княгини, с бесконечными расспросами, воспоминаниями и
предположениями, длилась до поздней ночи. Здесь странников
накормили обедом, здесь они пили чай. Княгиня вспомнила о бане и
велела ее готовить гостям. Илья в баню ушел с Власом. Дьякон
отказался.
- Где думать о скудельной плоти, - сказал он, - когда душа ноет и
разрывается.
Он, по желанию княгини, подробнее передал о своем горе и о
бегстве из Москвы. Странники пешком и на ямских добрались в
Паншино и, узнав от Клима, что семья княгини в Ярцеве,
направились сюда. Тарантас, в котором они ехали, обломался в
нескольких верстах от Ярцева, и они сюда были подвезены соседними
мужиками. Аврора подсела к дьякону.
- Где же спасенный вами племянник? - спросила она.
- Оставил в Коломне; там в певчих его крестный.
- Вы тоже оттуда родом?
- Нет, я из Серпухова; отец и мать давно померли; но там, в
подгородном селе, брат моей жены держит постоялый, и я до времени
еду к нему. Это - не доезжая Серпухова, за Каширой.
- Ну, пора странникам и на покой, - сказала княгиня, когда
возвратился Илья, Все стали расходиться. Аврора, выйдя в залу,
обратилась к свояку.
- А Базиль? что же вы ничего не говорите о нем? - спросила она. -
Быть не может, вы что-нибудь знаете.
- Где же, сестра, мне знать? - ответил Илья. - Я был схвачен в
самом начале, а пленных держат не в одном месте. Успокойтесь, я
убежден, что Базиль спасен и что вы его скоро увидите.
XXXV
"Нет, он, наверное, что-нибудь знает и держит в тайне от меня и
от всех! - шептал Авроре внутренний голос. - Сестре возвращен
любимый человек, а их ребенку отец. Они вместе, и я не смею им
завидовать. Но я-то, я? Что будет со мной?" Сон бежал от Авроры.
Мысли одна мрачнее другой роились в ее голове. Простясь со всеми,
она вошла в свою комнату, села к окну и задумалась. В доме после
необычной суеты все наконец затихло. В окно глядела теплая ,
безлунная, но светлая ночь. Звезды ярко мерцали на небе. Аврора
набросила на голову платок и вышла в сад. Ее мучило сознание, что
она точно лишняя на свете, что все идет мимо нее, и что она ни в
чем, что совершается вокруг, не принимает и не может принять
близкого участия. Три обстоятельства, бывшие особенно для нее
важными в жизни, пришли ей в голову: смерть матери, разлука с
отцовским домом и отъезд жениха в армию. И против всего этого,
упавшего на нее так нежданно и негаданно, она оказалась
беспомощною . "Да иначе и быть не могло! - рассуждала Аврора,
бродя по саду. - Я, нет сомнения, обречена на одни страдания; так
мне определено скупою и злою судьбой!" Ей вспомнился ее детский
ужас и слезы у гроба матери, ее крики: "Мама, встань, оживи!" Она
представляла себе отца, когда он вез ее и Ксению в институт, и
она, как теперь помнила, почему-то тогда предчувствовала, что
расстается с ним навсегда. Ей вспомнилась до мелочей минувшая
весна, знакомство с Перовским, ее помолвка, последние с ним
свидания и его отъезд из Москвы. "Сколько с тех пор событий!
сколько нового горя! - сказала она себе, глядя с верхней,
садовой, поляны за реку, над которой все еще светился отблеск
московского зарева.
- Он тогда, на прогулке, - мыслила она, - сравнил вечерний вид
Москвы с морем огня, а церкви и колокольни с мачтами пылающих
кораблей... Его сравнение пророчески сбылось..." Аврора
спустилась в нижний сад. Нагибаясь в темноте от нависших знакомых
ветвей, она шла береговою дорожкой. Вверху послышалось ржание
лошади. "Барс, - подумала Аврора, - это отзывается он: я сегодня
в суете не покормила его, и он окликает меня". Ей вспомнился дядя
Петр, его деревенька, верховой конь Коко и поездки с дядей на
охоту. О, как бы она теперь желала видеть дядю! Снизу, сквозь
деревья, проглянул на пригорке очерк дома. В одном из его окон
мерцал слабый свет. "Лампадка в детской, над изголовьем Коли, -
сказала себе Аврора, - все спят, пора и мне". Но ей не хотелось
еще уходить. Ночь была так обаятельно тиха. За рекою паслось "в
ночном" крестьянское стадо. Оттуда, при всяком шорохе на лугу,
доносилось блеяние овец и лай собак. Вспомнив о скамье под
липами, у реки, где в последнее время она так часто сидела, глядя
к стороне Москвы, Аврора направилась туда. "Посижу, еще
притомлюсь, - решила она, - сон придет скорее..." Аврора подошла
к липам. За ними она услышала голоса. "Кто бы это?" - подумала
она, замедлив шаги. За деревьями разговаривали двое. Аврора
узнала их. То были Ксения и ее муж.
