ня по-человечески!.. Потрясающие люди... А сколько их гибнет!.. Чуть что
случилось в отсеке: дымком потянуло или еще что - команда одна: задраить
отсек наглухо!..
Татьяна. А как же люди?
Виктор (зло). Люди?.. Какие люди?.. Для кого - люди?.. Если бы ты
знала, в какие пловучие гробы нас загоняли!.. Мы как-то шутки ради натя-
нули в трюме трос, до упора, как струну, а когда опустились на сто мет-
ров - он провис до пола, до сланей... А как эта банка трещит при погру-
жении: симфония!.. Шенберг - "Просветленная ночь"! Только и радости, что
раз в шесть дней выпить полтора литра сухого вина...
Татьяна. Как это - раз в шесть дней?..
Виктор. Я рассказывал - ты разве не помнишь?
Татьяна. Я забыла...
Виктор. Все очень просто: за столом шесть человек, в обед каждому по-
ложено по стакану вина, и вот сегодня один пьет все шесть стаканов,
завтра другой, и так далее...
Татьяна (безразлично). Да, я вспомнила, ты говорил...
Виктор. От радиации, говорят, помогает... Чушь, наверное...
Пауза.
Виктор (продолжает). А может, и правда... Вот (отделяет прядь волос,
передает Татьяне) подергай!.. (Она наматывает на палец прядь волос.)
Смелее, дергай!..
Ну, давай, не бойся!..
Татьяна (отстраненно, печально). Зачем, Вик?.. Не надо... (Делает
слабое движение пальцами.) Виктор (настойчиво). Cильнее, не бойся, не
вырвешь!..
Татьяна (смотрит в пространство). Тебе будет больно.
Виктор (блаженно). Господь с тобой, милая!.. Разве ты можешь сделать
мне больно?
Татьяна резко, неожиданно дергает прядь так, что Виктор вскрикивает.
Виктор (поворачивает голову, смотрит на нее снизу). Да что с тобой?..
Татьяна (стараясь не встречаться с ним взглядом). Прости, я не хоте-
ла... Прости меня...(Проводит ладонью по его лицу, как бы непроизвольно
прикрывая глаза.) Виктор (отводит ее руку, приподнимает голову). Ты так
странно меня встретила...
Как будто даже испугалась...
Татьяна. Тебе показалось...
Виктор. Показалось?.. Может быть... Все может быть... (Встает, уходит
в холл, громко.) Конечно, чего тебе здесь бояться? (Кивает на ружья под
потолком.) Вон у тебя сколько стволов!.. (Кричит.) Как у Робинзона Кру-
зо!.. (Меняет тон, жестко.) А где же наш Пятница?.. Наш венецианский
мавр?.. Где он?..
Татьяна (сквозь зубы, негромко). Прекрати этот балаган!.. И перестань
орать!..
Виктор (ёрничает). А что я такого сказал?.. Я не против, отнюдь...
Это Костя говорит, что ему становится тошно от мысли, что каждый четвер-
тый человек на Земле - китаец, а каждый второй или китаец или негр, - а
я нет!.. Напротив, мне даже нравится, что человек может быть разным:
желтым, черным, красным, белым!..
(Через губу.) Только голубых не люблю... Не понимаю, как это они
страдают, мучаются... И, главное, из-за чего?.. Нет, не понимаю... Не
разделяю этих возвышенных чувств!..
Татьяна. Ну что ты несешь!.. Что за бред!.. Какие стволы? (Показывает
на ружья.) Ты же знаешь, что у них у всех спилены бойки, что это просто
палки... из них даже воробья не убьешь...
Виктор (бессильно припадает к дверному косяку, бормочет). Да-да, ко-
нечно, мы же такие правильные, такие законопослушные, нам сказали, что в
доме нельзя держать боеспособное оружие в готовом к употреблению виде,
так мы его малость подпортили... Но это я знаю, а если кто не знает? Вон
их тут сколько понавешано
- страшно, аж жуть!.. На кого, интересно?.. Не знаешь?.. Еще не пос-
вятили?..
Смотрит на Татьяну.
Она молча выдерживает его взгляд.
Татьяна. Может быть, ты все-таки сначала поешь?..
Виктор (отворачивается). Я не голоден...
Отступает в холл, встает на табуретку, снимает с балки одно из ружей,
спрыгивает на пол, переламывает стволы, осматривает бойки, негромко раз-
говаривает как бы сам с собой.
Виктор. Он ведь так любит эту страну, ее народ, ее законы... Еще бы
ему ее не любить!.. Там он был кто?.. Да никто - автослесарь, чужак,
черная кость, работяга... А здесь... (Загибает пальцы.) Писатель, лауре-
ат, ветеран войны - знаменитость!.. Причин для патриотизма более чем до-
статочно... (Смотрит на Татьяну сквозь ружейные стволы.) Ты согласна?..
