дожидался до тех пор, пока армия ваша пришла". Взяв в плен двух вестфальцев
корпуса Жюно, Тучков 3-й препроводил их к Ермолову, которому они объявили,
что у них шестнадцать полков одной кавалерии. Ермолов писал отсюда с
капитаном квартирмейстерской части Ховеном (впоследствии тифлисским военным
губернатором) великому князю Константину Павловичу, следовавшему в колонне
Дохтурова, что надо поспешить к Соловьевой переправе, перейти там реку и,
расположившись на позиции, покровительствовать переправе прочих войск.
Приказав именем Барклая Остерману и Тучкову 1-му подкрепить Тучкова 3-го,
Ермолов направил графа Орлова-Денисова к Заболотью, где он, однако, не мог
бы выдержать натиска неприятеля, если бы вместе с тем не ведено было
командиру Екатеринбургского полка князю Гуриелю занять рощу; во время
нападения неприятеля па графа Орлова-Денисова Гуриель поддерживал его
батальным огнем из рощи.
Получив записку Ермолова, Барклай отвечал: "С богом, начинайте, а я между
тем подъеду". Прибыв вскоре к колонне Тучкова 3-го и найдя, что здесь уже
были приняты все необходимые меры, Барклай дозволил Ермолову распоряжаться
войсками. Между тем неприятель, заняв одну высоту несколькими орудиями,
наносил нам большой вред; Ермолов приказал Желтухину с своими
лейб-гренадерами овладеть этой высотой. Желтухин, не заметив, что высота
весьма крута, повел слишком быстро своих гренадер, которые, будучи весьма
утомлены во время подъема, были опрокинуты неприятелем. Неприятель,
заметив, что этот храбрый полк, здесь сильно потерпевший, намеревается
вновь атаковать высоту, свез свои орудия. Между тем Наполеон навел пять
понтонов, чрез которые французы могли атаковать наши войска с фланга и
тыла; если б Тучков 3-й придвинулся бы ближе к Смоленску, он бы мог быть
отрезан. Все наши войска и артиллерия, благодаря неутомимой деятельности,
энергии и распорядительности Ермолова, но в особенности бездействию Жюно,
достигли благополучно Соловьевой переправы. Барклай, оценив вполне заслуги
Ермолова, поручил ему представить от своего имени рапорт о том князю
Кутузову.
Однажды Барклай приказал Ермолову образовать легкий отряд. Шевич был
назначен начальником отряда, в состав которого вошли и казаки под
начальством генерала Краснова. Хотя атаман Платов был всегда большим
приятелем Ермолова, с которым он находился вместе в ссылке в Костроме в
1800 году, но он написал ему официальную бумагу, в которой спрашивал, давно
ли старшего отдают под команду младшего, как, например, Краснова
относительно Шевича, и притом в чужие войска? Ермолов отвечал ему
официальною же бумагою, в которой находилось, между прочим, следующее: "О
старшинстве Краснова я знаю не более вашего, потому что в вашей канцелярии
не доставлен еще формулярный список этого генерала, недавно к вам
переведенного из Черноморского войска; я вместе с тем вынужден заключить из
слов ваших, что вы почитаете себя лишь союзниками русского государя, но
никак не подданными его". Правитель дел атамана Смирной предлагал ему
возражать Ермолову, но Платов отвечал: "Оставь Ермолова в покое, ты его не
знаешь, он в состоянии сделать с нами то, что приведет наших казаков в
сокрушение, а меня в размышление".
[7] П. П. Коновинцын был в полном смысле слова благородный и неустрашимый
человек, отличавшийся весьма небольшими умственными способностями и еще
меньшими сведениями. Будучи назначен дежурным генералом всех армий, он
вначале посылал бумаги, им получаемые, к Ермолову, прося его класть на них
резолюции. Ермолов исполнил на первый раз его просьбу, но, выведенный из
терпения частыми присылками большого количества бумаг, он возвращал их в
том виде, в каком получал, с адъютантом своим Фонвизиным, который будил
ночью Коновницына и обратно возвращал ему бумаги. Коновницын, прочитав
однажды записку Ермолова, в которой было, между прочим, сказано: "Вы
напрасно домогаетесь сделать из меня вашего секретаря", сказал Фонвизину:
"Алексей Петрович ругается и ворчит". Он приобрел отличного руководителя и
наставника в квартирмейстерском полковнике Говардовском, авторе знаменитого
письма графа Буксгевдена к графу Аракчееву. Этот даровитый штаб-офицер
погиб в Бородинском сражении. Впоследствии Толь совершенно овладел
Коновницыным.