- Вот безумие, - говорил Тропинин, - и неужели ты, такая
христианка и нежная, любящая мать, решилась бы?
- Это мне пришло в голову вдруг и неожиданно для меня самой, -
ответила Ксения, - и если бы ты не возвратился, если бы тебя не
стало на свете, клянусь я бросилась бы с этой крутизны, и новым
покойником в нашей семье было бы более...
Лай за рекой заглушил слова Ксении. "Новый покойник в семье! -
вздрогнув, подумала Аврора. - Умер Митя Усов; теперь же это о
ком?" Она, напрягая слух, стояла неподвижно, чувствуя, как холод
бежал по ней, охватывая ее члены.
- Он не был еще женат, - проговорил Тропинин, - но какая роковая,
потрясающая драма; я всегда говорил...
Дружное блеяние испугавшихся чего-то овец помешало Авроре слышать
далее.
- И это ты наверное знаешь? - донеслись до нее опять слова
Ксении.
- Видел списки, а чем завершилось - не мог узнать. Конец,
впрочем, обычный...
- Но неужели этот маршал... без справок, без суда?
Далее, хотя все стихло за рекой, Аврора ничего не слышала.
Ухватясь за сердце, она медленно отошла, поднялась в верхний сад
и без памяти бросилась к дому. Пройдя ощупью в свою комнату, она
упала лицом в подушку, и долго в темной комнате раздавались ее
заглушенные, отчаянные рыдания. "И что я? куда теперь? - мыслила
она. - Ужели обычная колея - траур? явится новый жених, добрый,
обыкновенный человек, и я, кисейная скромная барышня, выйду за
него?.. Прощайте, несбыточные грезы и чувства, прощай, мой
заветный, дорогой!" Давно рассвело. Настало утро. Дом пробудился.
Готовили чай. Комната Авроры не растворялась. Горничная Стеша в
щелку двери видела, что барышня еще не встает, и, полагая, что
она с ночи, по обычаю, долго читала, не решалась ее будить.
- Пусть ее поспит, - сказала Ксения, выйдя с мужем к чаю, -
тяжело ей, бедной...
К чаю в залу вышла и княгиня, "Ильюша возвратился, возвратится и
жених Авроры", - мыслила она и была в духе. Тропинин прочел вслух
из полученных с почты писем и газет последние известия об армии.
Аврора явилась в конце чтения. Ее лицо было бледнее
обыкновенного, губы сжаты, глаза светились решимостью. Это был
уже другой человек. Она слушала, спрашивала, говорила, но ее
глаза были устремлены куда-то вдаль, и она точно не видела и не
слышала окружающих ее. Дьякон рассказал княгине, что
Троице-Сергиевскую лавру отстоял господь. Французы трижды туда
подходили с целью ограбить святыню, и трижды се заслонял густой
туман.
- Наши охраняют путь к Калуге? - спросила Аврора Илью, когда он,
после рассказа дьякона, прочел вслух какое-то письмо.
- Да, - ответил Тропинин. - Наполеон из Москвы посылал к
светлейшему - с переговорами о мире; князь, сказывают, прикинулся
дряхлым, немощным, плакал и говорил: "Видите мои слезы? вся
надежда моя на Наполеона!" - а в конце прибавил: "Впрочем, нечего
думать о мире, война только начинается".
Аврора заботливо помогла сестре убрать чашки. Когда же Ксения с
мужем удалилась на свою половину, а дьякон пошел готовиться в
дальнейший путь, она предложила княгине дочитать вслух начатый
роман "Адель и Теодор" и до вечера, как и весь следующий день,
казалась совершенно спокойною.
- Удивительная Аврора! - сказала Ксения мужу. - Сколько в ней
нравственной силы, как переносит горе! Но что, если бы она все
узнала?
Утром следующего дня дьякон Савва пришел поблагодарить княгиню за
гостеприимство. Его щедро снабдили деньгами и провизией и дали
ему лошадей до Каширы. Оттуда в Серпухов он рассчитывал добраться
с каким-либо попутчиком. Когда его кибитка уже стояла у крыльца,
Аврора, через Ефимовну, позвала его в свою комнату.
