Борджигинов, осиротевшего в девятилетнем возрасте. Во второй половине XII
в. Тэмуджину, благодаря искусной дипломатии и организаторскому таланту,
удалось создать сначала небольшую орду, а затем объединить всю Великую
степь до Урала и примирить покоренные силой оружия племена со своей властью
настолько, что они участвовали в далеких походах наравне с монголами.
Направленность их доминанты была подсказана необходимостью реагировать на
чрезвычайно тяжелую и все время осложнявшуюся обстановку. Китайцы и
среднеазиатские мусульмане вели себя по отношению к тюркам и монголам так
же, как североамериканские колонисты - по отношению к индейцам. Китайцы и
мусульмане систематически нападали на кочевников с целью их физического
истребления, причем щадили только малых детей, продаваемых ими в
рабство[13], Поэтому у кочевников, руководствовавшихся родовыми категориями
кровной мести и коллективной ответственности, была безотчетная, но
осознанная потребность в войне против агрессоров.
Объединенная Тэмуджином степь оказалась достаточно сильной для того, чтобы,
ответив ударом на удар, разгромить своих извечных противников, и, что
особенно примечательно, христиане и язычники действовали рука об руку.
Дальнейшие походы наследников Чингиса вызывались исключительно враждебными
актами со стороны китайской национальной империи Сун, "осколков" разбитых
хорезмийцев Джелал-ад-дина, русских князей, принявших сторону кыпчаков
(половцев), и венгров, истребивших монгольское посольство. Часть
захваченных земель монголы удержали благодаря тому, что среди местного
населения обнаружились группы, считавшие союз с монгольскими ханами
спасительным для себя. Таковыми были в Передней Азии армяне, испытывавшие
давление мусульман, а в России - Александр Невский, отстаивавший Русскую
землю от католиков (шведы, немцы и их союзники -литовцы). Огромная
территория с разнообразным населением не могла составить единого целого и
распалась на несколько государств, в которых местное население постепенно
ассимилировало небольшие отряды монгольских завоевателей, создав новые
этносы с разным социальным строем и разной культурой: золотоордынские
татары, т.е. поволжское городское, разумеется, разноплеменное население,
объединенное лояльностью к ханам Чингисидам; степные ногаи на Яике и
восточные кочевники, объединенные в казахские племенные союзы (джуты);
узбеки, ойраты, буряты и остатки халха-монголов и баргутов.
Приведенный пример возникновения этнической системы нагляден потому, что он
прост. Жестокая засуха Х в. на столетие обесплодила Великую степь,
заселенную заново при последовавшем в XI в. увлажнении аридной зоны.
Процесс реадаптации повел к увеличению населения степи, но не к интеграции
его. Только пассионарный толчок сплотил разрозненные племена приморской
тайги и забайкальских степей в два могучих творческих этноса: чжурчжэней -
на востоке и монголов - в Забайкалье. Интеграция прошла относительно легко,
так как возникла она на основе гомеостатического состояния первичных
этнических субстратов. Сопротивлялись расширению новых этносов главным
образом иноземцы. Несмотря на огромный перевес в численности и технике, они
были разгромлены. Это, конечно, не значит, что победа монголов была
предрешена, ибо ацтеки и зулусы в аналогичной ситуации потерпели поражение.
Монголы просто сумели использовать шанс на победу, но это уже не этногенез,
а политическая история.
Несколько более сложен случай, когда пассионарный толчок затрагивает
субстраты, находящиеся не в статическом, а в динамическом состоянии, уже
миновавшие начальные фазы этногенеза. Эта ситуация имела место в 1 в. н.э.,
когда в пределах Римской империи, на стыке эллинского, древнееврейского и
сирийского этносов, возникла популяция, равно близкая и равно чуждая всем
вышеперечисленным. Это была христианская община, которая "отдавала кесарево
кесареви", не отличала в своей среде эллина от иудея и была ненавидима
всеми окружавшими ее, потому что ее этническая доминанта была им чужда и
непонятна.
