аудитории и тем совершенствовать свой талант. Властолюбие стимулирует
активность политических деятелей, подчас необходимую для государственных
решений. Жадность ведет к накоплению материальных ценностей и т.д. Ведь все
эти чувства - модусы пассионарности, свойственной почти всем людям, но в
чрезвычайно разных дозах. Пассионарность может проявляться в самых
различных чертах характера, с равной легкостью порождая подвиги и
преступления, созидание, благо и зло, но не оставляя места бездействию и
спокойному равнодушию.
Столь же категорично высказывался и Гегель в своих лекциях по философии
истории: "Мы утверждаем, что вообще ничто не осуществлялось без интереса
тех, которые участвовали своей деятельностью, и так как мы называем интерес
страстью, поскольку индивидуальность, отодвигая на задний план все другие
интересы и цели, которые также имеются и могут быть у этой
индивидуальности, целиком отдается предмету, сосредоточивает на этой цели
все свои силы и потребности, - то мы должны вообще сказать, что ничто
великое в мире не совершается без страсти"[9].
В цитированном описании социопсихологического механизма, несмотря на всю
его красочность, есть немаловажный дефект. Гегель сводит страсть к
"интересу", а под этим словом в XIX в. понималось стремление к приобретению
материальных благ, что заранее исключает возможность самопожертвования. И
не случайно, что некоторые последователи Гегеля стали исключать из мотивов
поведения исторических персон искренность и бескорыстную жертвенность ради
предмета своей страсти. Такая вульгаризация, к сожалению, ставшая общим
заблуждением, вытекает из нечеткости формулировки немецкого философа.
Но классики марксизма преодолели этот рубеж. В ответ на воинствующую
банальность филистеров, усмотревших во всех поступках людей только
бескрылый эгоизм, они выдвинули концепцию опосредованной
детерминированности, оставляющей место разнообразию проявлений человеческой
психики.
Вспомним еще раз, что писал Ф. Энгельс в письме к И. Блоху от 21-22
сентября 1890 г.: "согласно материалистическому пониманию истории в
историческом процессе определяющим моментом в конечном счете является
производство и воспроизводство действительной жизни. Ни я, ни Маркс
большего никогда не утверждали. Если же кто-нибудь искажает это положение в
том смысле, что экономический момент является будто единственно
определяющим моментом, то он превращает это утверждение в ничего не
говорящую, абстрактную, бессмысленную фразу"[10]. Да, идеи - это огни в
ночи, манящие к новым и новым свершениям, а не вериги, сковывающие движения
и творчество. Уважение к предшественникам состоит в том, чтобы продолжить
их подвиг, а не забывать о том, что они сделали и для чего.
XXII. Образы пассионариев
НАПОЛЕОН
Поручик артиллерии Наполеон Бонапарт в молодости был беден и мечтал о
карьере. Это банально, и потому понятно. Благодаря личным связям с
Огюстеном Робеспьером он был произведен в капитаны, после чего взял Тулон
и, став в результате этого генералом, в октябре 1795 г. подавил мятеж
роялистов в Париже. Карьера его была сделана, но богатства она ему не
принесла, равно как и брак с красавицей Жозефиной Богарне. Однако уже
итальянская кампания сделала Бонапарта богачом. Так что остальную жизнь он
мог бы прожить не трудясь. Но что-то потянуло его в Египет, а потом
толкнуло на стремительный риск 18-го брюмера. Что? Властолюбие, и ничто
иное! А когда он стал императором французов, разве он успокоился? Нет, он
принял на себя непомерную тяжесть войн, дипломатии, законодательной работы
и даже предприятий, которые отнюдь не диктовались истинными интересами
французской буржуазии, вроде испанской войны и похода на Москву.
Конечно, Наполеон всякий раз по-разному объяснял мотивы своих поступков, но
действительным источником их была неуемная жажда деятельности, не
оставившая его даже на острове Св. Елены, где он написал свои мемуары
только потому, что не мог находиться без дела. Для современников стимул
деятельности Наполеона оставался загадкой. И недаром парижские буржуа
приветствовали русскую армию, вступавшую в Париж в 1814 г., возгласами: "Мы
не хотим войны, мы хотим торговать".
