носках, неся заляпанные грязью башмаки в руках. Здорово, Питер! пропели
они оба, и Кристиан, нагнувшись поближе посмотреть, заметил, какая
представительная у Питера писька, с розовым набалдашником, а яйца тугие,
точно нектарины. А что, добавил он, если б он не был нами? Нам можно,
сказал Адам, раздеваясь перед душем. Давай вымоем из ушей глину и, как
сможем, отскребем колени. Мама говорит, что ее не следует приглашать, если
нам надо что-то сделать одним. Папа называет это пускать мышку рысью и
говорит, что сейчас это и вполовину не так хорошо, как будет. Под душ
вместе пойдем, jo? Так дружелюбнее.
LE MONTGOLFIER A VAPEUR JULES VERNE(6)
- Ты бы, спросил Кварк, жуя яблоко, не взглянул вот на это?
- Еще одна распечатка, ответил Конский Каштан(7), читая вслух. ХИЗКИЙЯ
НАБЛ ВОЗД ШАР КАЛОХОРТ КОСТ УНЦ ОТН МИНИМ ВОСПР ПОЛЯ В ОТН ЭЛЕМЕНТАРНОЙ
ПРОПОЗИЦИИ
ВИТГЕНШТЕЙНА БЕЗНАДЕЖНО НЕПРАВ ОБЪЯСН ВОСПРО ГЛАЗА МУЖЕСТВА СИНЕРГИИ.
- Скомкай и выкинь, за борт.
- Расмус учится. Тут сказали бы, но мы же видим совсем не так, - и были
бы правы.
- Может, у Джеремайаса научится, как за углы заглядывать, и как в
темноте видеть, и как глаза на затылке себе отрастить.
БАДЕДРАГТ
Удавка - это вообще-то галстук, но во Франции удавка - это купальный
костюм, столь ничтожный, крохотный и минимальный, что седалище его
прикрывает какую-то часть вашего зада, а чашеобразный изгиб спереди c
классной тоненькой подкладкой - для бейцал и вафли, фирма, напрочь
дорогущий, но папин подарок, поскольку Адам алчно о нем заговаривал, сизый
с оранжевой резинкой, вручен в машине, когда они с Папой ехали окунуться в
закрытый бассейн с подогревом, куда давно обещалось его свозить, несмотря
на мамины сомнения, пустят ли его туда по возрасту. Но с толку сбивало то,
что у Папы в оздоровительном клубе никто вообще ничего не носит, даже в
бутылочно-зеленом бассейне с подогревом и стеклянной крышей сверху, и
незнакомые люди беседуют, отмокают, плавают и сидят на бортике.
Нам незнакомые не нравятся, правда? говорил Папа, зная, что Адам в
людях ценит хорошее знакомство, или же ничего не выйдет. Поэтому сохраняй
самообладание, мы с тобой - вместе, и хотя я могу заговаривать с тем или
иным приятелем, пока мы там, я - твой друг. Одежду сложишь в мою корзину.
Скоро сможешь надеть свои скандальные французские cache-sexe(8). Нам всем
хочется тебя в них увидеть, да и Питеру тоже такие можно будет достать,
если он проявит интерес или найдется его размер. И вот они все - с голой
задницей, грозной эрекцией, на трамплине, что слишком высоко, и волосатые
мужчины, и пузатые, и два подростка, похожие на шведов. Однако, это совсем
не эротично, повсюду - незнакомцы, все это было бы сплошной неловкостью,
если не считать того, что сначала они с Папой обмывались в душе, вместе, и
Папа сидел с ним на краю бассейна после заплыва: Папа - взад и вперед по
всей длине, Адам - с ним рядом только там, где мельче, папина рука на
плече. Жалеет ли он, что пришел, - когда столько намекал, напрашивался?
Ну, нет, не жалею, но я не этого ожидал. Тут как-то шумно, и вода пополам
с хлоркой, должно быть, и люди, наверное, в конце концов, лучше в одежде
выглядят. А Папа говорил, что он имел в виду, что в чем мама родила
поджарые загорелые скауты и ровесники лучше смотрятся, а не банкиры и
торговцы недвижимостью. А Адам сказал, что Папа в чем мама родила хорошо
выглядит, и сколько же ему лет? Двадцать девять. Я зачал тебя, когда мне
было семнадцать, и зачинать тебя было восхитительно прекрасно, да и Питера
тоже. Кстати, о Питере: его надо забрать с его занятий по завязыванию
узлов или плетению из собачьей шерсти, или чем там они занимаются, и они
все вместе поедут ужинать, Мама сегодня заседает в комитете, а Питер, без
сомнения, есть будет наоборот, надев фригийский колпак, который отцы
разрешают, а матери нет, - от бананового сплита к пицце с анчоусами и
оливками. Мы на тебя в твоих французских трусиках полюбуемся, как только
до дому доберемся.
