл (задумчиво, сам с собой). Мм... гм... гммм. Мм... Гм...
Гмгмммм. (Снова насвистывает, потом вслух читает свои записи.)
Температура... постоянная, влажность... без изменений... Мгм.
Содержание помещения... отличное. Ни одного тараканьего клеща
Risogliphus taralis или Pimeliaphilus
podopop-podoplopolopopols-popoda-polo-poda-polopo-podapo-lalp-podapolopoph
gus. (Он говорит небрежно, как будто на свете нет ничего обыкновенное
этого вида клещей.) Pimeliaphilus podapolopophagus? Да. Ax вы имеете в
виду Pimeliaphilus podapolopophagus? Пренеприятные существа, я вам скажу,
стоит им проникнуть в лабораторию, от них никакими силами... Да, вот что
такое этот podapolopophagus. Но, слава богу, у нас их нет. Ни единого
podapolopophagus.
Напевает это слово, отбивая ритм руками. Через некоторое время ноги
тоже идут в дело. Ритмический рисунок усложняется. Раздаются шаги
Плэкетта. Майкл оканчивает представление и откашливается.
Дверь из коридора открывается.
Добрый день, сэр Арчибальд.
Плэкетт (устало). Добрый день, Майкл. Извини, что опоздал.
Майкл. Ничего-ничего. Как у вас, все в порядке?
Плэкетт вешает пальто и шляпу, надевает халат,
Плэкетт. Да, да, более или менее. Правда... А что у нас тут?
Майкл. Честно говоря, я еще ничего не начинал. Так только, огляделся.
Те две самочки умерли.
Плэкетт. Значит, все-таки мы ввели слишком много инсектицида.
Майкл. Да. Еще из камеры с нормальными условиями я взял двух самочек и
одного самца. Одна самочка понадобится для извлечения половых феромонов, а
у другой и у самца извлечем corpora cardiaca, чтобы иметь материал для
инъекций. Измельченный corpora cardiaca мы введем ослепленному самцу, и,
если все пройдет нормально, у него восстановится ритм активности. Но
сначала мы испытаем его реакцию на феромоны.
Плэкетт (думая о чем-то своем). Мм.
Майкл. С чего начинать - безразлично?
Плэкетт. Э-э... то есть да, извини. Продолжай.
Майкл. Я думаю, из двух самочек, оставшихся в нормальных условиях, мы
могли бы взять еще одну. Она у нас пойдет в парабиоз с тем самцом,
которого мы на прошлой неделе перевели на постоянное световое воздействие.
Может быть, лучше начать с этого, потом извлечь corpora cardiaca, чтобы
материал для инъекций был готов заранее, потом провести тест на феромоны,
а потом сделать оэзофагеальные инъекции.
Как вы думаете, что нам использовать как суррогат самочки? Вы меня
слышите, сэр Арчибальд?
Плэкетт. А? Извини... Не знаю, что хочешь - бумажку, спичечный коробок,
мне все равно.
Пауза.
Майкл. Сэр Арчибальд, у вас действительно ничего не случилось?
Плэкетт. Да... То есть нет. Вообще, не знаю. Не знаю.
Майкл. Что-нибудь с леди Мери?
Плэкетт. Понимаешь, у нее такой вид, будто она окончательно покорилась
судьбе. В ней появилось что-то почти религиозное.
Майкл. Может быть, теперь...
Плэкетт. Нет-нет. Я уже говорил: сначала надо узнать мнение доктора.
Майкл. Кажется, сегодня должны быть готовы анализы?
Плэкетт. Нет. Сегодня их не будет. Перед обедом как раз звонил доктор.
Он предупредил, что результаты будут только завтра.
Майкл. И больше ничего не сказал?
Плэкетт. Нет... (Пауза.) Ну что, приступим? (Роется в кассетах.)
Что-то меня сегодня тянет на Малера. Послушаем. Ты не возражаешь?
Майкл. Нет, конечно.
Плэкетт. Завтра выбираешь ты. Кстати, ты не забыл принести "Rheingold"?
Майкл. Ох, черт, забыл.
Плэкетт. Ну ничего. И так обойдемся. Если сможешь, принеси ее завтра
вечером, а потом я принесу "Valkirie" и "Zigfried". Может, ты еще
где-нибудь достанешь "Gotterdammerung", и мы устроим несколько вечеров
Вагнера.[*Оперы Вагнера, входящие в цикл "Кольцо Нибелунгов" (1852-1874)]
Майкл. Хорошая программа.
Плэкетт. Но учти, завтра мое настроение может перемениться. Не
исключено, что мне захочется чего-нибудь вроде масонской траурной
музыки.[*Вероятно, имеется в виду оркестровая композиция Моцарта 1785 года
"Масонская траурная музыка].
Майкл (неприятно пораженный шутливостью Плэкетта). Сэр Арчибальд, как
можно!
Плэкетт. Если и шутить нельзя, то что нам остается? (Устало.) Хотя
конечно. Ты прав. Да, ты прав. Ну ладно.
Включается магнитофон. Звучат первые аккорды. Пятой симфонии Малера.
Остается окончательно впасть в уныние.
Музыка становится громче, затем приглушенно звучит из той же симфонии.
Пауза.
Анджела (подавленная многочисленными несчастьями). Мне все равно. Мне
все равно. Мне все равно. Все равно. Мне все равно. Совсем все равно.
Пусть. Пусть приходят. Пусть приходят и забирают меня, мне все равно.
(Кричит.) Слышите, вы? Мне все равно. (Она воет, почти поет.) Мне все
равно-о... (Пауза.) Берите меня. Ну, приходите. Берите.
Берите меня. Только меня! Их нельзя. (Начинает рыдать.) Только не
детей, детей нельзя... (Пауза. Почти шепотом.) Только не детей...
Пауза.
Генри (с нежностью). Анджела?.. Анджела. (Анджела всхлипывает.)
Анджела! Мы же не знаем. Как мы можем знать? (Пауза.)
У нас нет никаких доказательств. Разве мы можем знать, что именно ОНИ
убивают наших детей. Нам нельзя ненавидеть. Ненависть губительна, она
убивает души, это она убьет нас... а не ОНИ. (Анджела выражает сомнение. К
Генри, торопливо.) Я помню, я прекрасно помню, что наши девочки умерли.
Да, мы сами видели это, но, может быть, их никто не убивал, может, ОНИ...
(хватаясь за соломинку)...
может, ОНИ просто нашли наших девочек, больных и бездомных, и... и
решили вернуть их нам. Ведь ОНИ сразу поняли, что девочки умирают, и
хотели, чтобы мы присутствовали при их кончине. Да. Я уверен, это именно
так и было.
Анджела. Как ОНИ могли их найти? ОНИ сами забрали их у нас, когда
девочкам было всего по полгода.
Пауза.
Генри. Э-э... (Стараясь обмануть самого себя.) Да, в самом деле, их
взяли... сначала взяли их, а потом и всех остальных, одного за другим...
Анджела (перебивает). Нет, сначала по двое, потом по трое, по...
Генри (перебивает ее). Да, да, не то чтобы одного за другим, но зато
постепенно, в течение целого года. Если б ОНИ хотели причинить им зло, то
вряд ли стали бы медлить.
Анджела. Гм.
Генри. Если б ОНИ хотели, ОНИ бы просто раздавили нас или... в общем,
что угодно. А ОНИ с нами очень бережны.