Татьяна. Нет.
Виктор (щелчком складывает ружье). Что ж, дело твое... Может быть, я
и не прав, кто знает?.. Может быть, он там и в самом деле недобитых эсэ-
совцев выслеживал - кто знает?.. Тайная миссия. Пятая колонна.
Кладет ружье поперек бильярдного стола, идет на веранду.
На Татьяну не смотрит, но она не сводит с него глаз.
Виктор. А почему я не могу свободно продавать людям то, что им нра-
вится?.. Не порнографию, не наркотики - гипсовые копии распятий, где
изображен господь наш Иисус Христос в момент принятия им величайших мук
и высочайшего страдания?.. Я ведь их не украл, я их сделал вот этими ру-
ками. (Вытягивает руки, смотрит на них.) И по какому такому праву любой
хам в свинцовой шинели может свести меня в кутузку, где меня могут уде-
лать так, что крестные муки рядом с этой процедурой покажутся семечка-
ми?!
Татьяна. Ты и в милиции так объясняешься?
Виктор. Как?
Татьяна. Величайшие муки? Высочайшее страдание?..
Виктор. Конечно. Они ведь тоже в каком-то смысле люди...
Татьяна. Жаль, Костя тебя не слышит...
Виктор. Костя - святой человек. Костю в эти дела впутывать не надо.
Пауза.
Виктор. Где он сейчас?
Татьяна. Костя?
Виктор. Конечно, кто же еще?.. Папа римский?..
Татьяна. На Соловках.
Виктор. Н-да... Впрочем, естественно... Лето... Где ему еще быть, как
не на Соловках...
Татьяна. В фольклорной экспедиции...
Виктор (опускаясь в кресло, потягиваясь). Чудесно!.. Поморы... Старо-
веры...
Никаких двойных стандартов. Край земли, человек с собакой, северное
сияние и Господь Бог!.. Без посредников... Рерих. Рокуэлл Кент... Как
много все-таки на свете хороших людей!..
Откидывает голову, замолкает, закрывает глаза.
Татьяна. Ты очень устал?..
Виктор (улыбается, не открывая глаз). Еще бы... Все время в напряже-
нии... Макс здесь, конечно, тоже не в потолок плевал, но я бы с удо-
вольствием поменялся с ним местами: один, в мастерской, никто не суется,
за руки не хватает, льешь себе, красишь - благодать!
Татьяна. Для него это халтура, главное - другое...
Виктор (подхватывает). Искусство - не спорю... Но... (Щелкает пальца-
ми в воздухе.) Любовь приходит и уходит, а кушать хочется всегда!..
(Смеется.) Как мы с Андреем Николаевичем высчитали, искусство в нашей
стране начинает кормить лет после сорока... Кого-то раньше, кого-то поз-
же, бывают, конечно, исключительные случаи, но в среднем примерно так...
Про него я не говорю - это просто вне всяких правил, причем все, вся
жизнь..
Татьяна (смотрит перед собой сияющими глазами). Удивительный человек!
Виктор (не обратив внимания на ее интонацию, вдохновленно). Ты со
мной согласна?.. Пишет он, правда, несколько суховато, я бы даже сказал,
не совсем свободно, но это понятно: почти пятнадцать лет вне родного
языка, страны, народа...
Татьяна (сдержанно). А мне нравится...
Виктор. Вы библиотекари, начетчики, вам приходится читать столько
всякой дряни, которая может совершенно испортить вкус...
Татьяна. Да что ты говоришь?..
Виктор (смеется). Прости, я не имел в виду... (Смеется.) Я так, вооб-
ще... У каждой профессии есть своя оборотная сторона, своя, так сказать,
профессиональная болезнь... Я знаю одного скрипача, который ненавидит
музыку!
(Смеется, покачиваясь в кресле.) Татьяна. Кто это, интересно?
Виктор (шепотом, как великую тайну). Жека Поспелов!..
Татьяна (тоже шепотом). Жека?..
Виктор. Во-во!.. Лихо, да?.. Солист, дипломант, лауреат, да и просто
музыкант от бога - и вот такое!.. Только ты тихо (прикладывает палец к
губам, шепотом) никому!..
Татьяна (серьезно). Могила.
Виктор опять откидывается в кресле, закрывает глаза.
Виктор (блаженно). Так хорошо, что хочется жить вечно...
Татьяна молча смотрит на него.
Виктор (не открывая глаз). Подойди ко мне!..