- Вы, отец дьякон, будете в Кашире? - спросила она.
- Как же, сударыня, - не миновать.
- Сдайте там на почту эти два письма.
- С удовольствием, - ответил Савва, просматривая надписи на
пакетах, - одно вашему дядюшке, а это... министру? вот к какой
особе!
- Мой жених, Перовский, - сказала Аврора, - питомец этого
министра; Илья Борисович вам, без сомнения, о нем говорил. Граф,
пожалуй, не знает о его судьбе, а мог бы оказать помощь своим
влиянием и связями... притом же... Хлынувшие слезы помешали
Авроре договорить.
- Успокойтесь, сударыня. - произнес Савва, - я бережно сдам на
почту оба письма.
- Не все, не все еще, - проговорила Аврора, отирая слезы, - как
честный человек, скажете ли мне истину на мой вопрос?
- По всей моей совести.
- Вы обо многом говорили по пути с моим зятем; скажите, жив ли
Перовский? Савва смущенно молчал.
- Я вам облегчу вопрос, - произнесла Аврора. - Перовский попал в
плен и внесен в список приговоренных к смерти. Все это я знаю...
ответьте одно: жив ли он или погиб?
- Если вам, сударыня, все известно, - ответил дьякон, - что же я,
малый, скудоумный, могу прибавить к тому? Богом вседержителем
клянусь, ничего более не знаю.
Аврора сидела неподвижно. Слезы бежали по ее лицу.
- Погиб, погиб! - сказала она, подняв глаза на образ. - Все
кончено... остается одно... Дядя невдали от Серпухова, заезжайте
к нему, вручите письмо лично.
- Будьте спокойны.
- Да ответ... попросите дядю скорее ответить.
Прошло около недели. Был конец сентября. Княгиня оправилась и
однажды утром, кликнув Маремьяшу, объявила ей, что теперь, когда
возвратился Илья Борисович и пока еще стоит такая хорошая погода,
ничто более не удержит ее от отъезда в Паншино. Авроре и Ксении
она прибавила, что французы, двинувшись от Москвы, могут,
пожалуй, снова направиться в эту сторону, а потому медлить было
нечего. Сестры не возражали, тем более что решения княгини
обыкновенно были бесповоротны. Начались сборы в путь. Ксения с
прислугой принялась за уборку и укладку вещей. Аврора также
усердно помогала всем в общих хлопотах, возилась с ящиками,
узлами и чемоданами и была, по-видимому, совершенно покойна.
Она зашла как-то в комнату сестры. Был вечер. Ксения, в кофте и
юбке, засучив рукава, мыла на лежанке, в корытце, Колю. Аврора,
присев возле, с любовью смотрела, как раскрасневшаяся, счастливая
сестра мылила и терла мочалкой розовую спинку и смеющееся личико
Коли. Обнаженная, нежная шея сестры, с золотистыми завитками
волос у подобранной на гребень густой косы, точно дымилась от
пара, поднимавшегося с корытца, где весело плескался ее ребенок.
- Вот удивительно, - сказала Ксения, - муж говорит, что Коля
более похож на тебя, чем на меня: такой же черноглазый, красавчик
и ласковый. Теперь черед за тобой... Аврора подняла на сестру
глаза.
- Не понимаешь? - улыбнулась Ксения. - Надо, чтоб твой будущий
сын походил не на тебя, а на меня.
- Ах, Ксаня! за что такая жестокость?
- Но почему же, почему?
Аврора встала, закрыла рукой глаза и молча вышла из комнаты
сестры. В тот же вечер она встретилась с сестрой в полутемном
коридоре. Ксения несла связку каких-то вещей.
- Послушай, Ксаня, - сказала, остановив ее, Аврора, - странные вы
люди: скрываете, а я все знаю...
- Что же ты знаешь? - смущенно спросила Ксения.
- Ну, да уж бог с вами!
Сказав это, Аврора прошла далее в гостиную.
- Дьякон проговорился! - решил Тропинин, когда ему, после ужина,
об этом сказала жена, - вот я его!
- Нет, Ильюша, - ответила Ксения, - сегодня с почты привезли
Авроре какое-то письмо, и она долго над ним у себя сидела.
XXXVI
Накануне отъезда княгини Тропинин навестил соседа-предводителя.
Он ездил к нему с целью поблагодарить его за внимание к княгине и
просить о защите покидаемого ею имения. Аврора также выразила