СОВЕЩАНИЕ
- В действительности, сказала фру Оверсков, мне кажется, комиксы - от
лютеранского синода. Несмотря на всю свою графическую недвусмысленность,
они подозрительно предостерегающи.
- Весь опыт побуждаем моралью.
- Питер их читает Джеремайасу, а тот оспаривает и исправляет слова, о
которых потом у меня спрашивает. Я не подслушиваю. У детей голоса в десять
раз громче, чем у взрослых. Их, наверное, и шведам слышно.
СЕВЕРНЫЙ ЛУГ С ДИКИМИ ЦВЕТАМИ
Между Птицами Израиля и Spejderliv на нижней полке - Fjallflora. Э-эй!
Кристиан на луговом склоне - Питеру к березам на горизонте вдоль ручейков,
поросших дикой яркости осокой, что кажется нарисованной, и Адаму возле
валунов, затянутых иззелена-золотыми лишайниками с серебристыми бушпритами
побегов, небо - полуденно голубое, все они достаточно далеко друг от
друга, чтобы голоса доносились поло, но хорошо видны друг другу.
Неухоженные летние волосы Кристиана буйны и по-шетландски лезут в
глаза, в уши, каштаново-смуглый нос шелушится после недели в походе, Хьюго
и стайка веснушчатых костлявых щенков, полуспятивших от геологии где-то
внизу у подножья, а остальные спортивно ориентируются на местности и
носятся туда-сюда, словно бекасы. Кристиан подает сигнал: стойте, где
стоите, - расстегиваясь. Зачем?
Смотрите.
Тетеревиная осока взъерошена ветерком. Кристиан рассупонивается.
Трреск. Ullvide.
Адам в поисках мышиных гнезд и муравьиных царств и, быть может, -
pysslinger величиной с большой палец, не обращая внимание на предсказуемую
непредсказуемость Кристиана, который, тем не менее, расстегнул ремень,
пока Питер тем временем стягивал свои короткие синие брючки одной рукой, а
другой размахивал кепчонкой, Питер в толстых белых носках, съехавших
кучкой на лодыжки, стоит посреди ивняка и исландских лютиков, O jo!
Что делать-то? просемафорил Адам, когда увидел, что Кристиан почти
совсем нагишом, а стащив через голову рубашку, и вовсе оголился, а Питер
пытается снять свои синенькие штанишки и белье прямо через походные
башмаки и не может.
Бледно-желтая бабочка.
Одежда, сообщил Адам муравьям, - для того, чтобы вещи носить. Поднеся
ладони рупором, он позвал Кристиана, писавшего золотой аркой, чтоб тот
засвидетельствовал, как Питер не знает, что ему делать со штанами и
ботинками.
Его собственные брюки содержали фляжку, швейцарский складной нож
армейского образца, компас и бандану, обмотанную вокруг ремня, не говоря
уже обо всяких сокровищах в карманах. Гологрудый, он направился к
Кристиану.
Сладкий воздух, с ароматом луга.
Питер волочил за собой башмаки, одежду и ранец, роняя то носок, то
трусики, и нагибаясь за ними. Эльф перетаскивает пожитки.
Треугольник, промолвил Кристиан. Если мы сохраним это расстояние, то
сможем таким треугольником передвигаться по всему лугу. Любой угол может
пойти, а остальные - за ним. У Кристиана вафля встала, сказал Питер, а
зачем треугольником?
- Это потому, что я тебя люблю, наверное, знаешь?
Бабочки.
Питер задумался, почесывая колено. Мошкара. Я люблю Адама, сказал
Питер, правда, Адам?
СОВЕЩАНИЕ
- Не спать с ним невозможно, сказал Расмус. Он никогда не видел пижаму
и тщательно и молча наблюдал, как я покупаю ему две пары, пока не сказал,
что носить их не станет. Когда же я уговорил его надеть, он на нее смотрел
все время так, будто я заставил его носить платье. Как бы то ни было,
пижаму он снял, только мы стали укладываться. Сказал, что не хочет, чтобы
она мялась.
- Тебе же все это нравится, разве не так? спросила фру Оверсков. Мне
тоже.
ГОДНАТБЕСЁГ
Папа ухмылялся. Можно в гости? Мама пишет, чтобы успеть к сроку. Не
читать сказочку на сон грядущий, нет, а ради дружбы в такой пасмурный
вечер, с тучами из Лапландии, в теплой комнатке, полной сыновей. В своем
пестром коротком кимоно с болтающимся малиновым поясом и трусиках только
что из сушилки, волосы влажные.
