больнице от рака почки бывший "вор в законе"! Упоминал, как о "диспетчере"
заказных убийств! Значит те двое присланы были сюда им. По чью же душу в
этот раз?..
Первое, что сделал, когда вошел в кабинет, стал названивать людям,
которые могли разрешить Брустину Борису Сергеевичу похоронить сына...
8. ПОСЛЕДНИЕ ПОВОРОТЫ КРУГА. МОСКВА. СЕГОДНЯ
Уходил Желтовский от генерального директора государственного
авиастроительного объединения "Крыло" Артемия Тарасовича Кононенко
удовлетворенный не только полученной устной информацией, он получил от
Кононенко сделанную тут же при Желтовском ксерокопию с документа, о
котором поведала Скорино и который вкупе с ее бумагами ставил на всем
точку. Теперь можно было приближаться к финалу и другой темы. Вернувшись
домой, он позвонил Перфильеву.
- Он занят, у него совещание. Кто спрашивает? - осведомился мужской
голос.
- Передайте - Желтовский.
- Подождите у телефона.
Через какое-то время тот же голос ответил:
- Павел Александрович через полчаса перезвонит вам, оставьте свой
телефон.
- Он его знает...
И Перфильев перезвонил, через полчаса:
- Здравствуйте, Дмитрий Юрьевич. Вы звонили, слушаю Вас.
- Я, как вы уже убедились, гонец с дурными новостями. Впрочем, на сей
раз не знаю: дурные это новости или хорошие для вас.
- А именно?
- Ив Кнорре пытался в тюрьме покончить с собой.
- Для чего вы мне это сообщаете?
- Думаю, вам это не безразлично. Все-таки ваш партнер.
- Но почему это небезразлично вам?
- Вопрос по существу. Я же перед отлетом в Чечню обещал, что отвечу
на ваши вопросы.
- Я могу приехать к вам? - спросил Перфильев. И добавил: - Сегодня.
- Безусловно.
- Когда?
- Давайте часиков в семь вечера. Запишите адрес.
- Значит, до вечера, - и Перфильев положил трубку. "Надо с ним
поговорить до упора, чтоб не было недомолвок, и как-то покончить с этим, -
подумал он. - Что-то он вынюхал, не зря уцепился за меня и Кнорре. Шантаж?
Вряд ли. Но и не блефует. Это не в правилах его профессии. Ему нужны
только факты. Желательно жареные. Так на чем он меня поджаривает?.."
Весь день звонок Желтовского не давал работать, вспоминался так или
иначе, заставлял продумывать многое в поисках места, где произошел
прокол... Вспоминалась давняя беседа с Желтовским, когда тот сказал: "Мы с
Полем Бераром копаем тему о российских миллионерах в чужом кармане". -
"Как это понимать?" - спросил тогда Перфильев. - "А буквально. Сколько и
на чьих счетах на Западе лежит российских денег, и как они образовались".
- "И как движется ваша затея?" - "Трудно. Тайна вклада - там святое дело.
Но кое-что нащупали". - "Деньги компартии?" - "Это ерунда! Уже в зубах
навязло, а толку никакого. Нам с Полем нужны конкретные фамилии из сферы
подросткового российского бизнеса. Мы с ним работаем параллельно, он там
со служащими банков, а я уже дальше, по следам российских персоналий", -
усмехнулся Желтовский. - "И получается?" - спросил Перфильев. - "Кое-что
нащупали. Когда-нибудь узнаете..."
Очень уж не хотел Перфильев посвящать Лебяхина в свои проблемы с
Желтовским. Он признавал за Лебяхиным и изощренный ум, и богатый опыт. И
хотя Перфильев сам пригласил Лебяхина работать в офисе, присутствие
последнего иногда вызывало у Перфильева напряженность, переходившую порой
в неприязнь, которая подпитывалась тем, что свои опасения приходилось
скрывать, притворяться бодрым, независимым, бравировать легкостью, с
которой Перфильев заставлял себя вести с Лебяхиным, позволяя иногда
вольности в словах, неосторожные остроты, на что Лебяхин только усмехался,
как хозяин, позволяющий щенку цапнуть себя за палец еще беззубым ртом...