И действительно, король-буржуа Луи Филипп, выполнявший социальный заказ
растущего французского капитализма, прекратил ставшую традицией войну с
Англией и перенес
деятельность своих воинственных подданных в Алжир, ибо это было выгоднее,
безопаснее и не затрагивало большинства французов, желавших мира и покоя.
Но почему Наполеон после Амьенского мира не поступил так же? Поскольку он
был не Луи Филипп, то парижские лавочники не могли ему ничего приказать.
Они только удивлялись, зачем император вечно стремится воевать. Точно так
же Александра Македонского не понимали даже его "друзья", как называли
ближайших сподвижников царя-завоевателя.
АЛЕКСАНДР МАКЕДОНСКИЙ
Александр Македонский имел по праву рождения все, что нужно человеку: пищу,
дом, развлечения и даже беседы с Аристотелем. И тем не менее он бросился на
Беотию, Иллирию и Фракию только потому, что те не хотели помогать ему в
войне с Персией, в то время как он якобы желал отомстить за разрушения,
нанесенные персами во время греко-персидских войн, о которых успели забыть
сами греки[11]. А потом, после победы над персами, он напал на Среднюю Азию
и Индию, причем бессмысленность последней войны возмутила самих македонян.
После блестящей победы над Пором "те, кто посмирнее, только оплакивали свою
участь, но другие твердо заявляли, что они не пойдут за Александром..."
(Арршш. V. 26). Наконец, Кен, сын Полемократа, набрался смелости и сказал:
"Ты видишь сам, сколько македонцев и эллинов ушло с тобой и сколько
осталось. Эллины, поселенные в основанных тобой городах, и те остались не
совсем добровольно... Одни погибли в боях, другие... рассеялись кое-где по
Азии. Еще больше умерло от болезней; осталось немного, и у них уже нет
прежних сил, а духом они устали еще больше. Все, у кого еще есть родители,
тоскуют о них; тоскуют о женах и детях, тоскуют по родной земле, и тоска по
ней простительна им: они ушли бедняками и теперь, поднятые тобой, они
жаждут увидеть ее, став видными и богатыми людьми. Не веди солдат против их
воли" (Арриан. V. 27). Это точка зрения умного и делового человека,
учитывающего и выражавшего настроения войска. Нельзя не признать, что по
всем соображениям реальной политики Кен был прав, но не его разум, а
иррациональность поведения Александра сыграла важную роль в возникновении
того явления, которое мы называем "эллинизм" [12] и роль которого в
этногенезе Ближнего Востока не вызывает никаких сомнений.
В этой связи для нас любопытна речь самого царя, доводы, которыми он
соблазнял воинов продолжать поход. Перечислив свои завоевания, Александр
заявил: "Людям, которые переносят труды и опасности ради великой цели,
сладостно жить в доблести и умирать, оставляя по себе бессмертную славу...
Что совершили бы мы великого и прекрасного, если бы сидели в Македонии и
считали, что с нас хватит жить спокойно: сохранять свою землю и только
отгонять от нее соседей... которые нам враждебны?" (Арриан. V. 26-27). Вот
программа человека, ставящего славу выше собственного благополучия и
интересов своей страны. При этом "сам он пренебрегал усладами, на деньги
для собственных удовольствий был очень скуп, но благодеяния сыпал щедрой
рукой" (Арриан. VII. 28). И пирушки он, по словам очевидца Аристобула,
устраивал ради друзей, а сам пил мало (Арриан. VII. 29). Да ведь ради
удовольствия на войну не ходят! А его солдатам совсем не хотелось воевать с
индусами, тем более что награбленное добро при тех средствах транспорта
было невозможно доставить домой. Однако они воевали, да еще как!