Что они читают? А Питер может пускать свою мышку рысью лишь столько-то
раз в день, уж такова природа.
- Но, сказал Адам, уступая кусок своей постели и обхватив Папу руками
за плечи, как называется, когда ни остановиться, и ни начать? Не дразнись,
сказал Питер, катапультируясь, чтобы проскакать галопом по папиным ляжкам,
балансируя, точно гимнаст, и раскачиваясь. Расскажи нам еще раз, как Фрэнк
Ллойд Райт(9)
протекает, а Ле Корбюзье(10) трескается и разваливается на кусочки, а
Роджерса и Пиано(11) нужно постоянно подкрашивать, как мост Золотые
Ворота, а стеклянные небоскребы Миса(12) должны мыть сверху донизу люди на
веревке. Адам и Кристиан своих мышек тоже рысью пускают.
- Если б Адам дал ему немного места на Папе, Питер по Папе мог бы
пройтись, осторожно - от колен до плеч, и не тяни меня за лодыжки. Папа
сказал, что подержит его за лодыжки и направит, куда нужно, а с таза на
ребра переступай полегче. Маленькими шажками. А вы знаете, что оба
родились с эрекциями? Нянечки хихикали. Врач сказал, что это довольно
обычное дело, природа там и тогда испытывает одну из своих систем. Легче,
легче.
- Чувствуешь сердце под моей правой ногой. Сквозь волосы.
Плечи. Смотрит вниз, Папа смотрит вверх. Спай мошонки Питера походил на
рубец афинской бутылочки для масла, шестого века. Оливковое масло атлета с
ароматом укропа, бутылочка в форме того, на что я сейчас уставился,
беспомощно, ящерка маленького мальчика и пара яичек. У Питера они подают
большие надежды.
- Свен и Расмус в нашем скаутском отряде много всего про греков знают.
И сами на греков похожи. У Расмуса уже большой, как у Папы. Они со Свеном
лучшие друзья, они друг в друга влюблены. Ничего себе не позволяют,
знаешь, потому что говорят, что контролировать себя - хорошее свойство
характера. Поэтому они ведут себя прилично, по крайней мере - говорят, что
ведут себя прилично. Им бы с Питером познакомиться - краснеть тогда неделю
будут.
Папа сказал, что знает отца и тетю Расмуса.
Питер, размахнувшись одной ногой и крутнувшись на другой, спрыгнул на
пол, спружинив. На коленях, уперев локти в постель, засунув голову Адаму
между ног, а тот тем временем снова полез обниматься одной рукой, в то же
время стаскивая все ниже и ниже пижамные штаны, чтобы быть Ариэлем, пока
Папа говорил, что Питер - милый эльф, помогая ему стянуть куртку, однако,
Адам - Ариэль из Шекспира, или Черубино из Моцарта, Ариэль Гуннара Рунга в
Брандес-Центре, оттянул большим пальцем резинку папиных плавок,
комментируя, что волосы, которые, точно коврик у двери, лежат на груди и
спускаются по всей середине, и закручиваются вокруг пупка, заходят и вот в
этот кустарник, вот тут, у тебя в трусах, а я лыс как младенец, от самых
бровей к югу. У Адама пушок кое-какой прорастает. Ну как я могу верх
пижамы сбросить, если Адам меня ногами, как ножницами, обхватил? Он,
правда, тоже с себя штаны не может снять. У него тоже рубчик есть.
- Если этот клубок из жуликов распутать, сказал Папа, то они могли бы
депижамироваться и быть поприветливее друг к другу, больше датскости,
выпутывая руки из рукавов кимоно.
- Есть один рассказ, сказал Папа, изумленно уставившись на Адама,
который одними глазами испрашивал дозволения освободить его от плавок, в
котором старший брат скрывает свою любовь к младшему тем, что дразнит и
мучает его, поскольку он дорос уже до той стадии, когда его нежность и то,
что он уже так долго маринуется в своем тестостероне, сталкиваются друг с
другом, и он начинает замечать девочек и подкачивать мускулатуру, и в
трусиках у него заводятся волосы, и похоть, тщеславие и любовь уже
полностью поработили его. Вот все это и происходит в рассказ.
- Кто его написал? спросил Адам.
- Тебя это не касается. Младший братишка несчастен. Его ненавидят и
презирают.
Он совсем ничего не понимает, поскольку они с братом ведь были лучшими
друзьями.
Рассказ, тем не менее, очень мудр, и у Старшего Брата достаточно мозгов