"Конечно, хорошо бы посоветоваться с Лебяхиным, дело принимает очень
опасный оборот. Если Желтовский что-то раздует, вся эта история может
загубить "Стиль-керамику". Французы и швейцарцы тут же прервут все
взаимоотношения. И другие солидные фирмы на Западе обведут вокруг меня и
моего дела запретный круг, который не переступить", - думал Перфильев. И
все же Лебяхину решил ничего не говорить...
Незадолго до окончания рабочего дня он, объездив три интуристовских
отеля, лишь в четвертом купил воскресный номер "Пари-диманш нувель".
Прочитав корреспонденцию, он решил никому ничего не говорить и не машиной,
а электричкой отправиться на свидание к Желтовскому...
За час до приезда Перфильева раздался звонок.
- Слушаю, - Желтовский снял трубку.
- Мне бы Дмитрия Юрьевича, пожалуйста, - сквозь какие-то шорохи,
гудочки раздался далекий мужской голос.
- Я Дмитрий Юрьевич, - отозвался Желтовский.
- Вас беспокоит Иса Озиев, я из Гудермеса, из Чечни. Вы были у нас
недавно, но повидаться с вами я не успел, а у меня для вас была
видеокассета с интересным материалом. Я журналист.
И в Назрани, и в Грозном, и в Гудермесе Желтовский общался с
тамошними коллегами, чьи-то фамилии запомнил, чьи-то нет, кое с кем
обменялся адресами.
- Вы откуда говорите? - спросил Желтовский. Плохо слышно.
- Из автомата на Белорусском вокзале, тут шумно.
- Так что с кассетой?
- Я приехал на два дня в Москву, кассету захватил с собой. Живу в
гостинице "Минск". Если у вас есть желание и время, можем встретиться.
Потому что завтра я уезжаю.
- А что на кассете?
- Уверен, материал для вас представляет интерес. Просто у нас его
использовать невозможно.
- Вы что, хотите продать кассету?
- Упаси Бог! Я привез ее вам.
- Где мы можем встретиться?
- В холле гостиницы "Минск".
- В котором часу?
- Дайте подумать... Ну, скажем, сегодня в девять вечера, я уже
освобожусь.
- Как я вас узнаю?
- Я в теплой коричневой шапке из норки и в зеленой куртке. Да и
кассета у меня будет в руках.
- Хорошо, я буду у вас в девять. До встречи.
Такое случалось, что местные репортеры, где бывал Желтовский, либо
боялись использовать добытые факты, либо им просто не давали этого
сделать...
Дачный поселок, где жил Желтовский, был зажат лесом, его узкие улочки
освещались плохо, почти все дачи стояли за забором в глубине участков.
Перфильев шел в темноте, вглядываясь в номера на воротах. И вот она -
улица Гоголя, 14. Он нажал на ручку калитки в воротах. Двор был большой, в
доме освещено только одно окно - наверху, в мансарде, нижний этаж погружен
во тьму. Перфильев нажал звонок на косяке двери, обитой серым или зеленым
дерматином - во тьме было не разобрать. Открыл ему Желтовский. По
скрипучей лестнице поднялись наверх. Тут было светло, уютно, тепло. Это,
как понял Перфильев, был и кабинет, и спальня.
- Я живу здесь. Внизу пусто. Мне тут удобней.
- Тут хорошо, - сказал Перфильев, усаживаясь в кресло, на
подлокотниках которого потрескалась искусственная кожа.
Желтовский сел напротив за стол. Работал приемник "Грундиг", звучала
тихая музыка. Желтовский нажал на кнопку, выключил приемник. Но этим
"выключением" (о чем знал только Желтовский) он запустил
магнитофон-репортер с двухчасовой кассетой, вделанный в "Грундиг".
- Что-нибудь выпьете, Павел Александрович: джин, пиво? - предложил
Желтовский. - Пока добрались ко мне, наверное, озябли.
- Спасибо, пить не буду.
- Пока мы не приступили к главному, позвольте задать вопрос.
- Я слушаю.
- Вам не знакома фамилия Гирхан Арсанукаев?
- Знакома. Он владелец фирмы "Лесной шатер".
- Я видел его в Бурже, тогда, - сказал Желтовский.
- С ним был и глава фирмы "Улыбка" некий Батров.
- Это он? - Желтовский показал фотографию, сделанную в холле
гостиницы в Париже.
- Он.