Вряд ли стоит искать причину, толкнувшую македонского царя в поход, в
стремлении к приобретению рынков для торговых городов или к уничтожению
финикийской конкуренции. Афины и Коринф, которые только что были покорены
силой оружия, продолжали оставаться врагами Македонии, а жертвовать собой
ради врага уж вовсе бессмысленно. Так что мотивы поведения Александра
приходится искать в его собственном характере. Два качества, доведенные до
крайности, отмечают у Александра и Арриан, и Плутарх: честолюбие и
гордость, т.е. проявления описанной нами пассионарности. Этого избытка
энергии оказалось достаточно не только для победы, но и для того, чтобы
принудить своих подданных вести войну, которая была им не нужна.
Конечно, многие соратники Александра - Пердикка, Клит, Селевк, Птомемей и
другие - тоже обладали пассионарностью и искренне соучаствовали в деле
своего царя, благодаря чему удалось увлечь в поход простых македонян и
греков. Не один человек, а целая группа пассионарных людей в составе
македонской армии смогла сломить персидскую монархию и создать на ее месте
несколько македонских царств и даже новый этнос - сирийский. Сами же
македоняне и персы преобразились в новых условиях до неузнаваемости, став
добычей римлян и парфян.
Но, может быть, именно идея совмещения Эллады с Востоком толкнула
Александра на его подвиги? Нет, он обучался философии у Аристотеля, а
последний его такому не учил. Да и хронологически эта идея возникла не до,
а после завоевания Персии, иначе не был бы сожжен дворец в Персеполе.
Компромисса не ищут, уничтожая шедевры искусства побежденного народа.
Итак, пассионарность - это способность и стремление к изменению окружения,
или, переводя на язык физики, - к нарушению инерции агрегатного состояния
среды. Импульс пассионарности бывает столь силен, что носители этого
признака - пассионарии не могут заставить себя рассчитать последствия своих
поступков. Это очень важное обстоятельство, указывающее, что пассионарность
- атрибут не сознания, а подсознания, важный признак, выражающийся в
специфике конституции нервной деятельности. Степени пассионарности
различны, но для того чтобы она имела видимые и фиксируемые историей
проявления, необходимо, чтобы пассионариев было много, т.е. это признак не
только индивидуальный, но и популяционный.
ЛЮЦИЙ КОРНЕЛИЙ СУЛЛА
Проверим правильность описания обнаруженного признака на нескольких других
персонах. Люций Корнелий Сулла, римский патриций, имел и нобиль, имел дом в
Риме, виллы в его окрестностях и много рабов и клиентов. Подобно
Александру, он не испытывал недостатка ни в яствах, ни в развлечениях. Что
же толкнуло его в войско Мария, которого он презирал и ненавидел? И ведь он
не ограничился службой штабного офицера, он участвовал в боях и, рискуя
жизнью, схватил Югурту, чтобы привезти его в Рим и обречь на голодную
смерть в Мамертинской тюрьме. За все эти подвига он получил только одну
награду: шатаясь по форуму и болтая с приятелями, он мог называть Мария
бездарным болваном, а себя героем. Этому верили многие, но не все; тогда
Сулла снова полез в драку, выдержал поединок с вождем варваров, вторгшихся
в Италию, убил его и... стал хвастаться еще больше. Но и этого ему
показалось мало. Мария он, допустим, превзошел, но оставалась память об
Александре. Сулла решил покорить Восток и прославить себя больше
македонского царя. Тут ему сказали: "Хватит! Дай поработать и другим!"
Казалось бы, Сулла должен был быть доволен: его заслуги перед Римской
республикой признаны, дом - полная чаша, все кругом уважают и восхищаются -
живи да радуйся! Но Сулла поступил иначе: возмутил легионы, взял приступом
родной город, причем шел на баррикады без шлема, чтобы вдохновите своих
соратников, и добился, чтобы его послали на очередную нелегкую войну. Что
его толкало? Очевидно, стремления к выгоде не было. Но, с нашей точки
зрения, внутренний нажим пассионарности был сильнее инстинкта
самосохранения, и уважения к законам, воспитанного в нем культурой и
обычаем. Дальнейшее - просто развитие логики событий, то, что во времена А.
С. Пушкина называлось "силою вещей" (хороший забытый термин). Это уже
относится полиостью к исторической науке, которая подкрепляет этнологию.