Татьяна (оставаясь на месте). Может быть, ты поднимешься наверх, пос-
пишь немного?..
Виктор. И наверх поднимемся, не все сразу... Подойди, что ты там усе-
лась?.. Как чужая, ей-богу!.. Отвыкла, да?.. Ну, это ничего, это прой-
дет... Иди ко мне!..
Татьяна (смятенно). Сейчас, сейчас... только пуговицу пришью...
Виктор. Ах, пуговицу... (Смеется, не открывая глаз.) Да плюнь ты на
эту пуговицу!.. К тебе муж приехал, а ты - пуговицу!..
Татьяна торопливо шьет.
Татьяна (бормочет). Сейчас, Вик!.. Сейчас... Иду... Не сердись!..
(Укалывает палец, вскрикивает.) Ой!..
Виктор (вскакивает). Что с тобой?.. Укололась?.. (Подходит к ней, ус-
покаивает.) Не плачь, мой чижик!.. Не плачь, мой хороший!.. Мой люби-
мый... (Опускается перед ней на колени, целует уколотый палец.) Тебе хо-
рошо со мной?..
Татьяна (смотрит в пространство поверх его головы, перебирает его во-
лосы).
Хорошо, очень хорошо...
Пауза.
Виктор. Все?.. Не больно?..
Татьяна. Немножко...
Виктор. Ничего, скоро пройдет... (Обнимает ее, не вставая с колен.)
Для тебя, конечно, две недели не срок, ты меня с корабля три года жда-
ла...
Татьяна. У тебя отпуск был.
Виктор (хмыкает). Отпуск!.. Им бы такой отпуск!.. Десять суток - раз
в три года...
Татьяна. И на том спасибо...
Виктор. За что?.. За то, что мы кругосветку сделали без всплытия?..
Как вспомню, до сих пор тошно делается...
Татьяна (отстраненно). Но кому-то ведь надо было это сделать.
Виктор (смотрит на нее снизу вверх). Но ты ведь была не одна... У те-
бя был Антон...
Татьяна молчит. По ее щекам текут слезы, но Виктор этого не замечает.
Виктор. Правильно мы сделали, что родили его сразу после школы, пра-
вильно, да?..
Татьяна (с трудом, коротко). Да.
Виктор. Говорили: куда вы спешите?.. ранние браки редко бывают удач-
ны!.. Какая чушь!.. (Замолкает, прижимается щекой к ее животу.) Пойдем
наверх?..
Татьяна (вытирает слезы рубашкой). Не спеши... Потерпи немножко.
Виктор (в его голосе появляется нотка подозрения). Боишься, что
кто-нибудь придет?.. Пусть приходят... Я понимаю, нас пустили на лето,
дали комнату, бесплатно - но ведь мы как будто друзья?! Я говорю: как
будто - слишком уж мы разные люди... Как там у классика?.. Земля и небо,
луна и солнце, лед и пламень?..
Татьяна (медленно, по слогам). Волна и камень... Стихи и проза...
Виктор. Ладно, проехали... (Короткая пауза.) Мы муж и жена, молодые,
и я полагаю, что не следует делать вид, что мы в постели ведем себя по-
добно героям наших целомудренных кинолент?.. В отутюженных фланелевых
пижамках, ручки поверх одеяла?..
Татьяна молчит. Он вдруг все понимает, резко встает, отходит, отвора-
чивается.
Виктор (коротко, голос его срывается). Где они все? Где Антон?
Татьяна. На озере.
Виктор. Все?
Татьяна. Кроме Макса... Он в мастерской.
Виктор. А ты почему не с ними?.. Почему ты осталась?.. (Оборачивается
к ней.) Меня ждала?.. (Смотрит на нее.) Ну, говори, говори (кричит),
соври мне что-нибудь напоследок!..
Татьяна молчит.
Виктор. Макс?
Она отрицательно качает головой.
Виктор (ошарашенно). Так вот оно что!.. Вот, значит, какие пироги!..
Смотрят друг на друга.
Виктор. Пойдем наверх... (Она молча, как сомнамбула, поднимается со
стула, кладет рубашку на стол.) Иди первая, я за тобой. (Она поворачива-
ется, идет.) Иди, иди...
Идет за ней. Медленно, друг за другом, на дистанции трех-четырех ша-
гов, проходят через холл, поднимаются по лестнице на второй этаж. Из са-
да через галерею на веранду входит Максим. Видит рубашку на столе, бро-
шенный на пол рюкзак.
Некоторое время стоит молча.
Максим (кричит во весь голос). Спасибо за рубашку!..
Подходит к пианино, перебирает клавиши, садится, начинает негромко