- А кто этот рыжий рядом, между ним и Фитой?
- Понятия не имею.
- Вас что-нибудь связывает с Батровым, какие-нибудь дела вашей фирмы?
- Абсолютно ничего. Он наведывался ко мне, предпринимал еще кое-какие
шаги, чтоб объединиться.
- Вы - с ними?! Для чего они вам?
- Мне они не нужны. Я указал им на дверь. Думаю, нужен был им я. Как
возможное прикрытие.
- Чего?
- Не исключено, каких-то сомнительных сделок.
- А вы знаете, что Фита и эти трое были в Бурже неслучайно, был с
ними еще один - иранец по фамилии Хеджези. Высокий чиновник из
Министерства обороны Ирана. А может, из спецслужб.
- Нет, не знаю. И мне не интересно. Я ведь не за этим тащился сюда, -
раздраженно сказал Перфильев.
- Хорошо. Согласен. Приступим...
Красный старенький "жигуленок" медленно полз по темной улице дачного
поселка, водитель то и дело всматривался в номера на заборах. Гоголя, 14.
Этот. Почти напротив, через дорогу, был узкий глухой переулок, в котором
две машины не разминутся. Уходил он вдаль, в поле, за которым была
железная дорога. Приткнув в этом переулке машину у наклонившегося забора,
водитель во тьме с трудом разглядел на циферблате время: семь часов десять
минут. Он стал ждать. В восемь часов он увидел, что свет в окне второго
этажа на даче погас. Завел двигатель. Через три минуты открылась дверь
калитки, вышел человек. "Жигуленок" выехал, притормозил возле человека и
из длинной насадки-глушителя на стволе раздался тихий выстрел. Человек
упал. Второй выстрел был сделан прицельно - в голову. И тут же машина
рванула с места...
Лес как бы ужимал теменью с обеих сторон и без того узкую грунтовую
дорогу. Дачный поселок остался уже позади. Вокруг был только лес. Сейчас
дорога упрется в шоссе. Но сперва на развилке будет помаргивать мигалка.
Надо притормозить, глянуть влево-вправо, выехать на шоссе, потом оно
вольется в Кутузовский, там в условленном месте, где много припаркованных
машин, припаркуется и он, возьмет сумку, выйдет, сядет на метро. Дело
сделано, "заказ" выполнен. Утром, если до утра "жигуленок" не упрут, его
подберут люди из "Улыбки". Они не знают, кто ночью был за рулем. Им просто
скажут: "Вот ключи от машины подберите красный "жигуленок" с нашими
номерами на Кутузовском". Если же "жигуленок" к утру подхватят угонщики,
не велика беда. "Улыбка" в состоянии купить десять таких консервных банок.
Может даже к лучшему, если угонят, и вовсе концы в воду... А он, Артур
Аузинь, отвезет на место в тайник пистолет и завтра же слиняет домой, в
Ригу.
Он подъезжал уже к шоссе, справа - знак пересечения с главной
дорогой, мигалка, слева - у самого шоссе-навес, летом тут пассажиры ждут
автобус, который отвозит их в дачный поселок. В эту пору автобус почему-то
не ходит, вроде не сезон.
Аузинь стал притормаживать перед мигалкой, когда увидел: навстречу,
отделившись от темноты, прямо на машину, не боясь быть сбитым шел человек,
а справа и слева еще двое. Аузинь рефлекторно нажал на тормоза,
остановился. Трое были совсем рядом. И он понял: влип! Вокруг ни души,
редкие машины несутся по шоссе в обе стороны, те, кто сидит в них, вряд ли
обратят внимание на остановившийся "жигуленок" и троих подошедших к нему.
Аузинь уже разглядел: было им лет по двадцать, может на год меньше или
больше, крепкие. Он, конечно, мог бы без особого труда пристрелить одного,
ну двоих. Но это было бы опасно. С третьим он вряд ли успел бы справиться,
и тогда тот мог бы поднять шум, выскочить на шоссе, голосовать, запомнить
номер...
Двое справа и слева рванули дверцы со страшной силой, Аузинь не знал,
были они запертыми или нет, но два парня мигом оказались в салоне за
спиной Аузиня. Третий потянул переднюю дверцу, она оказалась заперта.
- Отопри, - сказал один из сидевших сзади. - Но молча. Все делай