Из крохотной христианской общины I в. вырос сначала этнос, а потом и
огромный суперэтнос с культурой, которую мы называем византийской. Механизм
складывания христианского этноса внешне отличен от рассмотренных выше, но
по сути дела им идентичен[14]. Проповедники и мученики, апологеты и
созерцатели вели себя так же, как Роланд, погибший в Ронсевальском ущелье,
Леонид Спартанский в Фермопилах, Кит-бука нойон, захваченный в плен
мамлюками, и многие другие витязя. И хотя конкретные поступки первых
христиан отличались от поступков рыцарей и воинов, доминанта их поведения,
его психологический рисунок принципиально были одинаковы, да и результаты
были те же: создание нового коллектива людей с оригинальной культурой, т.е.
нового этноса, который триста лет спустя, поддержав прокаженного тирана и
убийцу Константина, доставил ему победу и диадему, удовлетворившись только
предоставлением себе права на легальное существование. И тогда, с 313 г.,
новый этнос "христиане-ромеи" стал фактом всемирно-исторического значения.
ПОДЪЕМ ПАССИОНАРНОСТИ
Фаза подъема этногенеза всегда связана с экспансией, подобно тому как
расширяется нагретый газ. Византийские христиане - не исключение. Но не
воины и купцы, а монахи-проповедники вынесли за пределы родной страны свою
несокрушимую энергичность. Египетские отшельники уже в III в. покидали
Фиваиду и шли проповедовать на запад, через языческий Рим и друидическую
Британию, на зеленый остров Эрин, жители которого никогда не знали римского
произвола и цивилизации.
В V в. в Ирландии возникла самостоятельная христианская церковь,
категорически не признававшая ни римского папы, ни западного церковного
календаря, ибо их традиция была принесена с Востока, где возникло новое
образование - Византия.
Византийский этнос не имел предков. Это, конечно, не означает, что люди,
его составлявшие, не произошли от питекантропов, но этнос не поголовье
людей, а динамическая система, возникающая в историческом времени, при
наличии пассионарного толчка как необходимого компонента при; пусковом
моменте этногенеза, процесса, ломающего старую культуру.
В Средиземноморье в древности существовала единая эллинистическая культура,
включившая в себя в процессе развития Лациум и финикийские города. В
этническом аспекте она напоминает западноевропейскую, потому что основное
эллинское ядро не исчерпывает всех вариантов разносторонней эллинистической
культуры. Конечно, Рим, Карфаген, Пелла имели свои локальные особенности и
представляли собой самостоятельные этносы, но в суперэтническом смысле
входили в широкий круг эллинистической культуры. Впрочем, это не ново, но
для нас важно как отправная точка. Римское господство способствовало
этнической нивеляции, а уравнение греческого языка с латинским привело к
тому, что почти все население Средиземноморья слилось в один этнос.
Но в I в. н.э. в Римской империи появились новые люди, образовавшие в
последующие два века новую целостность. Уже в начале своего появления они
противопоставили себя "языцам", т.е. всем остальным, и действительно
выделились из их числа, конечно, не по анатомическим или физиологическим
признакам, но по характеру поведения. Впрочем, он был также чужд иудеям,
которые, отнюдь не сливаясь с римлянами и греками, гонениям за веру не
подвергались[15].
Члены христианских общин составили ядро "византийского" этноса, а каким
образом это им удалось, мы сейчас увидим.
В 330 г. император Константин перенес столицу в маленький город Византию и
превратил ее в роскошный Константинополь. Туда стекались пассионарии
отовсюду. Много готов осело во Фракии под предлогом службы в войсках.
Славяне прорвали Дунайскую линию укреплений и заселили Балканский
полуостров, включая Пелопоннес. Сирийцы распространились от долины реки По
до излучины Хуанхэ. К VI в. создался разноплеменный и разноязычный, но
монолитный этнос, который мы условно именуем византийским. Греческий язык -
наследие древности - был только государственным и общепонятным, а дома все
говорили на родных языках. Очень быстро этот "византийский" этнос стал
суперэтносом, так как его обаянию покорились армяне и грузины, исавры и
славяне, аланы и крымские готы.