[8] За два дня до моего прихода в село Егорьевское, что на дороге от
Можайска на Медынь, крестьяне ближней волости истребили команду Тептярского
казачьего полка, состоящую из шестидесяти казаков. Они приняли казаков сих
за неприятеля от нечистого произношения ими русского языка. Они же самые
крестьяне напали на отставшую мою телегу, на коей лежал чемодан и больной
гусар Пучков. Пучкова избили и оставили замертво на дороге, телегу
разрубили топорами, но из вещей ничего не взяли, а разорвали их в куски и
разбросали по полю. Вот пример остервенения поселян на врагов отечества и,
вместе с сим, бескорыстия их.
[9] Но не писать слогом объявлений Ростопчина. Это оскорбляет грамотных,
которые видят презрение в том, что им пишут площадным наречием, а известно,
что письменные люди немалое имеют влияние над безграмотными, даже и в
кабаках.
[10] Во время войны 1807 года командир лейб-гренадерского полка Мазовский
носил на груди большой образ св. Николая-чудотворца, из-за которого торчало
множество маленьких образков.
[11] День вступления французской армии в Москву. Но мы о том не знали.
[12] Я всегда сдавал пленных под расписки. Валовая сделана была по
окончании моих поисков, в окрестностях Вязьмы, и подписана юхновским
дворянским предводителем Храповицким.
[13] Покойного Василия Федоровича.
[14] Он отряжен был в Москву для вербования уланов. Волынский уланский полк
находился в западной армии, под командою генерала Тормасова на Волыни.
[15] Вопреки многим, я и тогда полагал полезным истребление Москвы.
Необходимо нужно было открыть россиянам высший предмет их усилиям, оторвать
их от города и обратить к государству.
Слова "Москва взята" заключали в себе какую-то необоримую мысль, что Россия
завоевана, и это могло во многих охладить рвение к защите того, что тогда
только надлежало начинать защищать. Но слова "Москвы нет" пересекли разом
все связи с нею корыстолюбия и заблуждение зреть в ней Россию. Вообще все
хулители сего превосходства мероприятия ценят одну гибель капиталов
московских жителей, а не поэзию подвига, от которого нравственная сила
побежденных вознеслась до героизма победительного народа.
[16] Ныне генерал-маиором в отставке.
[17] Умер генерал-маиором по кавалерии.
[18] Ныне полковником в отставке.
[19] Ныне в отставке.
[20] Ныне в отставке маиором.
[21] Был хорунжим и убит 1813 года, во время преследования неприятеля,
после победы под Лейпцигом.
[22] Ныне прапорщиком Екатеринославского гарнизонного баталиона.
[23] Генерал Бараге-Дельер был губернатором Смоленской губернии и имел
пребывание свое в Вязьме.
[24] Другие уверяли меня, что на сие отважился сам начальник отряда,
проходившего тогда из Смоленска в Москву; он только истребовал от
губернатора позволение действовать против моей партии.
[25] По взятии 22-го октября города Вязьмы генералом Милорадовичем,
адъютант его, Кавалергардского полка поручик (что ныне генерал-адъютант)
Киселев, отыскал в разбросанных бумагах один из циркуляров, рассылаемых
тогда генералом Бараге-Дельером по войскам, в команде его находившимся и
проходившим чрез Смоленскую губернию, и подарил мне оный. В сем циркуляре
описаны были приметы мои и изложено строгое повеление поймать и расстрелять
меня; я долго хранил его как лучший аттестат действий моих под Вязьмою, но,
к сожалению, затерял его в походе 1813 и 1814 годов.
[26] Я вначале намерен был каждому из них поручить в командование по
полусотне человек в поголовном ополчении, но они на это сказали: "Когда-то
еще бог приведет им подраться, а здесь мы всегда на тычку!" Как жаль, что в
походах я затерял записку с именами сих почтенных воинов!
[27] Так называется и искони называлась долина в трех верстах от Городища.
[28] А ныне и владетель оного.
[29] Ныне один из важнейших генералов бельгийской армии и, кажется, не
главнокомандующий ли?
[30] Пагубная страсть! (фр.)
[31] В то время некоторые гусарские полки были вооружены пиками с
флюгерами, как уланы. Из числа сих полков был и Ахтырский.
[32] Примите, государь мой, вещи, столь для вас драгоценные. Пусть они,
напоминая о милом предмете, вместе с тем докажут вам, что храбрость и
несчастье так же уважаемы в России, как и в других землях. Денис Давыдов,
партизан (фр.).
[33] В описаниях знаменитого Тарутинского сражения многие обстоятельства,
предшествовавшие сражению и во время самого боя, выпущены из виду военными
писателями. Главная квартира Кутузова находилась, как известно, в
Леташевке, а Ермолов с Платовым квартировали в расстоянии одной версты от
этого села. Генерал Шепелев дал 4-го числа большой обед, все
присутствовавшие были очень веселы, и Николай Иванович Депрерадович
пустился даже плясать. Возвращаясь в девятом часу вечера в свою деревушку,
Ермолов получил чрез ординарца князя Кутузова, офицера Кавалергардского
полка, письменное приказание собрать к следующему утру всю армию для
наступления против неприятеля. Ермолов спросил ординарца, почему это
приказание доставлено ему так поздно, на что он отозвался незнанием, где
находился начальник главного штаба. Ермолов, прибыв тотчас в Леташевку,
доложил князю, что, по случаю позднего доставления приказания его
светлости, армию невозможно собрать в столь короткое время. Князь очень
рассердился и приказал собрать все войска к 6-му числу вечером; вопреки
уверениям генерала Михайловского-Данилевского, князь до того времени и не
выезжал из Леташевки. В назначенный вечер, когда уже стало смеркаться,
князь прибыл в Тарутино. Беннигсену, предложившему весь план атаки, была
поручена вся колонна, которая была направлена в обход; в этой колонне
находился и 2-й корпус. Кутузов со свитой, в числе которой находились
Раевский и Ермолов, оставался близ гвардии; князь говорил при этом: "Вот
просят наступления, предлагают разные проекты, а чуть приступишь к делу,
ничего не готово, и предупрежденный неприятель, приняв свои меры,
заблаговременно отступает". Ермолов, понимая, что эти слова относятся к
нему, толкнул коленом Раевского, которому сказал: "Он на мой счет
забавляется". Когда стали раздаваться пушечные выстрелы, Ермолов сказал
князю: "Время не упущено, неприятель не ушел, теперь, ваша светлость, нам
надлежит с своей стороны дружно наступать, потому что гвардия отсюда и дыма
не увидит". Кутузов скомандовал наступление, но чрез каждые сто шагов
войска останавливались почти на три четверти часа; князь, видимо, избегал
участия в сражении. Место убитого ядром Багговута заступил мужественный
принц Евгений Виртембергокий, который стал у головного полка. Ермолов
послал сказать через капитана квартирмейстерской части Ховена графу
Остерману, чтобы он следовал с своим корпусом быстрее. Остерман выслал к
назначенному месту лишь полковые знамена при ста рядовых. Беннигсен, выведя
войска к месту боя, вернулся назад; если б князь Кутузов сделал с своей
стороны решительное наступление, отряд Мюрата был бы весь истреблен.
Фельдмаршал, окруженный многими генералами, ехавшими верхом, возвратился
вечером в коляске в Леташевку. Он сказал в это время Ермолову: "Голубчик,
неприятель понес большую потерю, им оставлено много орудий в лесу".
Кутузов, не расспросив о ходе дела у главного виновника победы Беннигсена,
послал государю донесение, в котором вместо девятнадцати орудий, взятых у
неприятеля, показано было тридцать восемь. С этого времени вражда между
Беннигсеном и Кутузовым достигла крайних размеров и уже никогда не
прекращалась.
[34] Отряд сей состоял из одного баталиона 19-го егерского полка, двух
баталионов Полоцкого пехотного полка, двух баталионов Вильманстрандского