История Византии трактовалась либо как продолжение истории Римской империи
(Гиббон), либо как создание христианского "Греческого царства"
(Ф.И.Успенский), либо как восточноевропейский вариант феодальной формации.
Все эти аспекты освещали разные стороны византийской истории, но проблема
оригинальности византийской культуры осталась нерешенной. Наша точка зрения
также не претендует на универсальность, но она заполняет лакуну в
этнической истории Европы.
Будем называть "Византией" явление, возникшее вследствие пассионарного
толчка I-II вв. в Палестине, Сирии и Малой Азии, оформившееся как Церковь,
со всеми ее отклонениями и течениями, и обретшее стереотип взаимоотношений
со светскими властями. Эта целостность была значительно шире границ
Восточной Римской империи и пережила ее на много веков. Можно возражать
против названия, но не стоит, потому что оно удобопонятно и исчерпывает
проблему в той постановке вопроса, которая для дальнейших рассуждений
конструктивна.
ВТОРОЙ РИМ ИЛИ АНТИРИМ?
Если бы мы описывали нисходящую ветвь кривой этногенеза, задача была бы
легка. Мы устанавливали бы прогрессирующее упрощение этносоциальной
системы, снижение ее резистентности и инфильтрацию инородных элементов. Но
когда нам
предстоит описать ветвь восходящую, то это куда сложнее. При растущей
пассионарности доминанту находят не сразу. Возникает несколько направлений
развития, борющихся друг с другом ожесточеннее, нежели со своим
естественным противником - уходящей традицией умирающего суперэтноса.
Однако несмотря на это все соперничающие системы по отношению к прежней
действуют одинаково, даже если берутся ее защищать. Юлиан Отступник
попробовал произвести реставрацию римской веры... и заменил Христа Митрой.
А ведь митраизм был для римлян религией столь же чуждой, как и
христианство, и проникли в Рим эти религии одновременно - при Нероне, и
адептами митраизма были не римские нобили, а иллирийские солдатские
императоры, и посвящение в мигреумах принимали главным образом легионеры,
оторвавшиеся от своих домов и родни, а чаще - иноземцы. Даже если бы Юлиан
победил и искоренил христианство, то он укрепил бы не потомство бога
Квирина и волчицы, а систему, которую правильнее было бы понять как
Антирим, только иного фасона, чем тот, который создали христианские общины.
Деятельность этих общин протекала в течение трех веков незаметно, исподволь
объединяя пассионарные элементы, выпадавшие из ветхой системы, не дававшей
выхода буйной страсти к творчеству. Христианские общины были самыми
пассионарными консорциями в империи.Но так как Римская империя представляла
собой единую культурно-социальную политическую целостность, даже при
административном размежевании на "Восток" и "Запад", то в ней, естественно,
сосуществовали и пассионарные, и субпассионарные региональные популяции,
обменивавшиеся друг с другом энтропией и негэнтропией. Иначе говоря,
носители традиций античного упадка нравов жили бок о бок с буйными
мифотворцами, зачинателями новых традиций. Территориальное разделение было
бы для них благом, но деваться было некуда, ибо Рим так обижал окрестные
этносы, что те возненавидели любых римлян. Поэтому-то процесс вытеснения
одного этноса (римского) другим (византийским) проходил по всей территории
Римской империи и был столь мучителен. И поэтому же можно только условно
предложить ту или иную дату в качестве "начала" нового процесса этногенеза
и первой фазы его становления.
В середине I в. н.э. проповеди апостола Павла положили начало консорциям,
еще не выделившим себя из исходных этнических субстратов, однако римляне
уже видели в них нечто целостное, хотя воспринимали это как разновидность
иудаизма.
В середине II в. благодаря деятельности Юстина Философа христиане
